Стихотворения и поэмы

3 НА КАРПАТСКИХ ВЗГОРЬЯХ

На свежем ветру, в голубом и зеленом огне, Он сушит листву, весь лучами рассвета обмотан. Пусть рушатся горы, пусть грозы ревут в вышине — Он здесь утвердился, и с места вовек не сойдет он. Ему было трудно — в размеренной смене годов — Расти, и мужать, и вгонять корневища навеки В слои первозданные, в сплющенный хаос пластов, Где лава кипит и подземные пенятся реки. Рывками он вырос, толчками он гнал свою плоть, Чтоб жадно и прочно вцепиться там в небо и в недра, Прорыть чернозем, и гранит просверлить, расколоть, И почки налить древожизненной влагою щедрой. Разбух он от сока, — упорством насыщенный сок, Очищенный гневом, напитанный горечью темной, Густел в его жилах и тело корежил и жег, Тревожный, как жажда, как алчности взрыв неуемный. Ты в шрамах, в наростах, в расщепах, в мозолях, в горбах Сквозь камни протиснулся, целостный и многотрудный! Родишь ты — и новый росток возникает в ветвях; Ты стонешь — и ветер в ветвях завывает, стогудный. Ты стонешь, родишь, достигаешь, ломаешь и рвешь, Ты крепнешь, ты чуешь всем телом порыв жизнеродный, Ты горбишься, — может быть, ты и коряв, ну так что ж! Твой рост — он прекрасен, и подвиг твой — он благородный! Стоишь, длиннорук ты, и жилист, и дюж, как кузнец, Что над наковальней из черных гранитов склонился, Уставясь в просторы, где солнечный славы венец Встает, червленея, и новый рассвет заискрился. Гляжу и с восторгом подобье твое узнаю В том дубе, проросшем в лазурь сквозь гранитные плиты, Породу упрямую, мощь и осанку твою, О сын кузнеца, наш карпатский поэт знаменитый! 1940 Перевод Д. Бродского

46. КЛЯТВА

Мы клятвой едины и волей едины, Одно в нас стремленье растет: Не будет, не будет вовек Украина Рабою немецких господ! Мы сталью орудий, свинцом карабина Разрушим фашистский оплот. Не будет, не будет вовек Украина Рабою немецких господ! На битву могучая вышла дружина — Великий советский народ. Не будет, не будет вовек Украина Рабою немецких господ! Одела бронею любимого сына Страна, посылая в поход. Не будет, не будет вовек Украина Рабою немецких господ! Позорная ждет лиходея кончина Повсюду, куда ни шагнет. Не будет, не будет вовек Украина Рабою немецких господ! Проклятая свастика давит равнины, Но гадину гнев наш сотрет. Не будет, не будет вовек Украина Рабою немецких господ! Под знаменем Партии, словно лавина, Отчизна стремится вперед. Не будет, не будет вовек Украина Рабою немецких господ! 1941 Перевод Б. Турганова

47. НЕ ЗНАТЬ ПОЩАДЫ!

Они тайком подкрались убивать — Чумные звери, бешеные гады. Так сгиньте, псы, — пощады вам не знать, Не знать пощады! По вашим окровавленным когтям Ударят наши бомбы и снаряды. Дрожите, псы, — не знать пощады вам, Не знать пощады! Вас красный воин будет истреблять, А партизан — громить вас из засады. Бегите, псы, — пощады вам не знать, Не знать пощады! На землях наших не разжиться псам, Отродью лжи, гниенья и распада. Умрите, псы, — не знать пощады вам, Не знать пощады! Хотите нас поработить, сломать? Наш дом и наш очаг разграбить рады? Беснуйтесь, псы, — пощады вам не знать, Не знать пощады! Народ-титан поклялся: «Не отдам Историей завещанные клады!» Молчите, псы, — не знать пощады вам, Не знать пощады! Вы взвоете и кинетесь бежать Назад в свои берлоги и ограды… Не выйдет, псы, — пощады вам не знать, Не знать пощады! 1941 Перевод Б. Турганова

48. БАЛЛАДА О ПОДВИГЕ

Летит в поднебесье воздушный отряд, На крыльях багряные звезды горят. Внимательно смотрят пилоты туда, Где в облаке дыма бушует орда, Где заревом сел, городов, деревень Фашист отмечает сегодняшний день. Испытанный в бурях, не дрогнет пилот, Рука неуклонно машину ведет, И только на миг загорается взор, Когда застилается дымом простор. Качаньем крыла отдается приказ. Тяжелые бомбы срываются враз, Чтоб ринуться сверху на банду зверей Ударами гнева и мести своей. И грохот, и свист, и огонь с высоты. Грабители мечутся, прячась в кусты, И, скопищем дыма окутав луга, Взлетают на воздух машины врага. Над ними, сгибая верхушки дерев, Несется моторов разгневанный рев,— Над самой землею раскинув крыла, Машина кидает огонь из ствола. Но лязгнул за рощей, стуча, пулемет, Защелкали пули, ища самолет,— Он бил бестолково, но случай помог — И ранен был сокол в серебряный бок. Подбитую птицу советских высот В предсмертную битву выводит пилот, Ведет на колонны машин по шоссе И пламенем дышит в нетленной красе. «Погибну здесь гибелью сокола я, Но карою будет кончина моя,— Любимую землю топтать я не дам Кровавым, коварным и злобным врагам!» Бесстрашные руки сжимают штурвал, Машина последний берет перевал. И огненный прянул с небес водопад На вражьи цистерны, сведенные в ряд. Земля задрожала, померк небосвод, Когда на колонну упал самолет; Как знамя багровое, пламя и дым Полнеба застлали, поднявшись над ним. Так с жизнью простился Гастелло в бою. Пусть слава венчает могилу твою! Твой воинский подвиг, бесстрашный орел, В сердцах у народа бессмертье обрел! 1941 Перевод Н. Заболоцкого

49. ЖЕЛЕЗНЫЙ КРЕСТ

Нашел в сражении боец Проклятый знак, клеймо фашиста — Железку свастики змеистой, В крови замаранной вконец. Невдалеке стоял и пленный, Он становился всё бледней; С груди сорвал он знак презренный Со жгутиком двух черных змей. Приниженно, чтоб оправдаться, К бойцу фашистский пес полез: «Я не убийца! Я не наци! Не из дивизии СС! Какие у меня заслуги! Я рядовой, простой солдат…» — Брехал фашистский зверь в испуге, От человека пряча взгляд. Боец сказал: «Посмотрим шире, И лянгзам шпрехен зи, [39] фашист, Вот дырка на твоем мундире, Ты, видно, на руку не чист! Не знаю — где и за какие Убийства, страшные дела Тебе дан орден: но в России Расплата грозная пришла. Вы побывали в странах многих, Прошли ордой страшней чумы И пауков четырехногих Несли, как герб зловещей тьмы. Пусть ваши обезьяньи груди Пятнает орден паука — Втыкать в него нам легче будет Стальное острие штыка!» Он больше не сказал ни слова, Вперед, на запад устремись, И сапогом своим сурово Втоптал звериный орден в грязь. 1941 Перевод М. Зенкевича

39

Говорите медленно (нем.). — Ред.

50. НАШ ТАНК

Он из сраженья вышел без пробоин, Задымленный, обугленный в бою. Не посрамил стальной кольчуги воин, Отлично службу выполнил свою. Когда в литейных грозного Урала, В мартенах, в плавке криворожских руд Являлась проба лучшего металла — Весь наш народ пошел на славный труд. Донской шахтер сказал, рубя породу, Сказал литейщик, подтвердил кузнец: «Будь силой равен нашему народу, Будь тверже человеческих сердец. Покрытый славой, как отцы и деды, Врагам кровавым гибелью грозя, Ты всем народом создан для победы. Нам без нее существовать нельзя. Из недр земных, из почвы рудоносной В бою добыта добрая броня, Ступай же в бой, наш звездоносец грозный, Наш богатырь железа и огня». И он рванулся в бой. И был он страшен. И землю тряс, и гневно грохотал, И день и ночь выбрасывал металл Из зорких пушек, из прицельных башен. Твердыня смелых в праведном бою Огнеупорным сердцем не хладела. Танкист-водитель славно знает дело — Вложил в него всю ненависть свою. 1941 Перевод Н. Ушакова

51. В ПОЛЕТ, ОРЛЫ!

Штыком и танком, бомбой и снарядом мы смерть несем остервенелым гадам, мы ломим их, громим их ряд за рядом — и нет спасенья кровожадным псам! Ждет извергов конец в бою жестоком: мы, как один, в стремлении высоком многомильонным двинулись потоком,— победа путь указывает нам. Да славится оружие героя, подъятое над черною ордою! Великою священною войною фашистский мрак с лица земли сотрем. Народы, величавы и суровы, идут на битву, к подвигу готовы, и в общий клич слилось мильонов слово: «Громи фашизм железом и огнем!» Моторы, громче! Яростней, моторы! Полетом стали пронизав просторы, на головы кровавой, подлой своры обрушьте бомбы в грохоте атак! Весь мир благословляет эту кару и наших бомб смертельные удары, как молнии — стремительны и яры — разящие взбесившихся собак. В полет, орлы, отважны и могучи, кидайтесь на врага с небесной кручи, давите свастик щупальца паучьи, навек сотрите мерзостную тень! Пускай дрожат предсмертной дрожью гады, почувствовав, что нет для них пощады, что грозные советские снаряды вещают им последний, страшный день. Да! Смерть им, смерть, — наш ход неудержимый, удар сверхметкий, суд неумолимый! Освобождая мир, в плену томимый, страна вершит победный свой полет. Нигде тебе, фашистская орава, не уцелеть, не спрятаться лукаво. Летят орлы, и клекот — словно лава: «За Родину, за Сталина, вперед!» 1941 Перевод Б. Турганова

52. ТВОИ СЫН

Герою Советского Союза Платону Ткаченко

Разрывы мин, снарядов звук,— Пой песню битвы, пой, Танкисту виден через люк Край неба огневой. Земля встает столбом огня, В селе бушует дым, Шершавый снег вокруг меня Становится гнедым. Трещит упрямый автомат, Гудит громов раскат, Фашисты из-за дымных хат Из пушек бьют подряд. Они, лютуя, льют свинцом, Пристроясь в блиндаже, Но мы их линию прорвем На смертном рубеже. На запад нас пути ведут В дымах, в огнях, в боях, Танкисты наши в бой идут На украинский шлях. Идем туда, где в пенье пуль Родная ждет земля. Сжимай, водитель, крепче руль Стального корабля! Народ поднялся из руин, Гром танков слышит он. Ты чуешь, мать? Идет твой сын, Твой сын родной Платон! Ты чуешь, мать, как за рекой Машину вводит в бой Платон Ткаченко, воин твой И сын твой молодой? Ему под немцем нет житья, Он сердцем рвется вдаль. Металл советского литья Раздавит вражью сталь. В сраженье, витязь мой, лети, Смети их, растопчи! Нет, никуда вам не уйти, Фашисты-палачи! Твердыня стали и огня Ползет на перевал, Гудит от выстрелов броня, Но не сдает металл. Стальной мотор ревет, могуч, По немцу бьет Платон, Навстречу лезут из-за круч Три танка с трех сторон. Взвиваются, как три меча, Три выстрела подряд, Но входит в башню палача Советский наш снаряд. И взрыв, и дым, и из щелей Огонь, и вопль, и жар. Два черных танка от огней Бегут… Каков удар! И приказал Платон: «Вперед!» Их два, а было три, Упорно лупит миномет,— Вперед, богатыри! Вперед, пока не замолчит Отброшенный в овраг! Пусть по-собачьи верещит Под гусеницей враг! И пятна крови впереди Снега покрыли вновь… Но смоют вешние дожди Собачью эту кровь. И расцветут опять поля, Поля страны моей. О, Украина, мать моя, Встречай своих детей! Смотри, они идут с войны, Целуя грудь твою,— Познавшие любовь страны, Как твой Платон, в бою. 1942 Перевод Н. Заболоцкого

53–62. СТАЛИНГРАДСКАЯ ТЕТРАДЬ

1 ВЕТЕР С ВОСТОКА

Железом, и дымом, и пылью, и кровью Ты пахнешь, ты веешь нам, ветер с Востока! Свидетелем битвы лети к Приднепровью, Туда, где народ мой страдает жестоко. Взыграй над Днепром, протруби над Сулою, За горы лети, за крутые Карпаты, И стань для народа глашатаем боя, Вершителем подвига, вестью расплаты. Дыханием мести, как огненным севом, Насыпь, напои, надыши эти груди, Чтоб жадно и яростно полнились люди Твоим смертоносным, святым твоим гневом! Кровавые ночи. Пожар спозаранку. Земля — точно пекло. Железо — огнисто. И пламя на плитах расплавленных танков, На стали немецкой, окрашенной мглисто. Ты пахнешь тем пламенем, дымом и чадом, Железный, бестрепетный ветер с Востока, Огнем напоен ты, просвистан снарядом, Походною пылью пропитан глубоко. Ты по небу реешь, ты реешь по свету Священного стяга багряною тканью. То — пурпур и золото утра победы, Грядущих, торжественных зорь полыханье. Нам ясно видны эти вещие зори, Предвестницы солнца, тепла и покоя. Они нашим мертвым сверкают в просторе И сердце живых окрыляют для боя. Их видит наш воин над плесом Кубани, Над вспененным Доном, в кавказском ущелье. На остром штыке, на отточенной грани Несет он их отсвет к намеченной цели. Их издали видят глаза партизана И в брянском лесу, и в полтавских долинах, В осеннем Полесье, сквозь дымку тумана, На киевских неотомщенных руинах. И наша сестра, над пожарищем черным Поднявшись и к небу простерши ладони, С волненьем впивается взглядом упорным В сияние зорь этих на небосклоне. И тем, кто не дрогнул от пыток, на плахе, Теплом они веют, горят, как рубины, На страшном, истоптанном, выжженном прахе, На черной и голой земле Украины. Кого не сломило мученье и горе, Кто вечно с народом душою высокой, Тот вас призывает, победные зори, И слышит тебя, гордый ветер с Востока! 1943 Перевод Б. Турганова

2 НАКАНУНЕ

Пламенем стрельчатым расцветают канны На кайме зеленой ярких цветников; Площадь, вся от солнца став золототканой, Словно плес, сверкает в белизне домов. Город солнца, стали. Люди вольной силы Сталь куют, рыбачат лихо волгари. Над дворцом стеклянным шелк ширококрылый Искрится в багряных отсветах зари. Это светоч века, творческое пламя Озаряет город славы и труда; Он над волжской ширью, степью и полями, Как маяк призывный, светится всегда. Он играет светлым блеском на газонах И на грудах шлака и железных руд, На фабричных трубах, зданьях и колоннах, На бетоне сером — всюду, там, где труд! Вечереет. В струях Волги меркнут тени Тучек, пароходов; нефть, блестя, плывет. Отдается эхо в корпусах строений, С грохотом выходят танки из ворот. Вновь идут на запад танки Сталинграда — Точные машины мести и борьбы Из надежной стали, крепкая преграда Против орудийной вражеской пальбы. Для брони их — плавку сталевары дали, Всё свое уменье, волю, гнев и пыл, Чтобы в безупречной сталинградской стали Светлый витязь Волги встал и победил. И танкист над люком поднялся, спокоен, Он глядит на запад, в дымчатую даль, Он провидит битву, сталинградский воин, Облаченный в панцирь — в ненависть и сталь. 1942 Перевод М. Зенкевича

3 ВОЗЛЕ ХАТЫ

Дым бушевал по золотому полю, Метался дым по выгорбам степей. Она стояла в дымном ореоле, Старуха та, праматерь матерей. В чертах ее столетнего лица, Изглоданного, как корявый корень, Морщины едким вытравлены горем, Нуждой, соленым потом без конца. И взгляд недвижен был и безотраден, Он цену знал всему за долгий век. Сочился он, как из кровавых ссадин, Из-под усталых, воспаленных век. Скрестив смиренно сморщенные руки, Взгляд устремив в дорожные следы, Она стояла на пороге муки, Над бездною неслыханной беды. Мы шли пред нею, около жилья, Невидного за тростниками Дона. Она молчала, думу затая,— Без слова ласки, без глухого стона. Ни слез, ни жалоб сумрачных. Она Прощением не уменьшала муки: Пусть выпьют всё, что доведется, внуки,— Всю чашу горькой горечи до дна. Пусть смело примут горькое причастье — Оно их не убьет, не ослепит, Но зренье их и руки укрепит, Чтоб вырвали загаданное счастье. Мы шли и шли. И в грохоте дорог, В удушье пыли, ненависти, чада Путь, вытоптанный тысячами ног, Вел нас вперед, к твердыне Сталинграда. Там и стоять на смертном рубеже, Там драться предстоит, не отступая. Быть может, где-то в темном блиндаже Ждет многих гибель скорая, слепая… Ты, бабка, знаешь ли наш срок и час? Иль, тощие протягивая руки. Высматриваешь сына среди нас? Мы все — и сыновья твои, и внуки. Кого из нас ни выберешь — любой, Снимая каску воинскую, станет, И голову склонит перед тобой, И на лицо морщинистое взглянет. Но ясные и грозные черты Сочувствием пустым не затрепещут — Одни глаза колючим блеском блещут. И грудь солдата перекрестишь ты. Пускай нам это странно и не так Живет и верит наше поколенье, Я с уваженьем принимаю знак Старинного того благословенья. Он нам вручен доверием твоим И поведет нас грозною дорогой. Но так постыден миг, так нестерпим Миг нашей встречи с женщиною строгой. Прощай же, бабка! Мы навек запомним Твое лицо, черней сухой земли. Мы вновь придем с востока и в пыли Отыщем прах на пепелище темном. Пройдем сквозь бой и ринемся вперед… Простимся же в печали беспримерной. Не угадаешь, кто из нас умрет: Мы — может быть, а ты — умрешь наверно. И только штык во вражеской крови Я принесу на холмик твой безвестный… Да, только так отдам тебе я честно Свой долг благодаренья и любви. 1942 Перевод П. Антокольского