Стивен Эриксон Падение Света

Ошеломленное неверие на ее лице показалось Скабандари почти комичным. Но она остановилась.

– Врата моих Садков, те, что будут сторожить драконы.

– Что с ними?

Короткая, бурная вспышка разочарования исказила лицо К'рула.
– Чего стоит стража, - сказал он медленно, едко, - если ей позволяют делать что захочется?

Она скрестила руки. - Продолжай.

– Нужен твой талант... с сетями. Или скорее, с цепями.

– Ты... хитрый ублюдок... Еще чего-то попросишь?

– Да. Нужно скрепить труп драконицы на южном береге Витра.

– Зачем?

– Он мне нужен.

– Зачем?

– Он принадлежал Корабас, вечно гонимой сородичами. Она была...

– Пожирательницей Магии. Бездна подлая, К'рул. Но зачем тебе... труп?

Он потер лицо.
– Гм, верно. Сложное дело, но кое-кто неподалеку завершает ритуал открытия врат Садка Смерти.

– Отметь мое необычайное самообладание, К'рул. Я еще не задушила тебя.

– Моя вера в тебя покоится на прочных основах.

– Что взамен за это?

– Твоя любимая сбежала из Витра в брюхе Корабас. Вошла в залы Харкенаса и выбрала себя имя Т'рисс. Ардата, моя сила простерлась над всем королевством. Она может скрыться от другого Азатеная, но не от меня. Соответственно, едва закончим, я отведу тебя к ней.

– Садок Смерти? Ты тоже сошел с ума, К'рул. Кто им правит?

Бог улыбнулся.
– Пока никто. Сделка заключена?

– Да, хотя уверена: еще о ней пожалею. Каждые врата - ловушка? Признаю, эта идея меня вдохновляет.

– Я надеялся.

Они ушли в храм.

Скабандари вернулся к Оссерку. Тот отчасти успел оправиться и стоял у гаснущих углей кострища.
– Милорд, нас ожидает опасное странствие.

– Мы не выживем без лошадей.

– Тогда я попрошу К'рула.

Оссерк плюнул в угли.
– Заключай сделки с Азатенаями - и они завладеют твоей жизнью, Скара. Нет, мы найдем иной путь, и если умрем в дороге - пусть так. Этой ночью я узнал истину своей никчемной души. Друг мой, я стою, полный стыда.

Отведя взгляд, Скабандари невольно уставился на бледную гладь далекого Витра.
– Значит, наше странствие поможет выковать тебе новую душу.

Смех Оссерка был коротким и грубым, полным презрения к себе.
– Боюсь, тебе досталось слишком мало материала для работы.

– Сожаление - лучшее чувство. С него и начнем.

– Твоя вера может оказаться напрасной, Скара.

Тот улыбнулся.
– Мне тоже предстоит немало уроков, Оссерк. Что ж, оценим друг друга, а когда предстанем перед Премудрым Градом, снова откроемся и увидим, многое ли изменилось.

Оссерк далеко не сразу кивнул.
– В задней комнате храма хранятся припасы. Вода, пища. Не замечал, чтобы Азатеная ела или пила, разве что ради удовольствия.

– Так возьмем сколько сможем - и в дорогу.

– Скара, сейчас полночь, я утомлен!

– Как и я, но будь я проклят, если заночую в их обществе. Какое новое употребление могут нам найти?

ДВАДЦАТЬ ТРИ

– Неужели мы отыщем благо влюбленности лишь среди мертвецов?
– спросила Лейза Грач.
– Будем кататься среди вялых рук и ног, таких трупных и холодных, дабы жар страсти был украден бесчувственной плотью, потрачен зря, как солнечный свет на равнодушном камне?
– Тал Акая воздела пухлые руки.
– Смерть дня стала лишь прелюдией, Ханако Весь-в-Шрамах, слишком частым напоминанием - словно каждую ночь душа требует зловещего предупреждения!
– Ее взгляд внезапно стал лукавым.
– Вижу твой порхающий взор, рьяный щенок, он касается моей груди, завлекающих бедер и уютной ложбинки меж ними. Порог смерти ждет нас, он все ближе. Утром мы узрим скромное обиталище отчаявшихся и одиноких, и если ты хочешь зрителей нашим посвятительным забавам, что ж, толпы более недоброжелательной не встретить!

Ханако со вздохом поглядел туда, где Эрелан Крид сидел на корточках, беспрестанно бормоча о нездешних страстях на смеси языков, почти всегда чуждых ему и Лейзе. Он пробудился две ночи назад, раздраженный и рассеянный. Эрелан Крид, как и предсказывал Джагут, стал чужаком, воином, затерявшимся в тайных мирах и не своих воспоминаниях.

Крид отвернулся от них и костра, широкая спина, словно стена, спрятала огонь от мрачных глаз, измученного лица. Он ритмически проводил рукой по бороде, иногда останавливаясь ради короткого жуткого смеха.

– Забудь, - посоветовала Лейза.
– Я раздражена твоим невниманием, Ханако Весь-в-Шрамах. Отринуть ли все ограничения?
– Она начала расстегивать рубашку.
– Столь жадная до откровенности...
– одежда соскользнула на землю, - вся распаленная желанием, раба чувственных похотей...

– Госпожа Огня! Твои мужья...

– Мои мужья! Плесень на скале! Оторванные руки и ноги! Гнилые тела, что уже никогда не родят скромной улыбки, не вздрогнут! Языки выклеваны воронами, не слышать мне жарких стонов или жалких упреков! Ах, пустое эхо моих ушей! А ты, юный смельчак, воин! Смотри, как я облизываю губы - нет, не эти губы, дурак!
– иди ближе, прежде чем смерть накроет нас грудами валунов и грязной пыли!

Ханако сжал руками голову.
– Довольно! Есть ли слава в легкой сдаче в плен!
– Едва слова вылетели, он прикусил язык. Но было поздно.

Стон Лейзы Грач затих, оставив тишину. Он смотрел в костер и лишь слышал, как она подбирает рубаху. Наконец раздался голос.
– Мой путь оказался ошибкой, увы. Хитрая ловушка не удалась. Щенок загнан в угол, хвост поджат, как и член, когти готовы рыть землю, лапы так и рвутся бежать. Глупая Лейза, ты ослепла? Он сам желает быть соблазнителем! Не для него подбегать к ноге! Нет! Как указал Гневный Владыка, он хочет быть завоевателем.

Ханако что-то пробормотал.

Раздавшийся хохот Эрелана Крида был ужасающе жесток; воин заговорил с ними в первый раз после возвращения памяти.
– Сестра охотится за мной. Нет спасения. Мы должны странствовать по ночам, дети Килмандарос. Сука жаждет моего семени и заберет его из трупа Тел Акая, если будет нужно. Так бежим в безвременье, и поскорее.

Встав, Ханако шагнул к Эрелану.
– Кто говорит твоим языком?

– В крови память, дитя. Нужда бессмертна. Мщение важней всего, не умирает, никогда не гаснет и не холодеет. В сердце моем пылает сопротивление, и пламя не погасить. Сопротивление и вызов, что за дикарские чувства, что за чистый... ужас.
– Он оскалил им зубы.
– Лишь среди Джагутов она испытает сомнение.

Когда стало ясно, что он ничего более не скажет, Ханако встретил трезвый, озабоченный взгляд Лейзы Грач.
– Думаю, - сказал он, - пора поспешить.

Она спокойно посмотрела на него.
– Для тебя, Ханако Весь-в-Шрамах, я закрыта. Гори от равнодушия, зри, как я отхожу все дальше. Я строю вокруг себя стену, даже в королевстве мертвых меня отделят груды трупов. Я в ловушке вдовства, навеки закрытая, навеки запечатанная...

– Лейза Грач, я предлагаю продолжить путь.

– ... и жажда по мне будет расти, отравляя душу твою...