Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

ВЕЧНОЕ ПЛАМЯ

Вдруг огненные замелькали птицы, Охватывая пламенем копицы И устремляясь, как ракеты, вверх. Оранжевыми всюду языками Огонь разлился между бурьянами, Как заревой природный фейерверк. Вокруг мальчишки пляшут, как индейцы, Играя в немцев и красноармейцев, А пламя алое растет, растет. И сердце стало вдруг опять тревожно, Как будто невозможное возможно И пламя и меня сейчас сожжет. Я птица Феникс, райская Жар­Птица, Я в пламени обязан обновиться И совершенней бытие начать. Бросайте в пламя сорные все травы, Тиранов окровавленные главы, Срывайте с тайн последнюю печать! Костер ваш для седой Жар­Птицы будет, И в возрожденья необычном чуде Увидите вы чудо из чудес. Душа моя – простреленное знамя, Раздуйте, детки, трепетное пламя, Чтобы оно вздымалось до небес. Из пламени поднимется Жар­Птица И снова будет над волной кружиться, Как вечности немеркнущий виссон. На старости я вдруг помолодею, Чтоб посадить тебя, благоговея, В San Miniato на священный трон. Что в том, что временно померкли крылья Мои от яви жуткого бессилья? Ведь броситься я должен на костер, Чтоб ты могла, как некогда, с восторгом Прислушиваться к вечности аккордам, Не опуская с состраданьем взор.

Из «Песен оборотня» (1949 г.)

НАКАНУНЕ

Всё Движенье, Свет и Сила, Всё бессмертный, мудрый Дух. На треножнике Сивилла Всюду, если ты не глух. И раскрытая могила, И рои стервятных мух. Чрез прогнившие стропила Слышен заревой петух. Небо – пламя, небо – кадмий. Страшный Суд уже настал. В небо попадем иль в ад мы... Души – брызжущий металл, И поем на новый лад мы, Кто души не промотал.

НОВЫЙ МИР

Еще один лихой аккорд, Еще один шальной сонет, Потом уж никого на борт Не примет гаснущий поэт. Довольно из­под масок морд Он выявил на Божий свет. Вся жизнь – засохший натюрморт, Вся жизнь – грядущего завет. Не нужно ничего извне Помимо красок и цветов, Помимо раковин на дне: В груди поэта мир готов, Осознанный в глубоком сне, Мир из нерукотворных слов.

ГДЕ?

Где ветер, что вчера гудел Меж парусами каравелл? Где волны, что вздымались ввысь И к скалам сумрачным неслись? Где чайки, что меж бурных нег Вихрились над волной, как снег? Майоликовый где дельфин, Кувыркавшийся меж пучин? Гарпун ему попал в ребро. Осталось только серебро, Осталось кружево волны, Остались тягостные сны.

ЧЕРНЫЕ КРУЖЕВА

Тумана белые вуали – Видения из гектоплазмы. Манящие исчезли дали, Исчезли солнечные спазмы. Платанов лишь видна аллея Да край сокрывшейся дороги. Асфальт блестит, чуть­чуть синея. Кладбищенские скрылись дроги, Следы оставив, словно рамки Для траурного объявленья. В домах окошки будто ямки Глазные, черепов виденья. И всё ж мои друзья – платаны Глядят веселые в туман, Как на распутьи великаны, И близок вешний уж обман. Лишь я не жажду перемены Из­за завесы никакой: Я знаю, что повсюду стены, И я махнул на всё рукой. Мне эта сказочная дымка Всего дороже в вещем сне, Она, как шапка­невидимка, Рождает призраки во мне. Не нужно ничего иного! Туман молочный и платанов Кусочек кружева живого, И туч недвижные тартаны. Да я, упершийся в преграду Холодного, как лед, стекла, Решающий всё вновь шараду Трагического бытия.

НАСТРОЕНИЕ

Мне место лишь в дорийском храме: Я бесполезный человек, Статист в кровавой жизни драме, Родившийся в пещерный век. Я был художественным глазом, Влюбленным в Божью красоту, Я на болоте жил с экстазом, Творя словесную мечту. Звезда я между звезд лучистых, Пылинка Млечного Пути, Козявка между трав душистых, Которой глазом не найти. Я мир люблю, но человека Боюся более чумы: Неизлечимый он калека Из грязи, гордости и тьмы. Как овцы, он толпится в стадо С тупым идейным чабаном, И дел ему кровавых надо, Чтобы торжествовал Содом. Жить можно только одинокой Маяча на поле верстой, Ромашкой можно желтоокой Погибнуть под судьбы пятой.

НИЧТО

Все формы видимого мира Существовали уж извек, Как вечно рокотала лира, Как вечно страждет человек. И на пылающих светилах Когда­нибудь настанет смерть, И жизнь появится в горниле, Когда Создателева жердь Начнет стучать по мертвой лаве, И ящерицы и драконы Поднимут из пещеры главы, И оживятся Геликоны. Миры связующие спермы На каждый падают погост, Как пыль на греческие гермы От распыленных в бездне звезд. Ничто – иллюзия усталых От бесполезной суеты И утешение для малых, Как эти синие цветы.

НА ПАТМОСЕ

Нет звезды, что одиноче, Чем с тобой мы одиноки. Нет нигде темнее ночи, Чем в душе, где все истоки, Все истоки всех безумий, Разливающихся в мире. Там под маской страшных мумий Кровожадные упыри Ищут душ несовращенных Для процессий похоронных На бесовский свой шабаш... Как на Патмосе Иоанн, Я пишу про океан, Я пишу про дикий блуд, Про последний Страшный Суд. Ангел за спиной стоит И диктует мне слова: Я – лишь пишущий графит, Я – шуршащая трава. Всё духовно на земле, Всё витает на крыле, Даже в камне свой есть дух. Светоч Божий не потух: Как лампада я горю... Видишь ли и ты зарю? На востоке алый змей Моря озарил камей.

ОТЧАЯНИЕ

Нет ни начала, ни конца, Есть звездная лишь в небе пыль, Да я, пугливая овца, Грызущая степной ковыль. И кто­то за ноги крюком В отару тесную влечет, И пес рычит страшенным ртом, Как будто нам ведет учет. И звезды все – пылинки лишь, Светящаяся в небе пыль, На них не смотрит даже мышь, В степи грызущая ковыль. Лишь я гляжу, и страшно мне Меж звездных гаснущих бацилл, Живущему в бессменном сне, Рожденному среди могил. На звезды и на дно могил С недоуменьем я глядел, Но не было во спящем сил Для страшных и кровавых дел. Зачем они, как рой бацилл, Кружатся в вечности кругом? Зачем я понапрасну жил, Скандируя стихи пером? Нет ни начала, ни конца, Нет в мире ровно ничего, Нет и Небесного Отца, И Мать­Земля не божество!

ЭНТОМОЛОГИЧЕСКИЙ ЭТЮД

Мы были ангелы однажды Совсем безгрешные в раю: Иначе не было бы жажды Такой пылающей в мозгу. Мы будем ангелами снова, Иначе не могли бы жить, Иначе не плели б из слова, Как гусеницы, шелка нить. Они из жалкой хризалиды Взовьются бабочкой в лазурь. И никакие Немезиды Не усмирят душевных бурь. Нас также скоро в хризалиду Уложит озлобленный рок, И мы забудем про обиду, Как голубой в степи цветок. Мы вылетим шестикрылаты И радужны, как мотылек, И в Божьи улетим палаты, Как белый за море челнок.

ПОБЛЕКШИЙ ГОБЕЛЕН

В дымке Фьезоле сребристой. Кипарисов черных кисти Неподвижные стоят, В небо бледное глядят. Нет у Бога больше синьки, Чтоб писать свои картинки, Нет атласных облаков Украшать небес альков. Бледно всё, как акварели Блекло­серебристой трели. От бессчетных повторений Выцветают даже тени, Даже мировое зло – Словно пыльное стекло. Только ласточки в муаре Выцветшем, как на пожаре, Мечутся в безбрежной выси, Как влюбленные нарциссы. Только ласточки без тела: Им летать не надоело. Я слежу за ними тайно, И в душе моей случайно Всё и суетно­бездомно. Я – лишь искра из тоски Саваофовой руки, Что давно творить устала В синем небе без причала, В небе выцветшем навек, Как уставший человек.