Стихотворения. Книга стихов

«Сколько мне ни приходится смахивать снег...»

Сколько мне ни приходится смахивать снег С беспризорных скамеек — Но я не привыкну к вашей зиме, Хоть иной не имею. Я не стану убийцу отчизною звать — И другой не желаю, и этой. Не признаю ваш суд, Не приму от раба благодать — У раба её нету. И любую облаву раскиньте — уйду, И убейте — с пути не вернёте. И подслушайте, что там — В последнем бреду — Всё равно не поймёте. 1981 Киев

«Как бездарно ходит судьба...»

Как бездарно ходит судьба Собирать оброк! Двадцать пять годов без тебя — Это первый срок. Десять суток с тобою врозь — Это срок второй. Ну так что же третий, Который не за горой? Ведь не дольше первого, И второго не голодней... Отвори старушке: Грешно смеяться над ней! 1981 Киев

«От застолья выйти на холод...»

От застолья выйти на холод, Захлебнуться тьмой и услышать Бой часов и плетенье нитей, Чей-то шорох и голоса... Чёрный с золотом космос Громоздится над нашей крышей, Гривы спутаны у созвездий И горят восторгом глаза. Как над шаром стеклянным дети, Позабыв дышать от волненья, Тесным кругом сойдясь, глазея Из-за худенького плеча — Те, над нами, толпятся в небе, Очарованы представленьем, Так несхожим со всем на свете — От кулис до взмаха плаща! Ах, серебряные трубы, Злые кони да птица кочет, Плач у стремени, смерть и слава — Порван занавес, не спустить! Ни пощады никто не примет. Ни антракта никто не хочет. Хорошо ль мы умеем падать С порыжелой землёй в горсти? 1981 Москва

«Эта осень пахнет кострами...»

Эта осень пахнет кострами. Там на небе пекут картошку, Разгребают золу и дуют, Вспоминая старые песни. И грустят по мне вечерами, И стараются хоть в окошко Разглядеть, А когда взойду я На хрустальнейшую из лестниц — Как там встретят меня: заждались! Мол, не вечно же в колыбели... А потом, с оттенком печали: — Мы ведь тоже не всё успели. 1981 Москва, Бутырки

БУТЫРСКИЕ ВОРОБЬИ

Вот и снег загрустил. Отпусти обессиленный разум — Да покурим-ка в форточку, Пустим на волю хоть дым... Прилетит воробей И посмотрит взыскательным глазом: — Поделись сухарём! И по-честному делишься с ним. Воробьи, они знают, К кому обращаться за хлебом. Пусть на окнах двойная решётка — Лишь крохе пройти. Что за дело для них, Был ли ты под судом или не был! Накормил — так и прав. Настоящий судья впереди. Воробья не сманить — Ни к чему доброта и таланты: Он не станет стучать В городское двойное стекло. Чтобы птиц понимать — Нужно просто побыть арестантом. А раз делишься хлебом, То значит, и время пришло. 1981 Москва, Бутырки

«Уже сегодня пальцы не дрожат...»

Уже сегодня пальцы не дрожат. Стою, Хоть потолок ещё кружится. Все стёкла настежь! Мне бросает взгляд Весёлая бессмысленная птица. Я говорю: «Привет!» Она: «Чирик!» И мы хохочем, головы закинув. Какая оттепель! Какой ребячий крик! Как тает снег в очистках апельсинов! Нелепое начало января: Весна, вне ожиданья и закона Вот-вот прорвётся мятежом зелёным — Немедленно! Пускай ещё горят Нахохленные ёлки, пахнет снедью — Апрельский бунт уже не удержать! По небу, по распластанному снегу — Дорогу январю перебежать, И смех пустить под сумрачные своды, И лужи порасплёскивать в моря! И задохнуться радостной свободой — Всё той ещё — Наследьем декабря. 1982 Киев

«Там на крыше никто не плачет...»

Там на крыше никто не плачет, Там луна выгибает спину. Там навек закатился мячик В уголок за карниз старинный. Воробьиные разговоры Принимают размер баталий. И грустят снеговые горы, Что уже своё отлетали. И решается честным боем Давний спор на кошачьей пьянке: Валерьянка пахнет весною Или лестница — валерьянкой? 1982 Киев

«Мой единственный равный...»

Мой единственный равный, Нездешнего века и дня, Мой, сумевший заворожить меня, Не желающий ведать о конце и трубе, Каково тебе? Каково тебе средь моих заломленных рук, Не приявший крещенье слабых, Не брат, не друг — Мой владеющий мною, как синева — стрелой, Сумасшедший мой! Что смотреть на небо — оттуда идёт зима. Что бояться жизни, глотнув февральской воды? За углом караулит город — Кому водить? Ну так что же. Ладно. Будем сходить с ума. 1982 Киев

«Давай отпразднуем грозу...»

Давай отпразднуем грозу: В саду истерику сирени, Окна слепое озаренье И на балконе стрекозу. Оглох букет в дрожащей склянке, А с неба — грохот и пожар, Как будто лопнул у цыганки Непроданный лиловый шар! Как наши праздники случайны И неожиданны для нас, Какой судьбой необычайной Подарены — в который раз! И, право, стоит ли печали, Что телефоны замолчали, Что зимних писем не несут... Уже Крещенье — за плечами. Апрель. Мы празднуем грозу. 1982 Киев

«Под чёрным зонтиком апреля...»

Под чёрным зонтиком апреля Промокнуть к вечеру успев, В гусиной коже, онемев — Вернуться в дом, чтоб отогрели, И отругали за разбой, И, в бабушкин платок укутав, Сказали: — Впрочем, Бог с тобой. Какие могут быть простуды У этих лайдаков? Апрель! Пей молоко и марш в постель. Но «марш» лукаво затянуть, И под шумок забраться в кресла, И в королевском праве детства — Над томом Пушкина заснуть. 1982 Киев

«Когда мне исполнилось семь...»

Когда мне исполнилось семь — не котёнка в мешке, Не стрелы и лук, не матроску, не страшную книжку — Мне дали в подарок напёрсток по детской руке: Блестящую штучку, оправу на палец-худышку. И мне бы учиться шитью, постигая дела Лукавых узоров, опущенных взоров и кружев... Но я упирала иголку об угол стола: Мой славный напёрсток мне был не для этого нужен. Я в нём подавала напиться усталым коням, И мой генерал отличался блистательной каской, И хитрая ведьма брала по ночам у меня Всё тот же напёрсток — летать в отдалённые сказки. Тот год был печален, и новый, и новый пришёл. Пора бы умнеть. Но опять и опять полнолунье! И я, непутёвая, тычусь иголкой об стол. А воины бьются, и лошади пьют, и летают колдуньи. 1982 Киев