Столкновение в Вихре (Reencounter in the Vortex)

– Я понимаю, что был плохим отцом, Терренс, - сказал он, поражая меня неожиданной честностью.

– Не мне об этом судить, - пробормотал я, опуская глаза.

– Ты изменился, - ответил он, гладя на меня, удивленный моей реакцией, - но ты все еще похож на свою мать, - он замолчал, колеблясь. – Как… как она? – наконец, спросил он.

Пришла моя очередь удивляться. Меньше всего я ожидал, что он спросит о моей матери. Я был уверен, что он ненавидит ее.

– У нее все в порядке, спасибо, - собравшись, ответил я. – Она в турне. Сейчас, наверное, в Сан-Франциско.

На некоторое время воцарилось безмолвие. Никто из нас не знал, что сказать. Наконец, отец нарушил тишину.

– Я слышал, ты помолвлен, - небрежно прошелестел он слабым голосом.

– Да, сэр, - ответствовал я.
– Но несколько недель назад она умерла.

Мой отец удивленно выгнул левую бровь.

– Сожалею, - наклонил он голову.

– Все в порядке. Я справлюсь, - прохладно ответил я.

Отца потряс мой холодный ответ, но он слишком хорошо мог контролировать свои эмоции, поэтому понял, или сделал вид, что понял, мои чувства.

– Садись, Терренс, - предложил он, указав на большой деревянный стул с семейным гербом на спинке. – Мои силы уходят, а я должен о многом рассказать тебе, - закончил он вздохнув.

Я поставил стул около кровати и обернулся к человеку, лежащему под темно-синим шелковым покрывалом.

– Сын, - начал он, - я попросил тебя приехать в Англию, потому что… - я видел, как ему трудно собраться с мыслями, - потому что наши отношения никогда не были такими, какими они должны были быть, и … и я за это в ответе, – признался он, опустив глаза. Я был поражен, не в состоянии поверить, что мой отец произносит подобные слова.

– Я совершил ошибку, - со вздохом продолжал он, - ошибку, о которой я сожалел всю свою жизнь. Я предал мои истинные чувства к твоей матери и подчинился воле отца, желавшего сохранить честь семьи. Я причинил боль единственной женщине, которую любил, а потом усугубил свою вину, отдалив тебя от матери. Мне не следовало так поступать. – В эту минуту по щеке отца сбежала крупная слеза, доказывая искренность его раскаяния. – Я… я сделал тебя несчастным, приведя сюда, - заикался мой отец. – Ты был вечным напоминанием об Элеонор, и, пытаясь забыть ее, я выбросил тебя на улицу. Я… я не знал, как вести себя с тобой… когда каждый твой жест напоминал о моей подлости. Каждый раз, когда я смотрел в твои глаза, я видел ее и не мог сопротивляться этому. Именно поэтому я отослал тебя в академию, поэтому не мог показать тебе свою любовь… Но я любил тебя, сынок… всегда любил.

– Отец! – только и смог выговорить я.

– И самое худшее, - хрипло продолжал он, - самое глупое и трагическое то, что… сколько бы я не работал, сколько бы женщин не имел, сколько бы не путешествовал, я никогда… никогда не забывал твою мать. Я был дураком, только теперь я понял это, теперь, когда у меня есть храбрость исправить свои ошибки, уже слишком поздно, сын мой, - закончил он, беззвучно рыдая. – Моим наказанием стало то, что я никогда не увижу твою мать и не получу ее прощения, - горько сказал он. – Но ты, сынок, сможешь ли ты простить меня? – он просил меня, нет, скорее, умолял, на что, как мне казалось, не способен Ричард Грандчестер. Что я мог сказать человеку, прощающемуся с жизнью, когда я совершил те же ошибки?

– Я прощаю тебя … отец, - хрипло ответил я. – Я не вправе судить тебя.

– Спасибо, Терри, - произнес он, называя меня уменьшительным именем, которое он дал мне в детстве. Я протянул руку и сжал его ладонь. Некоторое время мы молчали, не ощущая потребности в словах, чтобы выразить свои чувства.

Солнце скрылось за горизонтом, и комната погрузилась во мрак. В камине плясам огонь, освещая спальню робким, неясным светом. Дыхание моего отца становилось все тяжелее, и в вечерней тишине был слышен каждый его вздох. В это мгновение мои мысли пронзила внезапная догадка.

– Отец? – произнес я, нарушив тишину.

– Да? – устало отозвался он.

– Почему ты не пытался заставить меня вернуться в Англию еще тогда… я имею в виду, ты ведь мог это сделать, мне было всего шестнадцать, и я все еще находился под твоей опекой.

– Выходит, она тебе так и не сказала, - ответил отец, загадочно улыбаясь.

– Она?

– Да, твоя школьная подруга, в которую ты был так влюблен.

Это стало последней каплей. Я повернул лицо к огню, не в силах скрыть замешательства. В конце концов, вся моя жизнь сводилось к одному-единственному имени.

– Кенди, - прошептал я.

– Да, ее звали именно так, - отметил мой отец. – Знаешь, сынок, я не встречал человека, способного быть таким убедительным, как эта молодая леди.

– Как … как ты с ней познакомился? – нерешительно спросил я.

– Ну, - слабым голосом сказал старик, - когда ты уехал, я пошел в академию поговорить с директрисой… она … она позвала девочку… эту Кенди… чтобы расспросить ее о тебе, потому что она думала, Кенди знала, где ты находишься.

– Она не знала, - немедленно возразил я с таким рвением, словно знал, что мой отец осмелился впутать Кенди в наши семейные неприятности.

– Да, она не могла сказать мне, где ты… но… она так настойчиво просила позволить тебе стать свободным… я … я не знаю… я просто не мог сопротивляться ее доводам… Удивительно, какой убедительной была эта маленькая женщина. Думаю, последовав совету этой юной леди, я совершил самый разумный поступок в своей жизни, - заключил он, внезапно ослабев.

– Кенди! – рассеянно повторял я, погруженный в собственные воспоминания. С каждым поворотом существования я понимаю, что самые лучшие моменты в моей жизни связаны с тобой, Кендис Уайт.

– Ты … ты когда-нибудь видел ее? – рискнул спросить отец. Видимо, выражение моего лица говорило красноречивее, чем мои слова.

– Да, - сказал я, не сумев скрыть тоску.

Между нами вновь воцарилось безмолвие. Ночные тени, смешанные с отблесками камина, создавали причудливые образы на древних стенах. Мой отец уснул, и я оставался с ним в течение многих часов. Я видел в его глазах ту же тень смерти, что и в глазах Сюзанны. Поэтому я знал, что его конец близок, и, хоть при его жизни я никогда не был рядом, мне хотелось остаться с ним в его смерти.

Через некоторое время, показавшееся мне вечностью, отец проснулся с гримасой боли. По его приказу в комнату вошла целая команда врачей и медсестер, пытающихся спасти жизнь человека, которого уже потребовал к себе Бог. Эти люди могли лишь облегчить его последние мгновения. Когда они покинули спальню, оставив нас наедине, отец окинул меня самым открытым взглядом, на который был способен.

– Спасибо, Терри… что был со мной, - пробормотал он, - я хотел бы, чтобы твоя жизнь была лучше моей, сынок.