Стихотворения

Трагедия с яблоком

А на седьмой день Змей отдыхал, Но Бог к нему поднялся: «Я изобрел отличную игру», — сказал он. Змей выпучил глаза от изумленья Господней выходкой. Но Бог сказал: «Ты видишь яблоко? Я выжму сок прозренья!» И Змей, глотнув его, Скрутился в знак вопроса. Адам, хлебнув, сказал: «О, будь мне Богом!» А Ева, выпив, обнажила ляжки И убежала с косоглазым Змеем, И отдалась ему. А Бог все рассказал Адаму, Который в пьяном угаре хотел удавиться. А Змей пытался все объяснить, кричал: «Не надо!», Но у него язык заплетался. А Ева кричала: «Насилуют!» И била его по голове. Теперь, стоит ему появиться, Она кричит: «Он здесь, на помощь!» Адам бьет его стулом, Бог говорит: «Я доволен!» И все катится к черту!

Генеалогия

В самом начале был Крик Что породил Кровь Что породила Глаз Что породил Страх Что породил Крыло Что породило Кость Что породила Гранит Что породил Фиалку Что породила Гитару Что породила Пот Что породил Адама Что породил Марию Что породила Бога Что породил Ничто Породившее Никогда Никогда Никогда Никогда Что породило Ворона Кричащего о Крови Личинках и Корках О чем угодно Дрожащего бесперого сидящего в грязном гнезде.

Теология

Нет, Змей не соблазнял Еву попробовать яблоко. Это все просто Фальсификация фактов. Адам ел яблоко, Ева ела Адама, Змей ел Еву — Но это их личное дело. Змей, тем временем, Справил нужду в Раю. И улыбался, услышав Ворчание Бога.

Ветер

Этот дом в открытом море пропадал всю ночь, Лес трещал во тьме, и холмы гудели, Ветра полевые в страхе бежали под окна, Барахтались и кувыркались во влаге слепящей…. Заря залила небосвод апельсиновым соком, Холмы поменялись местами, и ветер Тоненькой бритвой светился во тьме изумрудной, Сжимаясь, подобно зрачку одичавшего ока… В полдень я пробирался вдоль дома К двери сарая для угля. Выглянул только — Ветер ударил меня по лицу и чуть не оставил без глаз, Гремели палатки холмов, натягивая веревки. Поля задрожали, а небо мне корчило рожи, Ежесекундно что-то стучало и вдруг исчезало; Ветер забросил сороку во тьму — И чайку согнул, как стальную пластину. Дом Звенел, как изящный зеленый бокал, предупреждая, Что может разбиться в любую секунду. Зарывшись, В мягкое кресло перед камином, схватившись За сердце, или обняв друг друга, на пол книгу роняя, Мы наблюдаем мерцанье огня И ощущаем, как движется дом. Мы замираем на месте, Глядя за окна на это дрожанье, Слушая крики камней за горизонтом.

Ворон (в переводах Анны Блейз)

Две легенды

I

Черн'o было глазу вне. Черн'o — языку внутри. Черны были сердце И печень; легкие Свет не могли вдохнуть. Черная кровь в своем гулком туннеле, Кишки в своем тесном горниле Черны были; черные мышцы К свету наружу рвались. Черны были нервы и мозг В могильных своих виденьях. Души чернота заикалась великим Криком, взбухавшим, не в силах Солнце свое изречь.

II

Черна голова мокрой выдры, приподнятая над водой. Черен утес прибрежный, ныряющий в пену волны. Черен желчный пузырь, лежащий на ложе крови. Черен весь шар земли — поверх и на дюйм в глубину Яйцо черноты Солнце с луной над ним чередуют свои ненастья Чтобы проклюнулся ворон — радугой черноты Скрюченный в пустоте Скорченный над пустотой Но летучий.

Экзамен у врат чрева

Кто этим маленьким, тощим, костлявым ножкам хозяин? — Смерть. Кто головёнке лохматой, чёрной, будто палёной, хозяин? — Смерть. Кто этим лёгким, ещё качающим воздух, хозяин? — Смерть. Кто этим мышцам, одёжке, скроенной наспех, хозяин? — Смерть. Мерзостным потрохам? — Смерть. Скудным этим мозгам? — Смерть. Всей этой грязной крови? — Смерть. Глазкам подслеповатым? — Смерть. Злобному язычку? — Смерть. Пробужденьям случайным? — Смерть. В дар получил, украл или отложен суд? — Суд отложен. Кто всей земле каменистой, дождливой хозяин? — Смерть. Кто — всему мирозданью? — Смерть. Кто сильней, чем надежда? — Смерть. Кто сильнее, чем воля? — Смерть. Сильней, чем любовь? — Смерть. Сильнее, чем жизнь? — Смерть. Но кто же сильнее смерти? — Я, очевидно. Проходи, Ворон.

Родословная

В начале был Вопль Он породил Кровь Она породила Глаз Он породил Страх Он породил Крыло Оно породило Кость Она родила Гранит Он породил Фиалку Она родила Гитару Она породила Пот Он породил Адама Он породил Марию Она породила Бога Он породил Ничто Ничто родило Никогда Никогда Никогда Никогда Из него и родился Ворон Вопиющий о Крови Червячке или крошке хлеба Хоть о чём-то Трепыхаясь беспёрыми лапками в грязи гнезда

Медведь

В огромном, широкоразверстом, дремлющем оке горы Медведь — мерцанье зрачка Вот-вот проснётся И вспыхнет зреньем. Клеит медведь Начало к концу Из костей человечьих клеем В дрёме своей. Роет медведь Во сне Лаз за стену Вселенной Человечьим бедром. Медведь — глубокий колодец Слишком глубокий, тёмный Его глубина Переварит твой крик. Медведь — ледяная река Люди, склонившись напиться Видят мёртвых себя. Спит медведь В царстве стен В паутине рек. Он — перевозчик В страну мертвецов. Плата ему за проезд — всё, что есть.

В переводах Виктора Райкина

Лоси

Глупый Лось похож на шагающую крышу. Заблудился в лесу. Шел, шел, споткнулся, встал. Тяжелые костяные мысли растут возле ушей. Он задрал голову — авось что-то свалится с неба. Пробует думать, Возложив тяжесть своих мыслей На аналой передних ног. Он не видит мира вокруг себя: Куда он пропал, этот мир? Какой он хоть с виду? Лось ломает кустарник, входит в озеро, смотрит на гору и орет: «Где мое место в жизни? Я не туда попал!» Разворачивается и выносит на себе пол-озера. Смотрит с упреком на хихикнувшую под копытом колючку — Навстречу ему — другой Лось. Он смотрит на него и думает: «Это только мое отражение! Где же весь мир? Мой пропавший мир? — причитает Лось. — И почему я так уродлив? И ужасно далек от своих копыт?» Он плачет. Горькие капли капают с отвислых губ. Другой Лось стоит рядом и тоже плачет. Две унылые тени дремучего леса…

Овцебык

Буря грохочет экспрессом: на крыше мира идет транспортировка Снега к горизонту. В вышине, словно флюгер, Стоит Овцебык, укрытый шерстью до самых лодыжек. Посреди материка белых сумерек, под громыхающими колесами ветра Он прильнул к оконцам глаз В своем крошечном замке, Похожий на рыбешку на дне бурной реки. Звезды, Хлипко приколотые к своим дрожащим лучам, Бестолково сгрудились на самом донышке вечности. Их мотает каждым порывом ветра, Они обмерли, ждут, что вот-вот их швырнет в какую-то новую Бесконечность. У сломанных деревцев на склоне Нет сил, чтобы ободрить друг друга; Они поникли, боясь даже подумать о сосущей бездонности шквала, Хватающего за шею, чтоб колотить друг друга плечами. На него смотрят горы, Словно окоченевшие мамонты разглядывают рекламу кока-колы. Вокруг него вздымаются моря — и застывают в удивлении, Так любопытные киты Окружают пробку из-под шампанского. А он счастлив. Там, под заснеженной крышей рогов, Сгорбившись у камина, Мурлыкая песенку, Листает детскую книжку С картинками про себя самого: Каким он был вчера, каким станет завтра… Содрогается Полюс. Небо свергается с края земли, звезды в ужасе жмутся друг к другу.

Ягуар

Обезьяны зевают или смакуют блох, Кролики дико орут или слоняются вдоль решеток, Как дешевые шлюхи, выпрашивая орешки. Утомленные бездельем лев и тигр Неподвижны, как солнце. Кольцо удава Окаменело. В одних вольерах пусто, в других Слышно сопенье из-под прелой соломы. Непритязательные картинки. Но стоит тебе пройти дальше, И ты увидишь клетку, перед которой Стоит завороженная толпа и смотрит — как ребенок смотрит сон — На ягуара, бешено бегущего вслед сверлами своих зрачков, Которые плавит ярость. Он не ради разминки — Глаз счастлив, что слепнет в огне, От ударов крови в мозгу глохнет ухо — Он убегает от решеток, клетка значит для него Не больше, чем убогая халупа для поэта, В его беге — саванны свободы, Мир вращается от толчков его лапы, Горизонты проходят над полом тюрьмы. Перевод: Виктор Райкин