Стихотворения и поэмы

1978

Вечный снег

У костра под ворчание пса Пастуха одолела дремота: Он услышал в горах голоса И прерывистый стук пулемёта. «Это сучья трещат!» Поутру Огляделся: овец не хватает. Непричастная злу и добру, Вечным снегом вершина блистает. Но очнулся старик наконец От сиянья, идущего с неба, По следам запропавших овец Он добрался до вечного снега. Он увидел овец — и солдат, Полегли и свои и чужие Много лет или больше назад И лежат меж овец, как живые. Может быть, это сон поутру?.. Но овца в изголовье стояла, Непричастная злу и добру, И замёрзшие слезы сбирала. Видно, плакал далёкий юнец, Не сдержался от страха и боли, Превратился солдат в солонец… Вон, благая, из этой юдоли! Обошёл он овец и солдат, А солдаты лежат, как живые, Много лет или больше назад Ждут и смотрят — свои и чужие. От густого дыханья овец Пробудились замёрзшие звуки, Отодвинулся страшный конец, И оттаяли крестные муки. И раздался неистовый свист Там, где в вечность упала граната. Старый по снегу кинулся вниз И ожёг своим телом солдата. И протаял, как искра во мгле, Хриплый голос далёкого брата: «Знайте правду: нас нет на земле, Не одна только смерть виновата. Наши годы до нас не дошли, Наши дни стороной пролетели. Но беда эта старше земли И не ведает смысла и цели…» После долго старик вспоминал, Ничего, кроме правды, не вспомнил, Ничего, кроме правды, не знал, Ничего, кроме правды, не понял. Кто там был? Он мудрец иль святой? Пал, как все, безымянным героем. Все легли под небесной плитой. Все молчат перед вечным покоем.

1978

Вина

Мы пришли в этот храм не венчаться, Мы пришли этот храм не взрывать, Мы пришли в этот храм попрощаться, Мы пришли в этот храм зарыдать. Потускнели скорбящие лики И уже ни о ком не скорбят. Отсырели разящие пики И уже никого не разят. Полон воздух забытой отравы, Не известной ни миру, ни нам. Через купол ползучие травы, Словно слёзы, бегут по стенам. Наплывают бугристым потоком, Обвиваются выше колен. Мы забыли о самом высоком После стольких утрат и измен. Мы забыли, что полон угрозы Этот мир, как заброшенный храм. И текут наши детские слёзы, И взбегает трава по ногам. Да! Текут наши чистые слёзы. Глухо вторит заброшенный храм. И взбегают ползучие лозы, Словно пламя, по нашим ногам.

1979

Фонарь

Где мудрец, что искал человека С фонарём среди белого дня? Я дитя ненадёжного века, И фонарь озаряет меня. Полый шар распылённого света Поднимает в лесу и степи. Не даёт никакого ответа, Но дорогу сулит по цепи. Вкруг него порошит и круглится Туча птиц и ночной мелюзги. Метеорным потоком роится, А за роем не видно ни зги. Заливайтесь, античные хоры! На смолу разменялся янтарь. Я прошёл за кудыкины горы И увидел последний фонарь. И услышал я голос привета, Что напомнил ни свет ни зарю: — Сомневаюсь во всём, кроме света! Кто пришёл к моему фонарю? — Человек! — я ответил из ночи. — Человек? Заходи, коли так!
– Я увидел горящие очи, Что глядели из света во мрак. Не тужи, моя жизнь удалая, Коли влипла, как муха в янтарь! Поддержи меня, сила былая!.. И вошёл я в горящий фонарь. Я увидел прозрачные мощи, Волоса или мысли оплечь. Я вперился в безумные очи, Я расслышал бессвязную речь. Не увидеть такого от века, Не распутать такого вовек: Он искал днём с огнём человека, Но в огне должен быть человек! Поддержи меня, сила былая! Я фонарь проломил изнутри. И народные хоры, рыдая, Заливались до самой зари: «За приход ты заплатишь судьбою, За уход ты заплатишь душой…» И земной и небесной ценою Я за всё расплатился с лихвой. Сомневаюсь во всём, кроме света, Кроме света, не вижу ни зги. Но тягчит моё сердце поэта Туча лжи и земной мелюзги.

1979

Муха

Смертный стон разбудил тишину — Это муха задела струну, Если верить досужему слуху. — Всё не то, — говорю, — и не так. — И поймал в молодецкий кулак Со двора залетевшую муху. — Отпусти, — зазвенела она, — Я летала во все времена, Я всегда что-нибудь задевала. Я у дремлющей Парки в руках Нить твою задевала впотьмах, И она смертный стон издавала. Я барахталась в Млечном Пути, Зависала в окольной сети, Я сновала по нимбу святого, Я по спящей царевне ползла И из раны славянской пила… — Повтори, — говорю, — это слово! — Отпусти, — повторила она, — Кровь отца твоего солона, Но пьяней твоей бешеной славы. Я пивала во все времена, Залетала во все племена И знавала столы и канавы. Я сражалась с оконным стеклом, Ты сражался с невидимым злом, Что стоит между миром и Богом… — Улетай, — говорю, — коли так. — И разжал молодецкий кулак… — Ты поведала слишком о многом.

1979

Стихи 1981–1990

* «Как он смеет? Да кто он такой? *

«Как он смеет? Да кто он такой? Почему не считается с нами?» — Это зависть скрежещет зубами, Это злоба и морок людской. Хоть они проживут до седин, Но сметет их минутная стрелка, Звать меня Кузнецов. Я один, Остальные — обман и подделка.

1981

На краю

Битва звёзд, поединок теней В голубых океанских глубинах. Наливаются кровью моей Вечный снег и следы на вершинах. Но предчувствием древней беды Я ни с кем не могу поделиться. На мои и чужие следы Опадают зелёные листья. Из теней мимолётного дня Так и воют несметные силы. Боже мой, ты покинул меня На краю материнской могилы. В ложесны, из которых рождён, Я кровавые слёзы обрушу… Боже мой, если ты побеждён, Кто спасёт её бедную душу?

1981

Тайна славян

Буйную голову клонит ко сну. Что там шумит, нагоняя волну? Во поле выйду — глубокий покой, Густо колосья стоят под горой. Мир не шелОхнется. Пусто — и что ж! Поле задумалось. Клонится рожь. Тихо прохлада волной обдала. Без дуновения рожь полегла. Это она мчится по ржи! Это она! Всюду шумит. Ничего не слыхать. Над головою небесная рать Клонит земные хоругви свои, Клонит во имя добра и любви. А под ногами темней и темней Клонится, клонится царство теней. Клонятся грешные предки мои, Клонится иго добра и любви. Это она мчится по ржи! Это она! Клонится, падает с неба звезда, Клонит бродягу туда и сюда, Клонит над книгой невинных детей, Клонит убийцу над жертвой своей, Клонит влюблённых на ложе любви, Клонятся, клонятся годы мои. Что-то случилось. Привычка прошла. Без дуновения даль полегла. Это она мчится по ржи! Это она! Что там шумит? Это клонится хмель, Клонится пуля, летящая в цель, Клонится мать над дитятей родным, Клонится слава, и время, и дым. Клонится, клонится свод голубой Над непокрытой моей головой. Клонится древо познанья в раю. Яблоко падает в руку мою. Это она мчится по ржи! Это она! Пир на весь мир! Наш обычай таков. Славно мы прожили сорок веков. Что там шумит за небесной горой? Это проснулся великий покой. Что же нам делать?.. Великий покой Я разгоняю, как тучу, рукой. Буйную голову клонит ко сну. Снова шумит, нагоняя волну… Это она мчится по ржи! Это она! 

1981

* То не лето красное горит, *

То не лето красное горит, Не осенний пламень полыхает, - То любовь со мною говорит, И душа любви благоухает. Пролетают где-то стороной Городские грохоты и свисты. И стоят в окне передо мной Все мои желания и мысли. Все они певучи и легки, Все они цветны и ароматны, Все они отсюда далеки, Все передо мной — и невозвратны. Я уже не знаю, сколько лет Жизнь моя другую вспоминает. За окном потусторонний свет Говорит о том, что смерти нет, Все живут, никто не умирает!

1982

Поединок

Противу Москвы и славянских кровей На полную грудь рокотал Челубей, Носясь среди мрака, И так заливался: — Мне равного нет! — Прости меня, Боже, — сказал Пересвет, — Он брешет, собака! Взошел на коня и ударил коня, Стремнину копья на зарю накреня, Как вылитый витязь! Молитесь, родные, по белым церквам. Все навье проснулось и бьет по глазам. Он скачет. Молитесь! Все навье проснулось — и пылью и мглой Повыело очи. Он скачет слепой! Но Бог не оставил. В руке Пересвета прозрело копье — Всевидящий Глаз озарил острие И волю направил. Глядели две рати, леса и холмы, Как мчались навстречу две пыли, две тьмы, Две молнии света — И сшиблись… Удар досягнул до луны! И вышло, блистая, из вражьей спины Копье Пересвета. Задумались кони… Забыт Челубей. Немало покрыто великих скорбей Морщинистой сетью. Над русскою славой кружит воронье. Но память мою направляет копье И зрит сквозь столетья.

1983

Былина о строке

С голубых небес в пору грозную Книга выпала голубиная. Кто писал её — то неведомо, Кто читал её — то загадано. Я раскрыл её доброй волею, Не без помощи ветра буйного. На одной строке задержал судьбу, Любоваться стал каждой буковкой. Что ни буковка — турье дерево, А на дереве по соловушке, А за деревом по разбойнику, За разбойником по молодушке, На конце концов — перекладина, Слёзы матушки и печаль земли. Что ни слово взять — тёмный лес шумит, Пересвист свистит яви с вымыслом, Переклик стоит правды с кривдою, Вечный бой идёт бога с дьяволом. А за лесом спят добры молодцы, Тишина-покой, дремлет истина, И звезда горит ясным пламенем После вечности мира сущего. Неширок зазор между буковок – Может бык пройти и дорогу дать. А просвет меж слов — это белый свет, Вечный снег метёт со вчерашнего. Так слова стоят, что забудешься, Так долга строка и упружиста, Глянешь вдоль неё — взгляд теряется. По строке катать можно яблоко, А в самой строке только смерть искать. На конце она обрывается, Золотой обрыв глубже пропасти – Головою вниз манит броситься. Я читал строку мимо памяти, Мимо разума молодецкого. А когда читал, горько слёзы лил, Горько слёзы лил, приговаривал: — Про тебя она и про всячину. Про тебя она, коли вдоль читать, Поперёк читать — так про всячину.

1983

Бой в сетях

"Воздух полон богов" — так говорили древние греки. Воздух полон богов на рассвете, На закате сетями чреват, Так мои кровеносные сети И морщины мои говорят. Я покрылся живыми сетями, Сети боли, земли и огня Не содрать никакими ногтями — Эти сети растут из меня. Может быть, сам с собой я схватился, И чем больше рвалось, тем сильней Я запутался и превратился В окровавленный узел страстей? Делать нечего! Я погибаю, Самый первый в последнем ряду. Перепутанный мрак покидаю, Окровавленным светом иду. Бог свидетель, как шёл я по жизни Дальше всюду и дальше нигде По святой и железной отчизне, По живой и по мёртвой воде. Я нигде не умру после смерти. И кричу, разрывая себя: — Где ловец, что расставил мне сети? Я свобода! Иду на тебя!