Стихотворения и поэмы

93. «В небольшой комнатушке…»

В небольшой комнатушке с огромным окном мы четвертую зиму живем вчетвером. Меж столом и кроватью, как между ветвей, от утра до заката снует воробей. Эта малая птаха нам тем дорога, что ее не пугают большие снега. Улетают скворцы от метельной земли, над пустыми полями летят журавли. Только серые стайки шальных воробьев никогда не бросают родных городов. Выбегает навстречу и лает до слез дорогая дворняга — стремительный пес. Черно-белые лапы, ободранный хвост, но он вовсе не так, как нам кажется, прост. В этой малой квартирке, где царствуешь ты, нам с избытком хватает твоей красоты. 1947 (?)

94. АНГЛИЙСКАЯ БАЛЛАДА

На мыльной кобыле летит гонец: «Король поручает тебе, кузнец, сработать из тысячи тысяч колец платье для королевы». Над черной кузницей дождь идет. Вереск цветет. Метель метет. И днем и ночью кузнец кует платье для королевы. За месяцем — месяц, за годом — год горн всё горит и всё молот бьет, — то с лютою злобой кузнец кует платье для королевы. Он стал горбатым, а был прямым. Он был златокудрым, а стал седым. И очи весенние выел дым платья для королевы. Жена умерла, а его не зовут. Чужие детей на кладбище несут. — Так будь же ты проклят, мой вечный труд — платье для королевы! Когда-то я звезды любил считать, я тридцать лет не ложился спать, а мог бы за утро одно отковать цепи для королевы. 1948

95. ИСПАНСКИЕ СТИХИ

Испания! Мы не забыли то время, тот тридцать шестой, когда мы, как будущим, жили твоею военной судьбой; тот год, когда после работы мы снов не видали иных, а только твои пулеметы и песни отрядов твоих; те дни, когда, спрятавши книжки, глаголы оставив учить, из школ убегали мальчишки — патроны тебе подносить; когда, свою бурку расправив, как черные крылья орла, пред вами явился Чапаев и к нам Ибаррури пришла. В Москве за вечернею чашей тебя называли порой подругою младшею нашей и нашею младшей сестрой. Не верил я ни на мгновенье тому, что палач-генерал поставил тебя на колени и душу твою растоптал. Всю ночь за тюремною дверью израненный узник поет. Я этому голосу верю: Испания наша живет! Идет металлист к партизанам, батрак в партизаны идет. И я повторять не устану: Испания наша живет! Вторую неделю бастует чугунолитейный завод. Как заповедь, произношу я: Испания наша живет! Сегодня, как в юности, снова, другие оставив слова, твержу я три вещие слова: Испания наша жива! 1948

96. НАШ ГЕРБ

Случилось это в тот великий год, когда восстал и победил народ. В нетопленый кремлевский кабинет пришли вожди державы на Совет. Сидели с ними за одним столом кузнец с жнеей, ткачиха с батраком. А у дверей, отважен и усат, стоял с винтовкой на посту солдат. Совет решил: «Мы на земле живем и нашу землю сделаем гербом. Пусть на гербе, как в небе, навсегда сияет солнце и горит звезда. А остальное — трижды славься труд! — пусть делегаты сами принесут». Принес кузнец из дымной мастерской свое богатство — вечный молот свой. Тяжелый сноп, в колосьях и цветах, батрак принес в натруженных руках. В куске холста из дальнего села свой острый серп крестьянка принесла. И, сапогами мерзлыми стуча, внесла ткачиха, свиток кумача. И молот тот, что кузнецу служил, с большим серпом Совет соединил. Тяжелый сноп, наполненный зерном, Совет обвил октябрьским кумачом. И лозунг наш, по слову Ильича, начертан был на лентах кумача. Хотел солдат — не смог солдат смолчать — свою винтовку для герба отдать. Но вождь народов воину сказал, чтоб он ее из рук не выпускал. С тех пор солдат — почетная судьба! — стоит на страже нашего герба. 1948

97. РАБОЧИЙ

Стоит среди товарищей седых внук бурлаков и правнук крепостных. От прадеда, хоть прадед нищим был, он золотое сердце получил. Остались в дар от деда-бурлака тяжелый шаг и тяжкая рука. Еще он взял в наследство у отца погасший горн и молот кузнеца. Он горн раздул, он клещи растворил и золотое сердце раскалил. И цепи те, что сделал капитал, рукою закопченной разорвал. Вихрь Октября крутил, ярился, мел в тот день, когда он к Ленину пришел. С тех пор он был судьею и бойцом, строителем и снова кузнецом. На смерть ходил, заводы возводил — всех покарал и всё восстановил. Он звезды мира сделал для Кремля и тракторы отправил на поля. Он пушки льет для доменных печей, у коксовых дежурит батарей. Он двигает — хозяин-великан — трехтонный молот и прокатный стан. И горе тем, которые прервут его дела, его железный труд. 1948

98. «Я напишу тебе стихи такие…»

Я напишу тебе стихи такие, каких еще не слышала Россия. Такие я тебе открою дали, каких и марсиане не видали. Сойду под землю и взойду на кручи, открою волны и отмерю тучи. Как мудрый бог, парящий надо всеми, отдам пространство и отчислю время. Я положу в твои родные руки все сказки мира, все его науки. Отдам тебе свои воспоминанья, свой легкий вздох и трудное молчанье. Я награжу тебя, моя отрада, бессмертным словом и предсмертным взглядом. И всё за то, что утром у вокзала ты так легко меня поцеловала. 1948

99. БОЛЬШЕ НЕТ ПРИРОДЫ РАВНОДУШНОЙ

И равнодушная природа…

А. С. Пушкин

С музыкой и с песней, не таясь, мы берем богатство у природы — так, как брали и как взяли власть в октябре семнадцатого года. С той поры, в своей уверясь силе, принимая всех врагов в штыки, многому природу научили сыновья страны — большевики. Разослав по всем путям березы и собрав на митинг все поля, по призыву партии в колхозы записалась русская земля. Яблоки несет в охапке сад. Ручейки меж грядками несутся. Тянутся ростки — они хотят до своих заданий дотянуться. Больше нет природы равнодушной: вся она движения полна — против черных бурь и ветров душных начата зеленая война. Лес стоит на страже урожая и не сходит с места своего — как стояли, землю защищая, храбрые хозяева его. 1949

100. ЗДРАВСТВУЙ, ПУШКИН!

Здравствуй, Пушкин! Просто страшно это — словно дверь в другую жизнь открыть — мне с тобой, поэтом всех поэтов, бедными стихами говорить. Быстрый шаг и взгляд прямой и быстрый — жжет мне сердце Пушкин той поры: визг полозьев, песни декабристов, ямбы ссыльных, сказки детворы. В январе тридцать седьмого года прямо с окровавленной земли подняли тебя мы всем народом, бережно, как сына, понесли. Мы несли тебя — любовь и горе — долго и бесшумно, как во сне, не к жене и не к дворцовой своре — к новой жизни, к будущей стране. Прямо в очи тихо заглянули, окружили нежностью своей, сами, сами вытащили пулю и стояли сами у дверей. Мы твоих убийц не позабыли: в зимний день, под заревом небес, мы царю России возвратили пулю, что послал в тебя Дантес. Вся Отчизна в праздничном цветенье. Словно песня, льется вешний свет. Здравствуй, Пушкин! Здравствуй, добрый гений! С днем рожденья, дорогой поэт! 1949

101. ПАМЯТИ ДИМИТРОВА

Я помню ту общую гордость, с какой мы следили в тот год за тем, как отважно и твердо процесс подсудимый ведет. Под лейпцигским каменным сводом над бандой убийц и громил кружилися ветры Свободы, когда заключенный входил. Я помню, как солнце горело, на зимний взойдя небосвод, когда из далеких пределов в Москву прилетел самолет. Сияли счастливые лица, исчезла тревожная тень. И все телефоны столицы об этом звонили весь день!

* * *

…Июльского русского лета бесшумные льются лучи. За воинской сталью лафета печально идут москвичи. До траурных башен вокзала под небом сплошной синевы со скорбью Москва провожала великого друга Москвы. Мы с вами, болгары. Мы знаем, что очи славянской страны сегодня одними слезами, как чаши печали, полны. И в горе и в счастье, София, всегда неизменно с тобой могучая наша Россия, как с младшей любимой сестрой. 1949

102. ЛЕНИН

Мне кажется, что я не в зале, а, годы и стены пройдя, стою на Финляндском вокзале и слушаю голос вождя. Пространство и время нарушив, мне голос тот в сердце проник, и прямо на площадь, как в душу, железный идет броневик. Отважный, худой, бородатый — гроза петербургских господ — я вместе с окопным солдатом на Зимний тащу пулемет. Земля, как осина, дрожала, когда наш отряд штурмовал. Нам совесть идти приказала, нас Ленин на это послал. Знамена великих сражений, пожары гражданской войны… Как смысл человечества, Ленин стоит на трибуне страны. Я в грозных рядах растворяюсь, я ветром победы дышу и, с митинга в бой отправляясь, восторженно шапкой машу. Не в траурном зале музея — меж тихих московских домов я руки озябшие грею у красных январских костров. Ослепли глаза от мороза, ослабли от туч снеговых, и ваши, товарищи, слезы в глазах застывают моих… 1949