Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2

93

И радостный ко мне младенец Ручонки тихо простирал Из белоснежных полотенец, И звал меня он, тихо звал, И ярче Ангела одежд Сверкали очи из-под вежд.

94

К святой я устремился детке, Но крылиев раздался шорох За мной – и вдруг в искристых клетках Тяжелые спустились шторы, Я обернулся, и слеза Мне чья-то пала на глаза.

95

То на чело мне Ангел Смерти Набросил черную повязку, И всё исчезло в водоверти, Всё в новую слагалось сказку, Последним, что я видел, Кая Была перед вратами рая.

96

Но, пред полетом в Атлантиды Небесной синюю струю, Я оболочку хризамиды Пред Каей опустил свою, Как ветвь оливы опустил Перед Мадонной Гавриил.

97

И прах лежал мой на ступенях Кровати брачной – катафалка На мраморных уже коленях; Чуть-чуть устами я – как жалко! – Вас не коснулся, пальцы-пчелы, Мне в кудрях вивших ореолы!

98

Над Апуанами в румянце Сокрылась Фебова квадрига, Образом цвета померанца Небесная сияла книга, Синей ночного океана, Заснула вещая Тоскана.

99

Безоблачен простор лазурный Нет ни одной игривой тучки, И только над вершиной турной Видны две беленькие ручки. Не от небесного ль шатра По два оторванных пера?

100

Не журавлей ли запоздавших То утомленная чета? Нет, это Ангелы уставших Несут в небесные врата, Нет, это от юдольной схимы Избавленные пилигримы,

101

Нет, это Кай летит и Кая Пред очи грозного Судьи, К лазоревым чертогам рая, На снежной Ангелов груди!.. Корабль и башня! Выбирай, Других путей не сыщешь в рай!

22–29 ноября 1919

EXODUS

На смерть друга

(11 марта 1920)

[(Памяти И. М. Троцкого)] 

I

1

Холодный день в начале марта, Ветвей чернеет за окном Географическая карта, И траурным вокруг сукном Завешено больное небо, Как пасть разверзнутого склепа.

2

На снежных простынях постели Под блеклоцветным одеялом, Как маска в древней капители, Запав в подушки, под забралом, Надвинутым благою Смертью, Готовый к вечности предчертью,

3

Лежит паломник отходящий, И бледных рук иероглиф, Зачем-то бытие просящий, Колен колеблющийся риф Волной дрожащей обнимает; У изголовья Смерть внимает.

4

В глазах, предельно углубленных, Так много муки и вопроса, Как над пучиною бездонной У потонувшего матроса, И жутко в них глядеть тому, Кто жизни волочит суму.

5

Нет жутче на земле алмаза В старинном темном серебре, Загадочнее нет топаза, Чем отходящих на одре Последнем вещие глаза: В них вечности дрожит слеза.

6

А рядом, скорчившись от боли, Как Богоматерь Донателло, Без слез, но с искорками соли В орбитах, призрак, а не тело, Притворною озарена Улыбкой – бедная жена.

7

И странно от улыбки этой, Как от потусторонних вежд, В них песенки уже допетой, Навек завянувших надежд Неописуемая мука, Отчаяние и разлука.

8

И вытянувшись у изножья, Как перед бурей деревцо, Как травка бледная, острожья, На руку опустив лицо, Как все, в страдании один, Стоит отозванного сын.

9

Мы говорим о злободневном, О жизни нудных мелочах, Но, как за сказочной царевной, Дракон за нами на часах, И в нашем вымученном смехе Мерещатся к могиле вехи.

10

И умирающему жутко, Растет чудовищный живот; Как перепуганный малютка, Он руку женину берет, Беззвучно, жалко повторяя: «О мама, мама дорогая!..»

11

Всё судорожнее мерцает Огарок жизненной свечи, И голос пред устами тает С недоуменьем: Нет мочи… Всё чаще, чаще, беспрестанно Он шепчет: Странно, ах, как странно!

12

Крадучись, словно виноватый, На цыпочках я вышел вон, И вечный, странный, непонятный, Как дальний колокола звон, Мне слышится: Как странно, странно! Весь день и ночью беспрестанно.