Стихотворения

Вороноцвет

Ворон был настолько чернее Лунной тени, Что на нём были звёзды. Он был чернее Любого негра, Как негритянский зрачок. И даже, подобно солнцу, Чернее Любой слепоты.

Боевая ярость Ворона

Когда пациент, пылающий от боли, Внезапно бледнеет, Ворон издаёт звук, подозрительно похожий на смех. Видя, как ночной город на синем горбу горизонта Трясёт свой бубен, Он хохочет до слёз. Вспоминая раскрашенные маски и лопающиеся шарики Умерших от укола, Он беспомощно катается по земле. И видит он вдали свою ногу и задыхается и Держится за ноющие бока — Мучения почти невыносимы. Один его глаз тонет в черепе, мелкий как шпилька, Другой открывает огромное блюдо зрачков, Височные вены раздуваются, каждая с голову месячного младенца, Пятки раздваиваются спереди, Губы поднимаются над скулами, сердце и печень взмывают к горлу, Кровь хлещет фонтаном из темечка — Так в этом мире не бывает. На волосок от мира (С приклеенным на место выпученным лицом Подключёнными к глазницам глазами мертвеца Ввинченным под рёбра сердцем мертвеца Пришитыми обратно разодранными кишками Накрытыми стальным кожухом разбитыми мозгами) Он делает шаг вперёд, ещё шаг, ещё шаг —

Ворон чёрен как никогда

Когда Богу осточертел человек, И Он обратил свои взоры к Небу, А человеку осточертел Бог, И он обратил свои взоры к Еве, Казалось, что всё разваливается. Но Ворон Ворон Ворон сколотил всё заново, Прибил Небеса к земле — И человек закричал голосом Бога. А из Бога потекла человечья кровь. Затем точка сборки Неба и земли треснула, Стала вонять гангреной — Подобный ужас не искупить. Агония не слабела. Человек не мог быть человеком, а Бог — Богом. Агония Усиливалась. Ворон Ухмыльнулся И каркнул: "Это моё Творение", Размахивая собой как чёрным флагом.

Басня о мести

Жил-был человек, Что никак не мог избавиться от матери, Словно был её главной колотушкой. И долбил он её и рубил он её Числами, уравнениями и законами, Что изобрёл он и нарёк истиной. Он расследовал, предъявил обвинение И наказал её, как Толстой, Запрещая, вопя, проклиная, Кидаясь на неё с ножом, Уничтожая её отвращением, Бульдозерами и моющими средствами, Конфискациями и центральным отоплением, Винтовками, виски и скучными снами. Со всеми детьми на руках, рыдая как призрак, Она умерла. Его голова отлетела как лист.

Сказка на ночь

Однажды жил-был человек Почти человек Он как-то не очень мог видеть Как-то не очень мог слышать Не очень мог думать Его тело как-то немножечко Было прерывистым Он мог видеть хлеб который резал Мог видеть буквы слов которые читал Мог видеть морщины на руках на которые смотрел Или глаз человека Или ухо, ногу, другую ногу Но как-то он не очень мог видеть Тем не менее Большой Каньон разверзся для него Словно хирургическая операция Но как-то у него там оказалось только пол-лица И как-то ног его там не было И хоть кто-то говорил он не мог слышать Хотя к счастью его камера работала отлично Морское дно забыло о скромности И показало своих самых тайных рыб Он глядел он пытался почувствовать Но руки его в нужный момент стали смешными копытцами И хоть глаза его работали Полголовы его стало медузой, ничто не контачило И фотоснимки выходили размытыми Огромный боевой корабль с грохотом развалился пополам Словно приглашая его взглянуть Землетрясение обрушило город на сограждан Как раз перед тем как он пришёл С резиновым глазом и заводным ухом И прелестнейшие девушки Клали головы на его подушку высматривая его Но глаза его глядели куда-то не туда Он смеялся шептал но как-то не мог слышать Он хватался но пальцы его как-то не могли держать Он был каким-то смоляным чучелком Как-то кто-то налил его мозги в бутылку Как-то он уже слишком опоздал И стал грудой кусочков под одеялом И когда морское чудовище вылезло и уставилось на шлюпку Глаза его как-то не смогли моргнуть И когда он увидел разрубленную топором голову Пустой взгляд как-то заглотнул всё его лицо Как раз в критический момент Затем выплюнул его целиком Будто ничего не случилось Так что он просто шёл и ел что мог И делал что мог Хватал что мог Видел что мог А затем сел писать автобиографию Но руки его почему-то стали просто палочками Живот стал старой цепочкой для часов Ноги стали парой старых открыток Голова стала разбитым оконным стеклом "Сдаюсь", — сказал он. И сдался. Творение вновь не удалось.

Песнь Ворона о самом себе

Когда Бог расколошматил Ворона Он создал золото Когда Бог поджарил Ворона на солнце Он создал алмаз Когда Бог раздавил Ворона под грузом Он создал спирт Когда Бог разорвал Ворона на части Он создал деньги Когда Бог надул Ворона Он создал день Когда Бог подвесил Ворона на дереве Он создал фрукт Когда Бог закопал Ворона в землю Он создал человека Когда Бог попробовал разрубить Ворона пополам Он создал женщину Когда Бог сказал "Ворон, ты победил" Он создал Искупителя. Когда Бог в отчаянии отступился Ворон заточил свой клюв и взялся за двоих воров.

Ворона стошнило

Болезнь не могла его вытошнить. Мир разматывался клубком шерсти, Конец нитки зацепился за его палец. Решил принять смерть, но что бы Ни попадало в его засаду, Всегда оказывалось собственным телом. Где тот некто, под кем я сижу? Он нырял, путешествовал, бросал вызов, карабкался — наконец, Сияя кончиками волос, повстречал страх. Глаза его закрылись от шока, отказываясь смотреть. Он ударил со всей силы. Почувствовал удар. Упал, устрашён.

Песнь для фаллоса

Жил-был мальчик Эдип Застрял в животе у мамы Отец его запер выход Он был ужасный малый Мама Мама Сиди-ка там закричал отец Птица-пенис давным-давно Сказала: когда родишься на свет Ты втопчешь меня в дерьмо Мама Мама Его мама толстела рыдала толстела Он выскочил резко звонко Отец заточил большой тесак Услышав крик ребёнка Мама Мама О не руби ему башку Вскричала в страхе мать Ведь он нам радость принесёт Опять опять опять Мама Мама Но отцу было Божье слово Он схватил вопящий предмет Связал ему ноги двойным морским И швырнул коту на обед Мама Мама Но Эдипу крупно повезло Когда он упал без сил Он подскочил как чёрт в табакерке И отца своего свалил Мама Мама Он так долбанул отца родного Что тот отбросил коньки Крик его полетел на небо к Богу Душа в ад на угольки Мама Мама Птица-пенис сказала Эдипу Ты криминальная мразь Сфинкс откусит тебе полжопы Таков уж Божий указ Мама Мама Сфинкс протянула к нему свои лапы И жадно разинула пасть Эдип одеревенел и заплакал Увидев такую напасть Мама Мама Он стоял на связанных ногах Сфинкс завела как на грех Четыре ноги три две одна Кто ходит на них на всех Мама Мама Схватив топор Эдип разрубил Сфинкса от холки до днища Во мне сказал он ответов нет Давай-ка в тебе поищем Мама Мама Оттуда в сгнивших своих телах Рванулся сонм душонок Твердя: Теперь не узнает никто Какой же Бог подонок Мама Мама Затем появляется мёртвый отец И шныряет вперёд-назад Пыряет маму ножом в живот И смеётся ей в глаза Мама Мама За ним появляется лично мать Кровь из неё рекой Кричит: Ну что же тебе непонятно Ты или спи или пой Мама Мама Эдип снова поднял топор Закричал: Небеса темны Тёмен Мир над моей головой Но что там с другой стороны? Мама Мама Он разрубил свою маму как дыню Стоит промок и сражён Он ощутил себя скрюченным в чреве Словно и не был рождён Мама Мама

Яблочная трагедия

Итак, в день седьмой Змей отдыхал от трудов. Бог явился к нему и сказал: "Я придумал новую игру". Змей удивлённо уставился На незваного гостя. Бог объяснил: "Видишь яблоко? Я сжимаю его, и глянь — сидр!" Змей сделал добрый глоток И свернулся знаком вопроса. Глотнув, Адам сказал: "Будь моим богом", Ева глотнула и раздвинула ноги, Позвала опупевшего змея И поддала ему жару. Бог побежал рассказать всё Адаму, Тот в пьяной ярости решил повеситься в саду. Змей хотел объясниться, кричал: "Постойте!", Но язык заплетался от выпивки, А Ева с криком "Насилуют! Насилуют!" Стала топтать его голову. Теперь, стоит змею появиться, она вопит "Вот он опять! Спасите! Помогите!", Адам лупит его стулом по голове, Бог приговаривает "Как славно", И всё летит в тартарары.

Ворон рисует себя в китайской фреске

Трава встаёт лагерем, пучками, С пиками и флагами, в вечерних сумерках. Приходит призрак С боязливыми рёбрами танка Сжатого до влажной картонной коробки, И вся команда скалится в улыбках Словно со свадебной фотографии Обугленной, с чёрными краями, во влажном пепле — Дрожат мои тонкие подошвы, А мимо с жутким блеском летит сернистая молния. И люди пробегают мимо, кашляя и спотыкаясь. (Картинка размыта, ведь даже глаз дрожит) Деревья кашляют и трясутся, Огромные ящерицы скачут, высоко подняв головы, И лошади вырываются на волю. Земля трескается между пучками Под моими ногами, словно пытающийся заговорить рот, Погребальное сердце и кишки земного шара Пытаются заговорить вопреки гравитации, Ещё тёплый замерший мозг только что умершего бога Пытается заговорить Вопреки истончающей смерти, Избитая, окровавленная, отнятая от тела голова планеты Пытается заговорить, Отрубленная до рождения, Укатившая в космос, с разбитым ртом И всё ещё шевелящимся языком, пытается Найти мать среди звёзд и кровавых брызг, Пытается кричать — И голос дрозда, сидящего на сливе, Всё дрожит и дрожит. И сам я призрак. Призрак генерала, Застывший за шахматной доской. Прошла тысяча лет, пока Я двинул одну фигуру. Закат ждёт. Пики и флаги ждут.

Последний оплот Ворона

Горит горит горит но вот и что-то Что солнце сжечь не может, хоть и бросило На это всю энергию — последнее препятствие Что солнце опаляло в ярости Ярится и палит Блестящее в мерцающей золе Пульсирующий синий язычок в красном и жёлтом Зелёный луч пожара Блестящее и чёрное — Глаз Ворона, зрачок на башне обугленного форта.

Ворон и море

Он пробовал игнорировать море Но оно было больше жизни и больше смерти. Он пробовал говорить с морем Но мозг его раскалывался а глаза слезились как от открытого огня. Он пробовал любить море Но оно отпихнуло его — как отпихивает мёртвая вещь. Он пробовал ненавидеть море Но тут же почувствовал себя кроличьим помётом на обветренной скале. Он пробовал оказаться в одном мире с морем Но лёгким его не хватало ёмкости И бодрая кровь его отскочила от моря Словно капля воды от горячей печки. В конце концов Он отвернулся и зашагал прочь от моря Ведь распятый не может двигаться.