Столичный доктор. Том VII
Шрифт:
ВОЙНА. Отзывъ С. Ю. Витте объ исход? войны
Петербургскому корреспонденту «Berliner Tageblatt» бывшій министръ финансовъ, нын?шній предс?датель комитета министровъ С. Ю. Витте, сказалъ сл?дующее:
— Всё, что я могу сказать вамъ, это то, что мы, въ конц?-концовъ, поб?димъ японцевъ.
— Намъ, возможно, придется пережить н?сколько тяжелыхъ дней, но Куропаткинъ — стратегъ, не им?ющій себ? равнаго въ Европ?.
Война и Европа.
Изъ Парижа телеграфируютъ: Нашлись сенаторы, депутаты и даже министры, считающіе возможнымъ уже теперь поднять вопросъ о прекращеніи русско-японской войны
Мне начинает казаться, что львиную долю усилий во время своего харбинского сидения адмирал посвятил всяким гадостям, которые мне начнут чинить сразу по приезду. Потому что иных гипотез у меня не было.
— Кто? Жандармы? — спросил я, уже натягивая перчатки.
— Полиция, — ответил бледный Тройер.
Плохо. Гораздо хуже. С жандармами у нас уже было взаимопонимание. А вот физиономия полицмейстера Авареску сразу вызвала у меня желание проверить анатомическую совместимость его носа с тяжёлым предметом. Вежлив, но как из-под палки. Улыбка — через зубы, фразы — с канцелярским холодком.
— Агнесс, прогулка откладывается, — сообщил я жене. — Впрочем, тебя может сопровождать Валериан Дмитриевич.
— Нет, я, пожалуй, останусь в номере, — ответила она. — Не так уж и хотела. Подожду тебя здесь.
Центр Харбина невелик, дорога до полицейского управления заняла чуть больше четверти часа. Здание из жёлтого кирпича, с медными ручками и скучающим городовым на входе.
Всё шло по схеме «прием пониженной степени важности». Секретарь молниеносно доложил, вернулся с извинениями:
— Его высокоблагородие просит прощения, но сейчас крайне занят. Могу предложить чай. Или послать человека в трактир, если желаете чего-то еще.
Да уж, хамство начинается с порога. Он бы еще достал из ящика стола надкусанный пирожок и предложил угоститься. Я даже садиться не стал, так и стоял среди приемной, молча глядя в окно. Зима вновь забрала полномочия у весны — в городе поднялась метель.
Очевидно, полковник Авареску решил сильно палку не перегибать. Минут через пять дверь приоткрылась:
— Его сиятельство приглашается.
Я вошёл. Авареску встал за столом, как король всех румын и бессарабов Кароль Первый.
— Ваше сиятельство! Честь, право, видеть вас! Что случилось? Неужели какие-то… неприятности?
Играет мастерски. Голос — бархат, улыбка — от зубного протезиста. И кабинет богатый, с мебелью красного дерева, запахом дорогой кожи и элитного трубочного табака. Такой и в Петербурге не зазорно иметь, в том числе и тем, кто чином повыше провинциального полицмейстера.
— Ваши люди задержали моего человека. Буквально несколько часов назад он ещё был со мной. Что он успел натворить — загадка.
— О, сейчас уточню, ваше сиятельство, — Авареску продолжал излучать радушие. — Пока велю чаю подать. Не подскажете, как зовут его?
— Данилов Тит Кузьмич. Шестьдесят девятого года. Мой помощник.
Я сделал на слове «мой» особый акцент.
Был вызван секретарь, которому румын передал указание срочно выяснить насчет задержанного Данилова. Имитация бурной
деятельности во всей красе. Интересно, что же он попросит? Не может этот чиновник отпустить моего человека без условий. У него на двери кабинета написано большими буквами: «Не подмажешь — не поедешь». И во лбу горит огненными буквами та же надпись. Думаю, всё зависит от данных Алексеевым ценных указаний.Вернулась пауза. Нам подали чай. Неплохой. Поговорили о войне, о китайцах, об упадке нравов — привычный мелкий дипломатический танец. Даже об уровне медицины в Европе завели речь. Я отметил — интерес у него не праздный. Запомним.
Наконец, секретарь принёс записку. Авареску бегло прочитал, хмыкнул, изобразил сочувствие:
— Господин Данилов обвиняется в соучастии в хищении военного имущества. На очень крупную сумму. Доказательств более чем достаточно. Следствие ведет военная прокуратура, мое ведомство лишь оказывало содействие при аресте и обыске.
— И? Сами понимаете, находясь в Порт-Артуре, Тит Кузьмич не мог украсть военное имущество в Харбине. Он там в каком статусе? Обвиняемый? Свидетель?
— Не могу знать, ваше сиятельство, — довольно сухо ответил полицмейстер. — Как я только что…
— Но поспособствовать можете? Не последний ведь вы здесь человек, Роман Аполлонович?
— Не могу сразу ответить. Нужны материалы дела…
— Помнится, вы интересовались моей базельской больницей? Лечение одного пациента по высшему классу в любое время. Поверьте, это чрезвычайно щедрое предложение. Не все могут себе позволить такое, только очень богатые люди.
— Тут задействованы высокие персоны, — Авареску поднял глаза к потолку. — Со своей стороны, я сделаю все, что возможно. Сами понимаете, мне надо заинтересовать… Может, три…
Торг начался. Видимо, дело всё же не от адмирала. Просто обыкновенная жадность, завёрнутая в табачный аромат румынского барокко. Надо нажать.
— Помилуйте, господин полковник, речь идет не о моем освобождении, а всего лишь моего служащего. Один пациент и… ну пусть будет дорога и проживание сопровождающего за наш счет. Предложение действует только сегодня.
Выйдя от полицмейстера, я чувствовал себя загнанным в угол. С жадноватым хапугой мы разобрались. Получив от меня визитку с автографом и дописанной на обороте единичкой с плюсом, полицмейстер удивился.
— Это всё?
— А вы чего хотели? Нотариально заверенного договора с печатями? Поверьте, это надежнее. Моё слово много значит.
— Так это же… Подделать можно запросто… — снова покрутил в руке картонный прямоугольник Авареску.
— Лучше не пытаться. Служба безопасности у меня отрабатывает каждый франк.
Румын вдруг захохотал — очень ненатурально, как опереточный злодей. Посмейся, а я подожду своей очереди. В Базеле тоже полиция есть.
Я сразу направился в управление Маньчжурской железной дороги. В кассу идти было бесполезно — никакие титулы, даже с вензелем, не помогут, когда идёт война. Всё под контролем военных.
И ответ был предельно чёткий: выезд на запад — только с личного разрешения наместника. Военные перевозки — отличный аргумент для чего угодно. А я не в том положении, чтобы ехать в подвагонных пространствах зайцем. Жена может не понять.