Столыпин
Шрифт:
Руководил маленькой дорожной командой полковник Приходькин. Министр, как рядовой полицейский, беспрекословно слушался приказаний.
– Поднять верх.
Полковник мог бы и повежливее выразиться, но тогда это заняло бы слишком много времени да и внимание привлекло бы. Автомобильное ландо было снабжено откидным верхом, на случай дождя. Конечно, при остановке машины это сделали бы шофер и полковник, но тогда уж не сокроешься от прохожих.
– Деревни проезжаем в закрытом виде.
– В чемодане?.. – посмеялся Столыпин.
Но безропотно принялся помогать Кривошеину. Откинутый верх на ходу натащили
Поскольку питерский поезд прибыл на Николаевский вокзал в шесть часов, завтраком себя не утруждали. По-дорожному так по-дорожному. Под Истрой свернули на бережок, шофер, он же и метрдотель, быстро сварил на спиртовке кофеек, раскинул на пеньке салфетку и церемонно разложил бутерброды:
– Кушать подано, господа.
Личный шофер московского губернатора на пикниках бывал, толк в дорожных застольях понимал. Поди, и не такое бывало! Тут-то ведь без девочек хорошо, от еды не отвлекают! Возвратились в автомобиль в самом лучшем расположении духа.
Пора было сворачивать к хуторам.
Первым в списке Кривошеина значился хутор Игната Перфильева. Совсем близко от большака.
Хозяин не так давно вышел из общины, жил в сенном сарае. Сруб дома лежал еще в наполовину отесанных бревнах. Хозяин то ли с сыновьями, то ли с нанятыми работниками как раз и тесал венцы.
Он, конечно, не знал, что за гости нагрянули, но на всякий случай снял войлочный капелюш:
– Ваши благородия, пожалуйте… в дом!..
Парнишка уже раскрывал ворота сарая, не меньше отца понимая, как нелепо – приглашать гостей в такой, с позволения сказать, «дом».
Столыпин, скинув белые перчатки, положил хозяину руку на плечо:
– Не унижай себя поклонами. Без обиды выдел тебе дался?
– Да как сказать… да вы садитесь, гости дорогие… уж чем богаты, не обессудьте… – глазами грозил он засуетившейся возле кухонного навеса хозяйке.
Притащенные тем же парнишкой табуретки обмахнул смятым капелюхом.
– Ладно, хозяин, мы когда-то помещиками были, к крестьянским табуреткам привычные, – первым присел Столыпин. – Рассказывай. Да если обижают, не ври.
– Чего врать. Обиды есть, да ведь как у всех… Помещики, говорите? Мой-то помещичек весь прахом изошел, рад был и моим деньжонкам. У него все рушится… Вы сами-то не разорились? – посочувствовал гостям. Хотя видел, что не из бедных.
– Да нет, Игнат. Просто продаем свои земли. Таким как ты. Вот, осматриваемся… Тебя-то Крестьянский банк при покупке не объегорил?
– Да как сказать?.. Все посчитать я не могу, но вроде излишков не драли… Но что я? Не нищий же. Гостей и угостить не грешно.
– Да мы позавтракали. Так, на минутку завернули. Не отвлекай хозяйку. Не надо, не надо – замахал он рукой бабе, которая бежала от кухоньки со сковородкой в одной руке и шкаликом в другой. – Водицы ежели?.. Жарко.
– Жарко, – согласился хозяин, подзывая парнишку.
Тот быстро с подачи матери на белом рушнике принес кувшин и стаканы.
– Родничок на моей земельке добрый, не застудитесь, вспотевши-то, –
объяснил Игнат.Верно, пить такую ключевую водицу следовало без жадности. Пока гости неторопливо ее потягивали, хозяин под стук топоров своих помощников поделился заветной думкой:
– Аржаные озимые, впервой свои-то, посеял. Сейчас, до дождей-то, избу поднять бы под крышу… Недоделки-то уж потом. Ведь что я надумал?.. – Он, видно, еще сам в задумке сомневался. – Хочется под гонт домишко поднять. Хватит, под соломенной крышей нажился… Но ведь и Москва не сразу строилась. Куда уж мне! Малый срубок пока сварганить, чтоб где жить, а уж к нему и основной дом прилаживать. Чтоб пятистенок в конце концов вышел. По мере сил. Так ли, гостейки, в Москве-то бывало?
– Бывало всяко, хозяин. Спасибо за водицу… и Бог, как говорится, в помощь. А если кто будет обижать, вот тебе мой адресок, – протянул Столыпин нарочно для того более крупно отпечатанную служебную визитку, на которой были и эти устрашающие слова: «Министр внутренних дел…»
Следовало садиться в машину, чтоб избежать ненужных вопросов.
Полковник Герасимов да и Недреманное око возражали против раздачи адресов, но Столыпин их успокоил:
– Пока какой-нибудь бомбист на этой визитке обнаружит мои дорожные следы, я уже буду на Елагином острове. А хуторянину – охранная грамота. Тронь-ка его теперь!..
Так они попутно посетили еще несколько мест. Новоявленные хуторяне где на ногах стояли, где на головах, где еще на карачках, а где и пластом лежали. Землю-то, выделенную из общего пользования, можно было теперь не только выкупить. Но и в наличные обратить… пропить то есть…
XIII
Дом Семенова нашли без труда. Он, оказывается, жил в самой деревне, а не на хуторе, и то бы хорошо, не надо прыгать по колдобинам проселка, – да хорошего-то выходило мало…
Сергей Терентьевич, по-рабочему одетый, стоял у большого плуга-корчевателя, к которому припрягают пару добрых лошадей. В чистой, брезентовой куртке. А перед мордами лошадей, закрывая путь к распахнутым воротам, по-веселому ярилась праздничная толпа.
Семенов услышал подъезжавшую машину, узнал вышедшего из нее Столыпина, но явно не знал, что делать. В сердцах крикнул:
– Да ладно вам шуметь! Видите, ко мне гости?!
Гостей таких деревня Андреевское не видывала. Толпа, как под плугом-корчевателем, раздалась в стороны. Ясно было, что каждый одевал на себя лучшее, что было в доме. Праздник?.. Но какой?.. Столыпин, считавший себя добрым христианином, не мог взять в толк. На всякий случай снял фуражку и поклонился с выжидательным вопросом:
– С праздником, православные?..
Что тут началось!..
– Семенов день – бабий день!
– Растворяй кишень, да ширей для гостей!
– На Сёмин день пашенку не паши, а…
– …а если пахал, так только до обеда, после обеда-то пахаря и вальком погоняй!..
Верно, у некоторых баб были вальки, которыми на берегу колотят белье. Не зло, но и Семенова колотили разряженные! А мужики так себе в сторонке угрюмо смолили цыгарки и сплевывали совсем не празднично. Однако нашествие важных гостей мигом потушило дымки в бородах. Стали стаскивать праздничные, еще не затертые капелюхи, поглядывая на хозяина.