Столкновение у Балансира

Лейя едва сумела подавить всхлип. Хэн ощущал, как комок подкатывает к его горлу. Дети в руках у Тракена. Тракен похитил детей, его, Хэна, детей. Похитил его собственную плоть и кровь. Хэн ощущал, как его боль, страх, тревога перерастают в холодную, плохо скрываемую ярость. Тракен хотел напугать их, ввести в оцепенение. Но Хэн был непреклонен в своем желании не позволить мечтам своего кузена исполниться.

Голокамера зафиксировала несколько кадров женщи-ны-дралла, затем переключилась на Чубакку. Было что-то такое в его позе, в выражении лица вуки, что давало Хэ-ну надежду. Чубакка возвышался над голооператором, обнажив для камеры острые клыки. И он совершенно не выглядел подавленным. Хэн знал Чуй — и, глядя на него, он не сомневался ни на секунду, что у него еще припасена в рукаве пара-другая козырей. Ну… образно — ведь у вуки не было рукавов.

Картинка исчезла, и ей на смену вновь вернулось исходное изображение Тракена в контрольном помещении корабля.

— Думаю, это в… остаточной степе., подтверждает правдивость моих слов, — голос Тракена с трудом пробивался сквозь статические помехи. — Я ожидаю скорого ответа от главы государства и как Диктат независимого Кореллианского сектора призываю всех корелли-ан проявить ко мне свою лояльность.

Образ черепа с кинжалом в зубах вновь засветился на экране, прозвучал последний аккорд воинственной мелодии, после чего экран погас.

— Хэн… Хэн… у него наши дети. У него наши дети, и мы… мы не можем поступить так, как он требует. Мы не можем, — Лейя подняла на мужа взгляд: ее глаза заливали слезы.

— Я знаю, — проговорил Хэн, и эти слова раздирали душу изнутри. — Мы все равно ничего не добьемся, если пойдем у него на поводу.

А действительно, какой им был бы прок, если бы Лейя согласилась со всеми требованиями Диктата и признала кореллианскую независимость? По меньшей мере ее бы тихо-мирно попросили из президентского офиса, затем бы арестовали по обвинению в государственной измене, соглашение признали бы недействительным — и все справедливо. Было ясно как день, что нельзя допустить отделения Кореллии, иначе всей Новой Республике грозит новая волна сепаратистских настроений. И даже неудавшаяся попытка отделения могла бы сильно ослабить Новую Республику, если бы все было представлено как безуспешная, но благородная и героическая борьба патриотов с тиранией режима. Такое ослабление грозило стать фатальным. И сколько еше грядет смертей в новой череде кровопролитных войн и восстаний? Сколько еще родителей потеряют в этих войнах своих детей?

— Я знаю, что мы не можем этого сделать, — молвил Хэн. Слова застревали у него во рту. — Но как мы можем позволить нашим детям оставаться в руках этого подонка?

— О, это все ужасно, так ужасно! — прохныкала Дракмус. — Этот Тракен строит козни против своей собственной плоти и крови, своего логова и клана.

Кляивиц обернулась.

— Эй, что ты там мелешь, хунчузук? — Было очевидным, что слово <хунчузук> в ее устах звучало отнюдь не как комплимент.

— А вы что, не знаете, досточтимая Кляивиц? Тракен Сал-Соло одной крови с Хэном Соло, с детьми Лейи Органы! Это два клана одного и того же логова! Он угрожает своим собственным сородичам!

— Невозможно! — всколыхнулась Кляивиц. — Как такое может быть? Я в шоке! Мой шок непередаваем. Тракен просит вас подтвердить признание Кореллианского сектора независимым! Но разве его уже признали независимым? Я не понимаю, но я должна это понять.

— Тракен Сал-Соло — лжец! — с отвращением в голосе выпалила Дракмус. — Ради своей же выгоды он говорит веши, не соответствующие истине. Половина сказанного — чистая ложь. Или правда, но исковерканная до неузнаваемости.

— Невозможно! Он говорил, что…

— Да тихо, вы обе! — проревела Мара. — Это возможно, он только что это доказал. — Она ткнула пальцем в Хэна с Лейей. — На примере этого мужчины, этой женщины и их детей. Уважайте их горечь и потрясение. Валите с глаз долой! Дайте им время пережитыгроизо-шедшее. Хотите устроить идиотские дебаты — устраивайте их в другом месте!

— Не-ет! — оборвал ее Хэн.

Весь его гнев, вся неприкрытая агрессия, озлобленность на кузена, похоже, нашли себе новую мишень, более близкую, более удобную для того, чтобы выплеснуться, отвести душу. Внезапно он понял, что его слова — это его оружие: оружие, которым можно поразить расчетливого, коварного, лживого противника, стоявшего прямо перед ним — Всем стоять! Ты, Кляйвиц. Как смеешь ты презрительно отзываться о Тракене Сал-Соло по той лишь причине, что он держит в заложниках свою собственную семью ради личной выгоды? Ведь ты сама поступаешь с нами абсолютно так же!

— Но… но." вы не моя семья, не моя кровь! Хэн ткнул пальцем в Дракмус и проговорил: — Зато она — твоя кровь. Ты держишь ее в заложниках тем, что ты держишь нас, принуждаешь ее к сотрудничеству, заставляя ее на пару с собой мучить и изводить нас. Она спасла мою жизнь, а я спас ее. Она рисковала жизнью ради меня, а я — ради нее. Она поручилась своим народом, пообещала мне свою защиту. Мы с ней жили и сражались вместе. Нет, это не одна кровь, зато это единая семья. У нас есть взаимоуважение и обязательства друг перед другом. Мы были союзниками против вас и вашего Верховного логова. А теперь ты вынуждаешь ее отвернуться от своих союзников, пойти против воли, и все это — лишь тебе на забаву.

— Уважаемый Соло, пожалуйста — не надо! — взмолилась Дракмус.

— Надо, Дракмус, надо, — отрезал Хэн. — Ваш народ привык говорить правду и очень неискусен во лжи. Так можешь ты честно признаться, что хоть одно из моих слов лживо?

Дракмус вдруг показалось какой-то маленькой, хрупкой, подавленной.

— Нет, — произнесла она. — Не могу.

Внезапно Хэн опгутил приток вдохновения. Видимо, свою роль тут сыграло какое-то предчувствие, инстинкт. Он мог ошибаться, но если он прав. — Если он прав и если он верно распознал замыслы селонианки — Да. Да, конечно, это так.

— А теперь давайте вызняем еще немного правды, — заявил кореллианин. — Ты, Кляйвиц, расскажи мне о своем репульсоре. Кто управляет им? Чьи когти отстукивают команды на клавиатурах?

Кляйвиц подозрительно взглянула на Хэна.

— Конечно же, за пультом находятся добропорядочные селониане.

— Но чьи это селониане? — захотел знать Хэн. — Ваши? Они принадлежат Верховному логову?

На мгновение повисла гробовая тишина; Кляйвиц стояла столбом, лишь ее взгляд беспорядочно метался между Дракмус и Хэном. Затем ее усы непроизвольно подернулись, а когти на самую малость выступили из пальцев, прежде чем втянуться обратно.

— Я не должна больше ничего говорить, — отрезала она.

Для Хэна настал момент гневного ликования. Он добился своего — и он знал это. Но не ею черед был раскрывать следующую карту сабакка. Сейчас был ход Дракмус. Настал решающий момент: Дракмус могла пропустить сказанное мимо ушей или же…

— Вы ошибаетесь, досточтимая Кляйвиц, — прошипела Дракмус сквозь стиснутые зубы, острые, как иголки. — Вы ошибаетесь до самой глубины вашей запятнанной позором души. Вы должны рассказать нам больше. Много больше..

— Я… я не должна больше ничего говорить-.

— Кто? — затребовала ответа Дракмус. — Кто управляет репульсором? Мы капитулировали перед вами, поскольку вы продемонстрировали нам свою мощь. Но эта мощь не ваша! Это бесчестие, позор! Так кто же?

— Я не должна больше ничего>.

— А я требую, чтобы мне ОТВЕТИЛИ! — проревела Дракмус.

По размерам и духу она вдруг стала напоминать разъяренного Буки. Ее зрачки сверкали, мех топорщился. Когти растопырены, зубы обнажены, хвост хлещет, словно плеть.