Стивен Эриксон Падение Света

– Тогда, милорд, нас ждет тяжелая битва.

Они стояли молча. Сверху звезды слали им немигающие взгляды.

– Крепость Драконуса выгорела, - сказал наконец Аномандер.
– Разрушена магией по моему побуждению. Грип, новоявленное колдовство коснулось тебя?

– Нет, милорд, и я рад этому.

– Боюсь, однажды мне придется отыскать ее и предъявить права. Новый щит, новый слой доспехов.

– Но не сейчас.

Аномандер пожал плечами: - Увы, меня не посетили ни склонность, ни желание.

– А можно было думать, милорд, что благо быть Первым Сыном Тьмы включает в себя и волшебную силу.

– Если титул оказался скорее проклятием, нежели благословением... я только рад, что к нему ничего не прилагалось.

– Как же мы встретим ее? На поле битвы, когда Хунн Раал высвободит свои магические умения?

Аномандер искоса глянул на него.
– Меня сопровождает Азатенай. Ради одной цели. Он связал себя клятвой, он еще не отблагодарил меня за терпение.

Подозрение шевельнулось в душе Грипа Галаса, он наморщил лоб.
– Что случилось в крепости Драконс?

Аномандер резко вдохнул, словно готовясь дать отповедь, но лишь вернулся взглядом к звездам. Выдох получился долгим и прерывистым.
– Сделав первое предложение, я - теперь ясно - возложил на Великого Каменщика очередное бремя. Но и он предупредил меня делом: в его магии нет ничего тонкого, если она пущена на волю ярости.

– Уже потому, милорд, я рад, что не связан с этакой заразой.

– Умеренность полезна Азатенаям, и не без веской причины, сам понимаешь. Но я поддразнивал его и тем разбудил силу.
– Он запнулся.
– Если такая мощь доступна Хунну Раалу, боюсь, встреча армий станет походить на сражение пшеницы с серпом.

– Но Азатенай решил быть на вашей стороне, милорд. Связал, говорите, себя клятвой.

– Он предложил окончить гражданскую войну.

– Мудрыми речами - или жестоким разрушением?

– Полагаю, он сам не решил.

Холод ночи проник в кости Грипа. Дрожа, он потуже натянул плащ на плечи.
– Значит, вы держите его в пределах касания меча.

– Грип Галас, ты не должен быть на битве.

– Милорд...

– Я снова должен отдавать приказы?

– Моя супруга будет там, станет командовать домовыми клинками.

– Переубеди ее.

Грипу было нечего сказать.

– Ее дядя умелый командир, - заметил Аномандер.
– Увези ее, Грип. И сам убирайся подальше.

– Она никогда не простила бы вас, - шепнул Грип. "Как и я сам". Миг спустя, глядя на молчащего Аномандера, Грип выругал себя дураком. "Он, конечно, понимает. И советует заплатить цену за ее жизнь".

Мужчины молча развернулись и пошли в лагерь.

Пелк следила за уходящим Азатенаем. Похоже, тот собирался спать. Она присела у огня, грея руки, и взглянула на Айвиса.

– Ты решила не возвращаться в Легион, - заметил он.

– Похоже на то.

– Избавила себя от погрома отрицателей.

– Да уж.

– Отрицатели начали огрызаться.

Она кивнула.

– Пелк...

– Хватит, Айвис. Чудное время года: ужасы со всех сторон, но мы нашли остров убежища. Первый же шторм унесет песок. Как уже унес нашу чудную идиллию. Я не жалею.

Он осторожно опустился на поваленное дерево у костра, слева от нее.
– А я жалею, - сказал солдат тихо.
– Что отвернулся от тебя. Что был так глуп и решил, что это ничего не значит. Время вдали от сражений и безумия. Те проклятые Форулканы блеяли о справедливости, даже истекая кровью на земле. Покинув тебя, я оставил что-то за спиной.

– Он задумался.
– Когда же решил вернуться и найти...
– Голова качнулась.
– Потерянное нельзя не восстановить, не отменить.

Пелк следила за ним.
– Разбитое сердце, Айвис. Оно может излечиться, но рубец останется, и больше всего ты жалеешь прежнюю целостность. Но да, тебе не вернуться назад.

– И ты пошла и чуть не погибла.

– Стала беззаботной. Раненые, они такие.

Айвис закрыл лицо руками.

Она хотела потянуться, предложить касание, нежно опустить ладонь на мужское плечо. Но лишь поднесла руки в яростному пламени костра.
– Лучше все позабыть, - бросила она.
– Дела давно ушедших дней. Не ты один был глуп, знаешь ли.

Он поднял покрасневшие глаза.
– А сейчас?

– Я нашла другого.

– А.

– Келлараса.

– Да... он хорош. Полон чести.

– А ты?

– Нет. Ни то ни то. Всегда старался быть выше своего положения. Вечный танец, вечное разочарование. Кого не коснуться, тот остается чистым и непорочным. Как-то так.

Она спокойно посмотрела ему в глаза.
– Мудацкий ты дурак, Айвис.

Он отвел взгляд, будто ударенный.

Пелк не унималась: - Я закончила, служа леди Тулле. Видела, как ее влечет к Грипу Галасу, если можно так сказать. Кровные линии, положение и чины. Вся эта чепуха. Если нашел кого-то, кто заполнил сердце, все его трещины, остановил утечки - в Бездну положение, Айвис. Но, видишь ли, я хорошо тебя знаю. Ты только ищешь оправданий, чтобы не делать ничего.

– Не могу. Она заложница под моей защитой!

– Надолго ли? О, не можешь ждать, уйди со службы Дома Драконс.

Он уныло смотрел на нее.

Пожав плечами, она порылась в мешке, вынув фляжку.
– А пока, старый любовничек, запьем ночь и вспомним ночи прошлого, когда у нас было всё и ничего, когда мы знали всё, но не понимали ничего. Выпьем, Айвис, за утонувшие острова юности.

Он поморщился, но принял фляжку. Рот искривила насмешливая ухмылка.
– Вижу, уже близки берега сожалений о прошлом.

– А я нет. Ни о чем не жалею. Даже о том, что еще жива.

– Я сильно тебя обидел?

– Как только мог, готова спорить. Но вижу я это только сейчас.

– Считаешь меня бесчувственным?

– Считаю тебя мужиком.

– О.. ох, Бездна меня забери.

– Выпьем.

Он поднял фляжку.
– За глупцов.

Она подождала, забрала фляжку и выпила сама.
– За всех глупцов, что готовы были помереть, но так и не померли.

И тут же увидела его лицо преобразившимся, открывающим еще живую любовь, и впервые за десятки лет ощутила покой. "Всегда говорила: сердце не там, где ты его чувствуешь. Но хорошо ждать, если ожидание - все, что осталось".

– Я размышлял, - сказал лекарь Прок, - о природе поддержания. Касательно новорожденных.

Вренек покосился на мужчину: лицо в свете очага - одни острые углы, щеки запали - и подумал о резьбе по дереву, на стволах старых деревьев. В обычае отрицателей делать лица на стволах, чаще на опушках лесов, около расчищенных и засаженных мест. Мать говорила, что так они отпугивают чужаков, предупреждают не рубить новых деревьев. Но Вренека эти изображения никогда не пугали. Он не видел в них предупреждений - одну лишь боль.