Страна негодяев

Черёмуха

Черемуха душистая С весною расцвела И ветки золотистые, Что кудри, завила. Кругом роса медвяная Сползает по коре, Под нею зелень пряная Сияет в серебре. А рядом, у проталинки, В траве, между корней, Бежит, струится маленький Серебряный ручей. Черемуха душистая, Развесившись, стоит, А зелень золотистая На солнышке горит. Ручей волной гремучею Все ветки обдает И вкрадчиво под кручею Ей песенки поет. <1915>

«Я одену тебя побирушкой…»

Рюрику

Ивневу

Я одену тебя побирушкой, Подпояшу оструганным лыком. Упираяся толстою клюшкой, Уходи ты к лесным повиликам. У стогов из сухой боровины Шьет русалка из листьев обновы. У ней губы краснее малины, Брови черные круче подковы. Ты скажи ей: «Я странник усталый, Равнодушный к житейским потерям». Скинь-покинь свой армяк полинялый, Проходи с нею к зарослям в терем. Соберутся русалки с цветами, Заведут под гармони гулянку И тебя по заре с петухами Поведут провожать на полянку. Побредешь ты, воспрянутый духом, Будешь зыкать прибаски на цевне И навстречу горбатым старухам Скинешь шапку с поклоном деревне. 29 марта 1915

«О дитя, я долго плакал над судьбой твоей…»

О дитя, я долго плакал над судьбой твоей, С каждой ночью я тоскую все сильней, сильней… Знаю, знаю, скоро, скоро, на закате дня, Понесут с могильным пеньем хоронить меня… Ты увидишь из окошка белый саван мой, И сожмется твое сердце от тоски немой… О дитя, я долго плакал с тайной теплых слов, И застыли мои слезы в бисер жемчугов… И связал я ожерелье для тебя из них, Ты надень его на шею в память дней моих! <1915>

Город

Храня завет родных поверий — Питать к греху стыдливый страх, Бродил я в каменной пещере, Как искушаемый монах. Как муравьи кишели люди Из щелей выдолбленных глыб, И, схилясь, двигались их груди, Что чешуя скорузлых рыб. В моей душе так было гулко В пеленках камня и кремней. На каждой ленте переулка Стонал коровий рев теней. Дризжали дроги, словно стекла, В лицо кнутом грозила даль, А небо хмурилось и блекло, Как бабья сношенная шаль. С улыбкой змейного грешенья Девичий смех меня манул, Но я хранил завет крещенья — Плевать с молитвой в сатану. Как об ножи стальной дорогой Рвались на камнях сапоги, И я услышал зык от Бога: «Забудь, что видел, и беги!» <1915>

«У крыльца в худой логушке деготь…»

У крыльца в худой логушке деготь. Струи черные расхлябились, как змейки. Ходят куры черных змей потрогать И в навозе чистят клюв свой клейкий. В колымаге колкая засорень, Без колес, как лапы, смотрят оси. Старый дед прямит на втулке шкворень, Словно косу долбит на покосе. У погребки с маткой поросята, Рядом с замесью тухлявая лоханка. Под крылом на быльнице измятой Ловит вшей расхохленная канка. Под горой на пойло скачет стадо. Плачут овцы с хлебистою жовкой. Голосят пастушки над оградой: «Гыть кыря!» – и щелкают веревкой. <1915>

Старухи

Под окном балякают старухи. Вязлый хрип их крошит тишину. С чурбака, как скатный бисер, мухи Улетают к лесу-шушуну. Смотрят бабки в черные дубровы, Где сверкают гашники зарниц, Подтыкают пестрые поневы И таращат веки без ресниц. «Быть дождю, – решают в пересуде, — Небо в куреве, как хмаровая близь. Ведь недаром нонче на посуде Появилась квасливая слизь, Не зазря прокисло по махоткам В погребах парное молоко, И не так гагачится молодкам, Видно, дыхать, бедным, нелегко». Говорят старухи о пророке, Что на небе гонит лошадей, А кругом в дымнистой заволоке Веет сырью звонистых дождей. <1915>

Разбойник

Стухнут звезды, стухнет месяц, Стихнет песня соловья, В чернобылье перелесиц С кистенем засяду я. У реки под косогором Не бросай, рыбак, блесну, По дороге темным бором Не считай, купец, казну! Руки цепки, руки хватки, Не зазря зовусь ухват: Загребу парчу и кадки, Дорогой сниму халат. В темной роще заряница Чешет елью прядь волос; Выручай меня, ножница: Раздается стук колес. Не дознаться глупым людям, Где копил-хранил деньгу; Захотеть – так все добудем Темной ночью на лугу! <1915>

Плясунья

Ты играй, гармонь, под трензель, Отсыпай, плясунья, дробь! На платке краснеет вензель, Знай прищелкивай, не робь! Парень бравый, синеглазый Загляделся не на смех. Веселы твои проказы, Зарукавник – словно снег. Улыбаются старушки, Приседают старики. Смотрят с завистью подружки На шелковы косники. Веселись, пляши угарней, Развевай кайму фаты. Завтра вечером от парней Придут свахи и сваты. <1915>

Руси

Тебе одной плету венок, Цветами сыплю стежку серую. О Русь, покойный уголок, Тебя люблю, тебе и верую. Гляжу в простор твоих полей, Ты вся – далекая и близкая. Сродни мне посвист журавлей И не чужда тропинка склизкая. Цветет болотная купель, Куга зовет к вечерне длительной, И по кустам звенит капель Росы холодной и целительной. И хоть сгоняет твой туман Поток ветров, крылато дующих, Но вся ты – смирна и ливан Волхвов, потайственно волхвующих. <1915>

«Занеслися залетною пташкой…»

Занеслися залетною пташкой Панихидные вести к нам. Родина, черная монашка, Читает псалмы по сынам. Красные нити часослова Кровью окропили слова. Я знаю – ты умереть готова, Но смерть твоя будет жива. В церквушке за тихой обедней Выну за тебя просфору, Помолюся за вздох последний И слезу со щеки утру. А ты из светлого рая, В ризах белее дня, Покрестися, как умирая, За то, что не любила меня. <1915>

Колдунья

Косы растрепаны, страшная, белая, Бегает, бегает, резвая, смелая. Темная ночь молчаливо пугается, Шалями тучек луна закрывается. Ветер-певун с завываньем кликуш Мчится в лесную дремучую глушь. Роща грозится еловыми пиками, Прячутся совы с пугливыми криками. Машет колдунья руками костлявыми. Звезды моргают из туч над дубравами. Серьгами змеи под космы привешены, Кружится с вьюгою страшно и бешено. Пляшет колдунья под звон сосняка. С черною дрожью плывут облака. <1915>