Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

КУЗНЕЧИК

Сегодня утром на мою подушку Через окно скакнул степной кузнечик. И вспомнил я о нищенской избушке На курьих ножках, высохшие плечи Поднявшей как столетняя старушка, И вспомнил наши пламенные речи... Вокруг ковер цветов, прудок, лягушки... И гром в степи ожесточенной сечи... Вдали пролив с горою Митридата... Кузнечик от прикосновенья пальца Скакнул скачком лихого супостата. И слезы хлынули чрез глаз зеркальца... Увы, нет к прошлому уже возврата, Узор словесный лишь горит на пяльцах.

СУМЕРКИ В АЛЛЕЕ

Как ягода малиновая, солнце Заходит меж кровавых крыш. Летят неслышно на асфальт червонцы, И прыгает по ним малыш. Лишь я один любовно отстраняю Священный братьев прах, И мысленно в альбомы собираю, Испытывая страх. Я сам такой лист лапчатый платана, Глядящий на закат, Я сам дрожу под пеленой тумана, Как будто близок кат. Парча на небе рдяная погасла. Чернеют кружева. В лампаде нет оливкового масла... Кружится в мраке голова...

ПАДЕНИЕ

Есть только сумрак, только слизни На белене и на корнях, Есть страх неизъяснимый жизни, И утешенье в лживых снах. Слова лишь выцветшие тряпки, Ковчег Завета – корм мышей, На ореолах жабьи лапки И брюхо желтое ужей. Святой Акрополь – груда пыли, Свет – инкубатор для червей, Гнездящихся в стерве кобылы, Задушен кошкой соловей. Все великаны – ветряки, Все мученики – Санчо Панца, У Дульцинеи глаз трески, И не герой я из Ламанча!

ЗАРНИЦЫ

Жизнь моя пришла к концу. Крылья машут по лицу, Руки ищут чьих­то рук, Губы ищут чьих­то губ, По лбу крадется паук, Сердце точит Смерти зуб. Солнце утомляет глаз, Звезды гаснут, как экстаз. Но всё живо, всё кишит, Всё, как стриженный самшит, Принимает сотни форм. Облака, как тени корм, Проплывают в бирюзе. В каждой нищего слезе Страждущий сверкает Бог. Каждой бабочки крыло, Как алмазное весло, Мысль уносит за рубеж. Нет ни вех уже, ни меж: Я давно певучий стих, Я смирился и затих. Мертвые мои со мной Синей плещутся волной. Крылья гладят по лицу, Жизнь моя пришла к концу.

Из «Облачных сонетов» (1951 г.)

ОБЛАКА

Как облака клубятся настроенья, То пух лебяжий, то седой свинец, То ангелы, то адские виденья, То иммортелей солнечных венец. Как облака плывут стихотворенья, Неведомо откуда и куда, Печали или радости мгновенья, Не приводящие нас никуда. Как облака проходит жизнь поэта: То молнией расшитая гроза, То море ослепительного света, То умиленья тихая слеза, – И вдруг исчезновенье без ответа, Сиянье звезд и моря бирюза.

НАБРОСОК

Дремлют голые в саду платаны, Старые приятели мои, Пригибаясь мерно, как тартаны, Хором с них ликуют воробьи. Словно пыльные висят крыланы Шарики семянные в тени, На лиловые в ветвях лианы Кажутся похожими они. Лишь один остался лист дрожащий, Золотой, проеденный червем: Это я качаюсь в голой чаще, Это я, повешенный живьем, Атом бесполезный и скорбящий, Дух, давно ушедший в Божий Дом.

ПЛЮЩ

Когда в ночи свирепый осьминог Охватит сердце склизкими плетями, И я кажусь себе в острожной яме, Где никакой уже немыслим Бог; К тебе, дрожа от головы до ног, Я прижимаюсь хилыми руками, Чтоб жить нерукотворными мечтами И в облаках достроить наш чертог. Давным­давно, как изумрудный плющ, Вокруг тебя обвился я, мой Ангел: С тобой в пыли земной я вездесущ, С тобой при жизни в ангельском я сане, С тобой в страданьи вечном всемогущ, С тобой мечтаю о священном Ганге.

ЧУДО

Гремит громадный красный камион. Из­за угла автомобиль навстречу. Меж ними я бреду на Геликон, Но никого безумьем не калечу. Пришел конец мой. Жалкий детский стон. Сейчас пред Богом я за всё отвечу... – Спаси, святая Роза из Ромен! Безвинно я попал на эту сечу! – Вдруг кто­то окрылил мое плечо, И, как кузнечик, я свершил скачок, Молясь своей Мадонне горячо, Как палестинский в старину ходок. Меня спасло вмешательство твое, Мой чудотворный, алый мой цветок!

МАЛИНОВЫЙ СОНЕТ

Декабрьское малиновое солнце. Парчой покрыты ожерелья гор. Рубинами горят у вилл оконца И кипарис, угрюмый Святогор. Броней одеты из червонной бронзы Селяне, пашущие косогор, И пинии, идущие как бонзы Процессией в завороженный бор. Малиновый я сам меж красных ягод, Запрятавшийся в терния шипы, И хочется небытия мне пагод, Где золотые светятся столпы. Я молодею с каждым часом на год, Завидя Божьи в естестве стопы.

ЭТЮД В БЕЛОМ

Небо – пелеринка институтки, Горы – Сандрильоны сапожки, В горностай оделся лес для шутки, В белых шапках бродят мужики. Ослики в пуховых белых куртках, Белые у гончара горшки, Белые сидят на клетках утки, Без перчатки белой нет руки. Будто все свалились с неба звезды, Горностаем чистым нас покрыть. В белых саванах стоят погосты, Что навеки усмиряют прыть. Это вечности святой форпосты, – Хорошо совсем, совсем не быть.

ЭТЮД В ЧЕРНОМ

Меж черных стен взвивается спираль. Гора незримых в темноте ступеней. Я поднимаюсь... Преисподней шваль Трясущихся касается коленей... Я здесь живу, но попаду едва ль В свою обитель: помутился гений, Подгрызла сердце вечная печаль И хороводы скорбных сновидений. Повсюду стены, не найти дверей, Трясется ключ в застынувшей руке... И я уже не Божий иерей, А узник жалкий в каменном мешке. Ступени вверх. Ступени вниз... Скорей, Скорей, спасенье в гробовой доске!