Стихотворения и поэмы

29 июня 1816

МОЕМУ БРАТУ ДЖОРДЖУ

Как много за день видел я чудес! Прогнало солнце поцелуем слезы С ресниц рассвета, прогремели грозы, И высился в закатном блеске лес. И моря в необъятности небес Пещеры, скалы, радости, угрозы О вековечном насылали грезы, Колебля край таинственных завес. Вот и сейчас, взгляд робкий с вышины Сквозь шелк бросая, Цинтия таится, Как будто средь полночной тишины Она блаженства брачного стыдится… Но без тебя, без дружеских бесед Мне в этих чудесах отрады нет.

Август 1816

МОЕМУ БРАТУ ДЖОРДЖУ

В унынии провел я много дней: Душа была в смятенье — и над ней Сгущалась мгла. Дано ли мне судьбою (Так думал я) под высью голубою Созвучьям гармоническим внимать? Я острый взор не уставал вперять Во мрак небес, где сполохов блистанье: Там я читал судьбы предначертанья: Да, лиру не вручит мне Аполлон — Пусть на закате рдеет небосклон И в дальних облаках, едва приметный. Волшебных струн мерцает ряд заветный; Гуденье пчел среди лесных дерев Не обращу в пастушеский напев; У девы не займу очарованья, И сердце жаром древнего преданья, Увы, не возгорится никогда, И не восславлю прежние года! Но кто о лаврах грезит, тот порою Возносится над горестной землею: Божественным наитьем озарен, Поэзию повсюду видит он. Ведь сказано, мой Джордж: когда поэтов (Либертасу сам Спенсер молвил это) Охватывает сладостный экстаз, Им чудеса являются тотчас, И скачут кони в небе горделиво, И рыцари турнир ведут шутливый. Мгновенный блеск распахнутых ворот Непосвященный сполохом зовет; Когда рожок привратника играет И чуткий слух Поэта наполняет, Немедленно Поэта зоркий взгляд Узрит, как всадники сквозь свет летят На пиршество, окончив подвиг ратный. Он созерцает в зале необъятной Прекрасных дам у мраморных колонн — И думает: то серафима сон. Без счета кубки, до краев налиты, Прочерчивают вкруг столов орбиты — И капли влаги с кромки золотой Срываются падучею звездой. О кущах благодатных в отдаленье И смутное составить представленье Не в силах смертный: сочини поэт О тех цветах восторженный сонет — Склоненный восхищенно перед ними. Рассорился б он с розами земными. Все, что открыто взорам вдохновенным, Подобно водометам белопенным, Когда потоки серебристых струй Друг другу дарят чистый поцелуй И падают стремительно с вершины, Играя, как веселые дельфины. Такие чудеса провидит тот, В ком гений поэтический живет. Блуждает ли он вечером приятным, Лицо подставив бризам благодатным,— Пучина необъятная до дна В алмазах трепетных ему видна. Царица ль ночи в кружеве волнистом Прозрачных туч взойдет на небе мглистом, Надев монашенки святой убор, — Вослед он устремляет пылкий взор. О, сколько тайн его подвластно зренью, Волшебному подобных сновиденью: Случись мне вдруг свидетелем их стать, О многом мог бы я порассказать! Ждут барда в жизни многие отрады, Но драгоценней в будущем награды. Глаза его тускнеют; отягчен Предсмертной мукой, тихо шепчет он: «Из праха я взойду к небесным кущам, Но дух мой обратит к векам грядущим Возвышенную речь — и патриот, Заслышав клич мой, в руки меч возьмет. В сенате гром стихов моих разящих Властителей пробудит, мирно спящих. Раздумиям в моем стихотворенье Живую действенность нравоученья Придаст мудрец — и, вдохновленный мною, Витийством возгорится пред толпою. А ранним майским утром поселянки, Устав от игр беспечных, на полянке Усядутся белеющим кружком В траве зеленой. Девушка с венком — Их королева — сядет посредине: Сплелись цвета пурпурный, желтый, синий; Лилея рядом с розою прекрасной — Эмблема страсти, пылкой и несчастной. Фиалки, к ней прильнувшие на грудь, Тревог еще не знавшую ничуть, Покойно дремлют за корсажем. Вот, В корзинке спрятанный, она берет Изящный томик: радости подруг Конца и края нет — теснее круг, Объятья, вскрики, смех и восклицанья… Мной сложенные в юности сказанья Они услышат вновь — и с нежных век Сорвутся перлы, устремляя бег К невинным ямочкам… Моим стихом Младенца убаюкают — и сном, Прижавшись к матери, заснет он мирным… Прости, юдоль земная! Я к эфирным Просторам уношусь неизмеримым, Ширяясь крыльями над миром зримым. Восторга преисполнен мой полет: Мой стих у дев сочувствие найдет И юношей воспламенит!» Мой брат, Мой друг! Я б стал счастливее стократ И обществу полезней, без сомненья, Когда б сломил тщеславные стремленья. Но стоит мысли светлой появиться, Воспрянет дух и сердце оживится Куда сильней, чем если бы бесценный Открыл я клад, дотоле сокровенный. Мне радостно, коль ты мои сонеты Прочтешь — пускай они достойны Леты. Бродили эти мысли в голове Не столь давно: я, лежа на траве, Любимому занятью предавался — Строчил тебе; щек легкий бриз касался. Да и сейчас я на утес пустынный. Вознесшийся над шумною пучиной, Взобрался — и среди цветов прилег. Страницу эту вдоль и поперек, Легко колеблясь, исчертили тени От стебельков. Я вижу в отдаленье, Как средь овса алеют там и сям Головки сорных маков — сразу нам Они на ум приводят пурпур алый Мундиров, вред чинящий нам немалый. А океана голубой покров Вздымается — то зелен, то лилов. Вот парусник над серебристым валом; Вот чайка вольная, крылом усталым Круг описав, садится на волну — То взмоет ввысь, то вновь пойдет ко дну. Смотрю на запад, в огненном сиянье. Зачем? С тобой проститься… На прощанье, Мой милый Джордж (не сетуй на разлуку), Тебе я шлю привет — дай, брат, мне руку!

Август 1816

ЧАРЛЗУ КАУДЕНУ КЛАРКУ

Ты видел ли порой, как лебедь важный, Задумавшись, скользит по зыби влажной? То, шею гибкую склонив к волне, Свой образ созерцает в глубине, То горделиво крылья распускает, Наяд пленяя, белизной блистает; То озера расплескивает гладь, Алмазы брызг пытаясь подобрать, Чтобы в подарок отнести подруге И вместе любоваться на досуге. Но тех сокровищ удержать нельзя, Они летят, сверкая и скользя, И исчезают в радужном струенье, Как в вечности — текучие мгновенья. Вот так и я лишь время трачу зря, Под флагом рифмы выходя в моря; Без мачты и руля — напропалую В разбитой лодке медленно дрейфую; Порой увижу за бортом алмаз, Черпну, — а он лишь вспыхнул и погас. Вот почему я не писал ни строчки Тебе, мой друг; причина проволочки В том, что мой ум был погружен во тьму И вряд ли угодил бы твоему Классическому вкусу. Упоенный Игристою струею Геликона Моих дешевых вин не станет пить. И для чего в пустыню уводить Того, кто на роскошном бреге Байи, Страницы Тассо пылкого листая, Внимал волшебным, звонким голосам, Летящим по Армидиным лесам; Того, кто возле Мэллы тихоструйной Ласкал несмелых дев рукою буйной, Бельфебу видел в заводи речной, И Уну нежную — в тиши лесной, И Арчимаго, сгорбившего плечи Над книгой мудрости сверхчеловечьей; Кто исходил все области мечты, Изведал все оттенки красоты — От зыбких снов Титании прелестной До стройных числ Урании небесной; Кто, дружески гуляя, толковал С Либертасом опальным — и внимал Его рассказам в благородном тоне О лавровых венках и Аполлоне, О рыцарях, суровых, как утес, О дамах, полных кротости и слез, — О многом, мне неведомом доселе. Так думал я; и дни мои летели Или ползли — но я не смел начать Тебе свирелью грубой докучать, И не посмел бы, — если б не тобою Я был ведом начальною тропою Гармонии; ты первый мне открыл Все тайники стиха; свободу, пыл, Изящество, и слабость, и протяжность, И пафос, и торжественную важность; Взлет и паренье Спенсеровых строф, Как птиц над гребнями морских валов; Торжественные Мильтона напевы, Мятежность Сатаны и нежность Евы. Кто, как не ты, сонеты мне читал И вдохновенно голос возвышал, Когда до высочайшего аккорда Доходит стих — и умирает гордо? Кто слух мой громкой одою потряс, Которая под грузом, как Атлас, Лишь крепнет? Кто сдружил меня с упрямой Задирою — разящей эпиграммой? И королевским увенчал венцом Поэму, что Сатурновым кольцом Объемлет все? Ты поднял покрывало, Что лик прекрасной Клио затеняло, И патриота долг мне показал: Меч Альфреда, и Кассия кинжал, И выстрел Телля, что сразил тирана. Кем стал бы я, когда бы непрестанно Не ощущал всей доброты твоей? К чему тогда забавы юных дней, Лишенные всего, чем только ныне Я дорожу? Об этой благостыне Могу ль неблагодарно я забыть И дани дружеской не заплатить? Нет, трижды нет! И если эти строки, По-твоему, не слишком кривобоки, Как весело я покачусь в траву! Ведь я давно надеждою живу, Что в некий день моих фантазий чтенье Ты не сочтешь за времяпровожденье Никчемное; пусть не сейчас — потом; Но как отрадно помечтать о том! Глаза мои в разлуке не забыли Над светлой Темзой лондонские шпили; О! вновь увидеть, как через луга, Пересекая реки и лога. Бегут косые утренние тени; Поеживаться от прикосновений Играющих на воле ветерков; Иль слушать шорох золотых хлебов, Когда в ночи скользящими шагами Проходит Цинтия за облаками С улыбкой — в свой сияющий чертог. Я прежде и подозревать не мог, Что в мире есть такие наслажденья, — Пока не знал тревог стихосложенья. Но самый воздух мне шептал вослед: «Пиши! Прекрасней дела в мире нет». И я писал — не слишком обольщаясь Написанным; но, пылом разгораясь, Решил: пока перо скребет само, Возьму и наскребу тебе письмо. Казалось мне, что, если я сумею Вложить все то, что сердцем разумею. Ничто с каракуль этих не сотрет Моей души невидимый налет. Но долгие недели миновали С тех пор, когда меня одушевляли Аккорды Арна, Генделя порыв И Моцарта божественный мотив; А ты тогда сидел за клавесином, То менуэтом трогая старинным, То песней Мура поражая вдруг, Любое чувство воплощая в звук. Потом мы шли в поля, и на просторе Там душу отводили в разговорю, Который и тогда не умолкал, Когда нас вечер с книгой заставал, И после ужина, когда я брался За шляпу, — и когда совсем прющался На полдороге к городу, а ты Пускался вспять, и лишь из темноты Шаги — все глуше — по траве шуршали… Но еще долго, долго мне звучали Твои слова; и я молил тогда: «Да минет стороной его беда, Да сгинет зло, не причинив дурного! С ним все на свете празднично и ново: Труд и забава, дело и досуг…» Я словно вновь сейчас с тобою, друг; Так дай мне снова руку на прощанье; Будь счастлив, милый Чарли, — до свиданья.

Сентябрь 1816

* * *

Как много славных бардов золотят Пространства времени! Мне их творенья И пищей были для воображенья, И вечным, чистым кладезем отрад; И часто этих важных теней ряд Проходит предо мной в час вдохновенья, Но в мысли ни разброда, ни смятенья Они не вносят — только мир и лад. Так звуки вечера в себя вбирают И пенье птиц, и плеск, и шум лесной, И благовеста гул над головой, И чей-то оклик, что вдали витает… И это все не дикий разнобой, А стройную гармонию рождает.

1816

СОНЕТ, НАПИСАННЫЙ ПОСЛЕ ПРОЧТЕНИЯ

ГОМЕРА В ПЕРЕВОДЕ ЧАПМЕНА

Бродя среди наречий и племен В сиянье золотом прекрасных сфер, В тиши зеленых рощ, глухих пещер, Где бардами прославлен Аполлон, Я слышал о стране былых времен, Где непреклонно властвовал Гомер, Но лишь теперь во мне звучит размер, Которым смелый Чапмен вдохновлен. Я звездочет, который видит лик Неведомой планеты чудных стран; А может быть, Кортес в тот вечный миг, Когда, исканьем славы обуян, С безмолвной свитой он взошел на пик И вдруг увидел Тихий океан.

Октябрь 1816

ЮНОЙ ЛЕДИ, ПРИСЛАВШЕЙ МНЕ

ЛАВРОВЫЙ ВЕНОК

Встающий день дохнул и свеж и бодр, И весь мой страх, и мрачность — все прошло. Мой ясен дух, грядущее светло, Лавр осенил мой неприметный одр. Свидетельницы звезды! Жить в тиши, Смотреть на солнце и носить венок Из листьев Феба, данный мне в залог Из белых рук, от искренней души! Кто скажет: «брось», «не надо» — лишь наглец! Кто осмеет, пороча, цель мою? Будь он герой, сам Цезарь, — мой венец Я не отдам, как честь не отдаю. И, преклонив колени наконец, Целую руку щедрую твою.

<1816>

ПОКИДАЯ ДРУЗЕЙ В РАННИЙ ЧАС

Дай мне перо и свиток вощаной — Белее светлой ангельской ладони И света звезд; к юдоли благовоний, В край лучезарный дух умчится мой. Оживлены божественной игрой Там колесницы мчат, лоснятся кони, Искрятся крылья, жемчуга в короне, И взгляды острые в толпе живой. Как пенье услаждает чуткий слух! Строка моя, будь звучно-величавой, Когда торжественный умолкнет звук. Сражается теперь мой высший дух, Чтоб стих мой небесам служил оправой. И одиноким не очнуться вдруг.

<Октябрь — ноябрь> 1816

* * *

Студеный вихрь проносится по логу, Рвет на откосе черные кусты; Морозные созвездья с высоты Глядят на дальнюю мою дорогу. Пусть этот ветер крепнет понемногу, И шелестят опавшие листы, И леденеет серебрю звезды, И долог путь к домашнему порогу, Я полон тем, что слышал час назад, — Что дружбе нашей вечер этот хмурый; Передо мною Мильтон белокурый, Его Ликид, оплаканный, как брат, Петрарка верный с милою Лаурой — Зеленый, девичий ее наряд.

<Октябрь — ноябрь> 1816

МОИМ БРАТЬЯМ

Пылает оживленно наш очаг, Потрескивают угольки уютно, И чудится сквозь этот шорох смутный Богов домашних осторожный шаг. Пока я рифмы не найду никак, Мечтой по свету странствуя беспутно, Листаете вы книгу поминутно, Душевных тягот разгоняя мрак. Мы празднуем твой день рожденья, Том, В спокойствии и братском единенье! Да протекут все наши дни в таком Покое тихом, как одно мгновенье! И, призваны Всевышним, обретем Мы вечный мир в ином предназначенье.

18 ноября 1816

К ХЕЙДОНУ

Любовь к добру, возвышенность души И ревностное славы почитанье Живут в сердцах людей простого званья — И в шуме улиц, и в лесной тиши У мнимого неведенья, в глуши Самоотверженность найдет признанье И заклеймит бесстыдное стяжанье, Награбившее нищие гроши. Великой цели предан непреклонно, Обрушит гений справедливый гнев На выпады корысти оскорбленной И стадо алчное загонит в хлев, Хвалой соотчичей превознесенный, Гоненья злобной Клеветы презрев.

<1816>

К НЕМУ ЖЕ

Великие живут и среди нас: Один с природой слитый воедино, Озерный край с вершины Хелвеллина Вбирает сердцем, не смыкая глаз; Другой — с улыбкою ведет рассказ, В цепях хранил он стойкость гражданина; И третий — тот, чьей кистью исполина Как будто движет Рафаэля глас. Век новый в настоящее шагнул, И многие вослед за ним пришли Вложить иное сердце в мирозданье И пульс иной. Уже могучий гул Донесся внятно с торжища вдали… Народы! Вслушайтесь, тая дыханье.