Стихотворения

1911 г.

ДА

Погоди — я хотел рассказать, Что вчера, заблудившись в лесу, Начал прошлое я вспоминать — И предутренний дым, и росу. И дороги, и гать, и вокзал, И мешки, и крестьян на буграх. Помнишь, ты, оглянувшись, сказал: «Что-то мы потеряли впотьмах». И так странно всё было во мгле: И мерцавшая тусклая грязь, И кустарник седой, как в золе, И бездумья, и сумерек связь. И в лесу почему-то я вдруг Понял, что ты сказал мне тогда: «Потеряли мы, старый мой друг, Друг для друга созвучное „да“».

1911 г.

БОГУ МОЕМУ

Мой светлый скорбный Бог, к тебе моя молитва И славословие моё! Вот я пришел к Тебе. За мной желтеет жнитва, Изжитое в долине бытиё. Ты мой родник холодный и глубокий Под тихим ясенем мечты — Я весь во всём и весь я одинокий — Быть может, как и Ты! Своим ковшом, внимательным и строгим, Исчерпать жизнь пришёл я, но не жить. Мимо идя, наполню сердце многим, Но всё вплету в невидимую нить. Как ключ от истины, одна печаль нужна мне! Она — осенняя аллея к алтарям, Где тайный антиминс заложен в пыльном камне, Доступный в дни прозренья матерям. Изъязвленное сердце бережу я Не для себя — что мне? Что им? — не для других!.. Для глаз Твоих, что Ты отверз, тоскуя, Как даль глубоких, глаз Твоих! [1] И если б не слова… а слёзы… Не словами, А ароматом игл, певучестью полей Я мог воздать Тебе, стоящий за вратами, Хранящий мирру и елей! Мой грустный, светлый Бог, к тебе моя молитва И славословие моё! Ты, возрождающий поваленные жнитва, Ты, преломляющий извечно бытиё!

1

Так в рукописи и в дореволюционном издании

1911 г.

"Что мне сказать тебе, когда так близки думы"

Н.З.

Что мне сказать тебе, когда так близки думы Тебе одной, когда вся жизнь моя, Маячившая тускло и угрюмо, Пришла к тебе, все муки затая. К тебе пришли мы с нею за ответом, И твой ответ, я знал, был приговор — Решимостью последней был согретым Мой первый поцелуй, судьбе наперекор — В глазах туманилось, в ушах пьяно звенело, Куда иду, что говорю, не знал… А как весна над Волгой пламенела! Как пароход блестел и ликовал! Но там, над Волгой, вынесла решенье, Решенье светлое таинственная ночь — Ты подошла ко мне с благословеньем, И радости не мог я превозмочь. Ты мне дала и ласку, и заботы, И встречный блеск трёх пар любимых глаз, И сладость мирной, радостной работы, И солнце в иглах хвой, глядящее на нас. Что я скажу тебе, когда я твой, и думы Мои все для тебя иль вызваны тобой, И только оттого бываю я угрюмый, Что я за вас боюсь перед судьбой.

1911 г.

ТРОИЦА

Берёзки нежные, пахучие, Вошли вы в комнату мою Оттуда, где ручьи гремучие, Где память сердца я храню. Совсем забыл, что нынче Троица, Что нынче светлый праздник Ваш, Вхожу — и всё рябит и двоится, Шепчу далёкий «Отче наш…» Воспоминанья позабытые: Кивот с крестом и в белом — мать, И окна в крупный дождь открытые, В который хочется бежать. Воспоминаньями-пылинками Я окружен, ко мне пришли, Пришли вы тихими поминками, Берёзки нежные мои.

1911 г.

ЧТО ТЫ ЗАДУМАЛАСЬ

Что ты задумалась? Не надо! Нет, не надо! День сменит день и принесёт ответ! Скорбь сердца оттого, что сердце жизни радо, И скорби в сердце нет, когда в нём жизни нет. Иди в поля, от рос холодные, маячит За ними даль, дрожит кольцом туман. И солнце свой огонь от дали гранью прячет, И помни, что и ты в дали, что даль — обман. Иди в пахучий лес, под сосны… За стволами Толпится сумрак чащи, чаща жмёт, Идёт к тебе по мхам звериными тропами… Но помни — там, где ты, её же власть и гнёт. Иди туда, где горе и стенанья, Где радость лёгкая отзывчива к мольбе — В набат, и благовеста мук, и ликованья — И помни: радость и отчаянье в тебе.

1911 г.

ЖИЗНЬ

Жизнь — нянька давняя — всё ласкова со мной, Всё шепчет ласковые сказки И, за своей предвечно-мудрой сединой, Не видит роковой развязки. Но — жду — подымутся с улыбкою глаза, Протянется рука для ласки нежная, И вдруг она, смутясь, отпрянет — вся гроза — Воспламененная и грешная. И взглядами, дрожа, померяемся с ней На кратком жгучем поединке… И будет ли потом — сверканье знойных дней Иль мглисто-скучные поминки?

1911 г.

НОЧЬЮ НА ТЕРРАСЕ

Из ночи тянутся к свече слепые липы, И в стойле сонно бьёт копытом жеребец… По тёмной лестнице таинственные скрипы И пахнет прадедом старинный погребец. Хожу босой ступнёй по сумрачной террасе, Бодрит шершавый лоск холодных половиц, И роюсь без конца в заброшенном запасе Слов, звуков и давно перезабытых лиц. В серьёзный колокол, в низине над рекою, Лениво бьет часы забытый пономарь… По звону тот же всё, всё тою же рукою. И в звоне — вечностью осмысленная старь. Шумят верхушки лип о прошлом и грядущем… А я хожу, хожу, томлением объят, Забытый временем, к заре сквозь парк идущим, И — чую вечности глубокий аромат.

1911 г.

САД

Схожу в заглохший сад забытою аллеей, Знакомых старых лип не достаёт в рядах. И стало в их толпе печальней и светлее, Как в скорби прошлого, разреженной в годах. Вы, соловьи, мелодий не забыли — Мелодий прошлого! Ваш слишком громкий щёлк, Так горестно живой над пеплом тёмной были, Раздавшись для меня как верность — не умолк. И лист, опавший лист, шуршащий под ногами, Всё тот же, от него всё тот же аромат, И хочется опять тереть листы руками, Закрыть ладонями лицо, оставив сад. А я несу сквозь сад, боясь дыханья, Едва горящую свечу далёких дней… В ней всё… всё прошлое, весь вздох воспоминанья И тени жадные толпятся перед ней.

1911 г.

У КАМИНА

У камина много передумано… У камина в тёмном, мутном зале! О продаже старого имения И о том, что выкупить едва ли… Под рукой лежало недописанным Страшное последнее письмо… На столе с резными шифоньерками Прадедов закапано сукно… Под столом чесался пойнтер «Ласковый» И во сне куда-то всё бежал… Пахло чубуками, красным деревом, И блестел недопитый бокал. Зажигал свечу в шандале башенкой, Шёл сутулый, зеркала пугая… Кто-то закричал: «Ва-банк! Грабители!» Разбудил в буфетной попугая. Было душно в низких, тёплых комнатах, Кисея белела на картинах. Возвращался снова к креслам кожаным И, вздохнув, садился у камина. И потом нашли на утро тихого На полу с прижавшейся собакой… Слишком много было передумано У камина, тлевшего во мраке.

1911 г.

НА ЗАВОДЕ

Угрюмый старый дом с пустынной белой залой, С колоннами, с прозрачным фонарём, Где рододендроны сжились с геранью алой И с любознательным увертливым плющом. Блестит паркет своими ромбами у кресел. Стеклянными подставками рояль Дрожащих зайчиков под потолком развесил И клавишей открыл блестящую эмаль. За окнами хлысты назойливых акаций, Изрезанный осколками сквозь них Горит кусок реки… И нити вариаций Всё вьёт и вьёт смычок из-за дверей глухих. Прошлёпают по лестнице, уронят Внизу в буфетной вымытый поднос. Протяжно, без конца гудок заводский стонет И лает, лает, подвывая, пёс.

1911 г.

МАМЕ

Мглистый путь, дорога дальняя, Рожь пахучая цветёт… Воротись, моя печальная, Смутен в поле поворот. На глаза навеет волосы Ветер пасмурных лощин. От колёс затонут полосы В мшистых складках луговин. Вскинет солнце очи влажные На извилины межи, Запоют свои протяжные, Заливные песни ржи. И очнёшься ты затерянной, Как печаль твоя, одна, В широте полей немереной, Широтой полонена. За востоком солнце дальнее Заревого утра ждёт. Воротись, моя печальная! Смутен в поле поворот…