Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

ЛЕТУЧАЯ МЫШКА

Небо – бирюзовый полог, Солнце – пламенный тюльпан. Спят рои по ульям пчелок, Спит еще Великий Пан. Но порхает, как снежинка, По саду уж мотылек, Но кружится, как пушинка, Серый с крыльями зверек. Словно пьяный, словно сонный, Он трепещет по аллее... Вот он, как бесцеремонный, Чуть моей коснулся шеи, Вот, как молнией сраженный, Он упал вдруг на газон Подле липы задымленной, – Кончился крылатый сон. Мы сидели на скамейке, Пораженные концом Бедной мышки­чародейки, Мы склонились к ней лицом. Бедный серенький комочек! Обожженные, как спички, Крылышки, весь в ноготочек, Жалче всякой мертвой птички. Смерть получше, чем Икара, Легче, мягче, словно снег Вдруг растаял от пожара, Как от вешних синих нег. Веточкой ты прикоснулась С любопытством, но она Неожиданно очнулась, Как от тягостного сна, И изящною спиралью Взвилась в неба бирюзу, Опьяненная удалью, Вызвав у тебя слезу Радости и восхищенья. Мы, подобно этой мыши, Улетим без возвращенья Скоро к солнышку, – и выше!

КОСМИЧЕСКИЙ ПЕАН

Как исполинский в синеве Столетний палевый платан, В моей усталой голове Родной бушует океан. Там целый лабиринт ветвей, Как пальцы бледных мертвецов, Там бисер мечет соловей И стаи резвые скворцов. Там волн соленых бирюза, Там листья, пена, там жемчуг, Там умиления слеза, Червленый там с драконом струг. Мне тяжело вмещать их всех, И я сжимаю жаркий лоб, Но раздается жуткий смех, – И мне плывет навстречу гроб. Но я его еще страшусь, Но я его еще топлю, Хоть с детства я уже не трус И вечность синюю люблю. Но ведь она уже и так Синеет где­то чрез Хаос, И у меня в душе верстак, И у меня в душе Христос. Я с Ним на кедровом кресте Вишу уже полсотни лет, Но я служу одной мечте, Я одинокий ведь поэт. Целуй меня опять в уста, Подружка милая моя: Ты у подножия креста, Свисает долу голова. Столетний у меня платан Бушует в смутной голове, У ног бушует океан, Я растекаюсь в синеве.

ПЕРЕПЕЛКИ

Как пойманные перепелки, Что бьются в полотнище клетки, Чтоб в поле вырваться, как пчелки, И улететь из страшной сетки, Так мы до крови бьемся в стены Своей космической темницы, Где всё давно без перемены, Где мы – ночные только птицы. Что в том, что голубые стены В темнице нашей, как у звезд, Когда разбили мы колени О страшный мировой погост? Что райские для нас чертоги, Построенные в небесах, Когда придуманные боги У нас, как гири на ногах? Когда все мысли ухищренья – Лишь пируэты арлекина, И чувствуешь до одуренья, Что всюду вязкая лишь тина, Что утопаем мы в болоте Действительности несуразной, Что из своей, в конечном счете, Не вылезть шкуры безобразной: Что фейерверки наши мысли, Что истин и помину нет, Что мы над бездною повисли, Где мрак кромешный, а не свет, Что изо всех зеркал вселенной Глазеешь очумевший ты, Ты, истрион везде презренный, Твои бесплодные мечты!

ПРИВЕТ СМЕРТИ

Смерть, благодетельница мира, Привет тебе в любой момент, Хотя б в разгаре самом пира Меж розовых венков и лент! Желанная всегда ты гостья, Как чаша пенная и мак, Как драгоценнейшая гостия Иль острый палача тесак. С любовью вы совсем как сестры, Со сном блаженным близнецы, Есть аромат в вас терпко­острый, Несущийся во все концы. Ты всех моих родных под своды В лазурном храме увела, Ты приобщаешь всех свободы, Хоть остается лишь зола. Что ж, я готов, но серп наточен Твой должен быть, как для цветка, Хоть и доселе озабочен Я крайним часом мотылька. Не буду ль только хризалидой Я в недрах темных под землей, Не буду ль вспоминать с обидой Я мир, удавленный петлей? И если нет совсем нирваны, Как это чувствует душа, То в облачные караваны, Что в небе реют не спеша, Верни меня иль в волны моря, Прямой девятою волной, Чтоб грозно бушевало горе Жемчужной синею спиной. Лишь человеком из кокона Не воскрешай меня опять, Хотя б вблизи была икона, Похожая на Грезу­Мать!

ЛИШАЙ

Как на вершинах гор бесплодных Червонный высохший лишай, Дремлю я меж рабов свободных. И ты дремать мне не мешай! Я погрузился в сон глубокий Среди заоблачных вершин, Как в мире самый одинокий, Что потерял земной аршин. Мне ничего уже не надо, Мне Ангел пищу достает. Не замечает даже стадо, Что кто­то на скалах растет. Но про меня мечтают звезды, Скучающие от орбит, И Ангел Смерти на погосте, Что скоро, скоро затрубит. Я – вечности самой тревога, Духовный в атоме я свет И отпечаток бледный Бога, Не признанный никем поэт. С гранитного меня осколка Никто не может соскоблить: Серебряная я иголка, Связующая с небом нить!

МОГИЛЬЩИКУ

На позолоченные дроги Неси с вниманием мой гроб, Не спотыкаясь о пороги, Чтоб не стучал о крышку лоб. И землю не бросай лопатой, Как лошадиный вниз помет: Могила – райские палаты, Где начинается полет. Да отшлифуй ровнее грани Могилы черной, как алмаз, Зеленой застели их тканью, Чтоб не исчез весны экстаз. И посади ты неотложно У изголовья кипарис, Чтобы не спал я там тревожно Меж гробовых вокруг кулис. Он оплетет меня корнями, Он высосет бессмертный дух, И внутренними ступенями Взовьюсь я, как лебяжий пух, Взовьюсь до самой верхней ветки, Чтобы блаженно шелестеть, Чтоб из пахучей терпко клетки На солнце красное глядеть, Чтоб черною душистой кистью В заката пламенный багрец Писать без жизненной корысти Про свой загадочный конец!

БОЖЬИ ЛУЧИКИ

Как ты устал, мой Ангел бедный, Бродя в чистилище со мной, Какой ты сумрачный и бледный, Какой ты странный и седой! Я засиделся в этом мире Стремлений суетных и слез, Я опьянел на вечном пире Средь терниев и диких роз. Мы оба полюбили жизни Лазурный странный лабиринт, Ни спруты страшные, ни слизни Души не заглушили винт: Стучит не умолкая сердце, Плетя словесный иероглиф, Страданье – сказочное скерцо, Сомненье – златоглазый гриф. Как много б звезд ни потухало, Как много б ни было гробниц, Небытия не сможет жало Всех истребить, ни звезд, ни птиц. Не первый путь и не последний Мы совершаем на земле: Мы – голос вечности победный, Мы – Божьи лучики во мгле.

ЗАГАДОЧНОСТЬ БЫТИЯ

Люблю я только непонятное, Люблю никем не постижимое, Люблю мечтою необъятное, Во сне одном неясно зримое. Куда ни глянь, и повседневное Принадлежит к числу любимого, Всё превращается в напевное, Всё пища творчества незримого. Я, ты, цветок в античной амфоре, Паук в своей воздушной крепости, Луч солнца на японском чайнике, Что знаешь ты о них реального, Что знаешь ты о них понятного? Что в душах их сокрыто сказочных? Зачем они на свете пагубном? Я, ты – не менее загадочны, Чем формы амфоры аттической, Таинственны, как сердце чудища, Висящего меж сети шелковой, А лучик солнца прямо мантией Для нас благоухает Божией. К Нему же все пути пресечены Для тех, кто не цветет, как цветики, Кто не благоухает сладостно, Кто не живет собою радостно, Кто не влюблен в навек незримое, Сухим умом не постижимое!

АРАБЕСК

Тихо спят в лучах платаны, Как в безбрежности тартаны, Спят, но лабиринт корней Тянет соки из теней Тысячи ушедших звений Погребенных поколений. Скоро и ко мне в висок Заберется корешок Сладкий, нежный и упорный И потянет сок мой черный Прямо в небо, как фонтан. И увижу океан Снова я вверху небесный, Безыдейный, бестелесный, В лист проникну молодой Изумрудною душой. Ветерок меня потреплет, Поцелует, потереблет, Будет лучше, чем теперь, Мыслящий усталый зверь!

ФЛАМИНГО

Серое небо с просветом. В шелковом пологе этом Ласточек синих фанданго... Хочется к берегу Ганга, К старым таинственным храмам, К сонным задумчивым Брамам, К лотосу в зыбком болоте. В утлом мне хочется боте Двигаться в плетях лиан, Слушая визг обезьян, Слушая писк бенгалушек, Сонную фугу лягушек. Леса родные то звуки, Словно плыву я от муки В саване жертвенным трупом Вниз по скалистым уступам, Словно я аистом смелым Кланяюсь лотосам белым, Розовым словно фламинго Сплю я у края картинки, В серое небо с просветом Глядя, подобно кометам.

ПО СЛЕДАМ БОЖИИМ

Небо синее, как синька, Ни одна на нем пушинка, Растекаясь, не плывет: Голубой оно кивот. Нет ни ласточки, ни мошки, Хоть открыты все окошки Божьего вверху дворца, И лазури нет конца. Только стрелы солнца яро В час полдневного кошмара, Как червонный страшный спрут, Травы на откосе жгут, Жгут мне голову седую. Всё мучительней иду я, Может быть, и упаду В Божьем как­нибудь саду. Он вблизи, Создатель старый: Это творческие чары Пальцев мощного Артиста, Синих гор вдали мониста. Всюду след Его сандалий, Творческой Его печали, Самого ж Его уж нет, Как бы ни искал поэт. Я устал идти по следу, Чуть не празднуя победу, Я устал, как Агасфер, Проверять правдивость вер. Так остановись же, Боже, На Тебя во всем похож я, Пред лицом моим предстань! Я уже давно за ткань Звездного держусь плаща, В облаках Тебя ища. Покажись больному сыну, Как создавшему Сикстину!