Стихотворения и поэмы в 2-х т. Т. I

«Скученных туч нависшая скука…»

Скученных туч нависшая скука, Вылущенной тоски оскал. Не посох — клюка и сухие руки И содранная кожа у виска. Белый воск на лбу и бинт засален. Зачитанные дни от доски до доски. Не высушит весна солнцем сусальным С прошлого года неубранных скирд. Стужа и проголодавшийся омут. Тучный и тусклый навес туч. Я знаю, что сердца нету дома И что скука не спит на посту.

«Небо — захлестнутый капкан лучей…»

Небо — захлестнутый капкан лучей — Чертеж, вычерченный тушью. Бьется на отсвечивающей свече Оплывшее удушье. Отмеченный, чугунный час, Чугунных глаз запаянные ресницы, Покат косой тяжелого плеча И накипь губ — о, не молиться, О, не кричать — дым на земле. Чужой костер: там дым так легок, И зависть — мой зачерствелый хлеб Шершавая молитва Богу. А на руке выжженный след. Не зарубцевать память плетью, Не выбрить на выцветшей земле Слипшуюся шерсть тысячелетий.

«Мне кажется, что я прокаженный…»

Мне кажется, что я прокаженный — Предостерегающий желтый звон. По дороге выжженной и сожженной, Распугивая, иду давно. За холмом схоронился вечер. Ветра жадный вздох. Опустил сломанные плечи Высохший чертополох. Режет дорожный щебень Острым краем струпья-ступни. Голое, желтое небо И пропыленные дни. Сердце, бейся, как посох о камень, И в каждом стучи гнойнике. Не поднять, даже руками, Опустившихся век.

«Сжимайся, от запоя бледный…»

Сжимайся, от запоя бледный Выцветший рот пурги. Время голодных обеден, Срок гнилых литургий! Оттепель, прель и голод, И вспотевший лед на реке. Разве сотрешь зеленым подолом Гной на отмороженной руке? Перегарный покой клячей Тянет в разбухшую гниль. Слов пересчитанная сдача И пересчитанные дни.

«Я простой и жадный огнепоклонник…»

Я простой и жадный огнепоклонник. Слова — обугленные пни. Сердце — неизданный сонник — Несуществующие огни. Огненное лето неповторимо: Угарны лампады лесов. Захлебнется рыжим дымом Солнечное колесо. И точно лохматая падаль Вверху — задыхающаяся глубь. Бросилась душной громадой Память в косматую мглу.

Земле («Сердце — неуч — все в том же классе…») [23]

Сердце — неуч — все в том же классе, Все те же волосы и те же падежи. Мне все равно весною не украсить Сухое слово — жить. О подожди — не выжечь вереск, Не выбелить белилом лен. На солнцепеке глаз заснувшим зверем Мне сторожить не тающий и жаркий лед, Прилег в проталине замшенный запах — На травы выступивший пот. Смотри, смотри, — там талый запад От этих глаз — слепой. Постой, не пой, не пой, не надо! Мне ладан дан не для земли. Здесь каждый лист от жажды жаден И жалость жалобней цветущих лип. О, как болит весенний просвет просек, Как просят губ над лесом облака! Опять, опять заносы сосен Сжимают хвоей желтый скат. Река поет и моет мели — Купели земляных недель. Метель лучей закружит и застелет Оттаявшей земли постель. В последний раз — не пой запоем И вспомни перебои дней: Пускай течет за полем поле Мой час свинцовый на свинцовом дне.

23

Земле — Н, 1924, 18 мая (№ 112): без названия.

ЧЕТ ИЛИ НЕЧЕТ

«Голод — тяжелая челюсть…»

Голод — тяжелая челюсть — Ты доисторический восторг. Слепые стихи, что бились и пелись, Точно незрячий взор. Сцепленных рук обрубленные сучья. Рукопожатье — скреп. Мне кажется, что все на земле в дремучей, В непередаваемой игре. Тело — косматый обрубок. Рваный, сшитый шрам. Разве поймут выщербленные губы, Что ты только сестра? Даже ресницы всклокочены любовью. Расплавленные глыбы глаз. Молчать и молчаньем славословить, Как водой изгиб весла.

«Нежность, сорвавшаяся под откос…» [24]

Нежность, сорвавшаяся под откос, — Динамитом вырванные шпалы. Разорвать бы и грудь вкось, Чтоб она никому не досталась. Наваленный грудой железный лом — Спаянные болью колеса и оси. Ветер косой косым крылом Смятую траву не скосит. Зачем из-под рессор глаза Сквозь песок и разметанный щебень, Точно сорвавшийся залп Живой — в небо? Надо мной огненная плеть Стегнет по скрюченному железу. Дымом набухающая медь — Задыхающаяся нежность.

24

«Нежность, сорвавшаяся под откос…» — MB.

«Над нами грохочущий мост…» [25]

Над нами грохочущий мост — Походка грузного паровоза. Заблудившийся в сваях норд-ост Лица, точно реи, морозит. Сегодня причал плеча Туже, чем нахрип боли. Г лаза — почерневший очаг, Четыре луча и неволя. Чет или нечет осекшихся слов? Молчанья не сложить и не вычесть. Отчаянный всплеск — сорвавшееся весло Этих губ, и одурь — обычай.

25

«Над нами грохочущий мост…» — MB.

Наместник («Опять заплатанные песни…»)

Опять заплатанные песни И перепев скупых страниц. Склонись и вспомяни, — наместник, Твой тесный мир в плену ее ресниц. Молись иль не молись — ты не истратишь Восторгом вытравленных глаз. Расторгнув дни — в ночи сестра-тишь, Ты плачешь и целуешь купола. Из-за угла лететь — у водопоя поезд Запомнит семафорные зрачки. И ты у темных скирд воспой звезд И насыпи сыпучие пески. Твой скит, твой грубый сруб, наместник, У самых губ, у самых глаз ее. Поющий ялик, зыбь безвольных песен — Твой тесный мир волною смят.

«Сегодня небо сошло с ума…» [26]

Сегодня небо сошло с ума И ночь оглохла от гула. Перепутанных звезд кутерьма И слепой, сутулый переулок. Мой! Мой бетонный вздох И губы, как под поездом рельсы. Глаза — невероятный переполох, Космами волос лоб разгорелся. А плечи, как упор моста — Тяжелый виадук рук легок. Ночь и сытая пустота У несуществующего порога.

26

«Сегодня небо сошло с ума…» — Н, 1924, 10 февраля (№ 34).