Страшен путь на Ошхамахо

Сана слегка зарделась, но вот ресницы ее глаз вздрогнули, и сегодня впервые девушка посмотрела на Кубати, встретившись с ним на какой-то почти неуловимый миг взглядами. И как же много увидел радостно потрясенный юноша в этих чудных глазах – живых и ясных, готовых вместить в себя любой величины доброту, любой огромности преданность, любой глубины чувство! Сам он теперь ничего не мог, да и не хотел говорить. Сейчас можно было бы только петь, если б… можно было… А так приходилось стоять, захлебнувшись волной внезапного счастья, и не знать, что делать дальше.

Выход из затруднительного положения нашла, конечно, Сана. Она сделала это легко, непринужденно, нисколько не задумываясь, как до нее делали все девушки земли: просто взяла да убежала.

* * *

А Тузарову так и не удалось встретиться с Нальжан наедине. Во-первых, она как хозяйка была в этот день занята сверх всякой меры, во-вторых, слишком уж много людей толклось во дворе, а, в-третьих, рядом с Канболетом все время находился Джабаги. Казанокову Канболет очень нравился. Нравился не в пример некоторым князьям, которые, несмотря на скромное, совсем не знатное происхождение Казанокова, искали с ним дружбы. Цену такой дружбе Джабаги знал преотлично. Каждому высокородному хотелось бы при случае намекнуть себе подобным, что вот, мол, этот мудрец из Казанокея долго с ним, князем, беседовал и почерпнул у него, князя, кое-какие мысли.

В Канболете Джабаги видел человека совсем другого, чем-то он был похож и на Емуза, и на Кургоко Хатажукова, но больше на спокойных, рассудительных, немало видевших в жизни простых кабардинских крестьян. На тех крестьян, которые хорошо знают свое дело, умеют и любят работать и не любят тратить лишних слов. С Тузаровым было приятно беседовать, этому человеку хотелось поверять самое сокровенное. Канболет больше любил слушать, на обращенные к нему вопросы старался отвечать покороче, но не в ущерб ясности. Изредка Канболет спрашивал сам – и Джабаги едва сдерживал сияющую улыбку: вопрос всегда бывал труден и интересен, речь обычно шла о сложных людских взаимоотношениях, о прошлом народа, о возможных путях в будущем. Такие вопросы наводили на неожиданно светлые мысли.

– Вот ты заговорил, брат мой Канболет, о несовершенствах нашего мира подлунного. Сомневаешься в том, что мир можно исправить, сделать справедливее и человечнее. А я не сомневаюсь… Мир переделать можно. Однако сегодняшнему поколению людей это не под силу. Если говорить не об одной семье, не об одном селении и даже не об одном народе, то люди, которые живут сегодня на земле, могут лишь слегка, на какую-то крохотную малость улучшить свой мир, а наградой им будет вера в благодарную память потомков. И это прекрасно! Но если бы все так думали! Если бы каждый понимал, что и в малом и в большом надо творить для грядущего! Тогда и жизнь сразу бы стала и справедливее, и человечнее.

Они прогуливались по берегу реки, затем направились в сад. Проходя через двор, встретили Нальжан. Она улыбнулась обоим, но от лица Канболета отвела взор чуточку быстрее, чем это делают просто близкие, дружелюбно настроенные люди. Канболет спросил Джабаги:

– А разве наше настоящее, пусть и несовершенное, не стоит того, чтобы и ради него потрудиться тоже? – В его глазах, до сих пор выражавших глубокий сосредоточенный интерес к беседе, теперь появилось загадочно-мечтательное выражение.

– Да я и не говорил, что не стоит, – озадаченно пробормотал Казаноков. – Конечно же стоит! – с веселой решимостью добавил он, когда выбежавшая из сада разгоряченная дочка Емуза едва не столкнулась с молодыми мужчинами и, смущенно вскрикнув, помчалась дальше.

* * *

Вокруг усадьбы Хатажукова народ собирался задолго до приезда виновников торжества. Множество людей шло и ехало из соседних, а то и отдаленных селений.

Вся Кабарда уже знала, что нашелся сын пши Кургоко, и такой джигит – прямо нартам под стать.

Двор Хатажукова стоял на пологой покатости взгорья, восходящего где-то там, подальше, к более крутым склонам лесистого Черного хребта. Пять-шесть жилых домов (один из них довольно большой), построенных, вернее, сплетенных и слепленных на обычный кабардинский лад, конюшня, закрома для хранения зерна, широкие навесы, загон для овец – выглядит все это хотя и внушительно, но, в общем, неказисто и беспорядочно.

В почтительном отдалении от усадьбы, на обрывистом берегу тихой речки

– несколько десятков крестьянских халуп, чуть выше по течению – дома уорков, похожие по своим достоинствам (тоже весьма скромным) на княжеское жилье.

Между кургоковским двором и селением – широкое и ровное пространство свободной земли. В обычное время – это выгон для скота, а по торжественным случаям – место для веселых и мужественных игрищ.

Погода была пасмурная, накрапывал мелкий дождичек, но людей, толпившихся возле усадьбы, это не беспокоило. Они пришли бы сюда и в ливень с градом. На обширном кургоковском дворе разгорались костры, отблески пламени играли на медных боках огромных котлов. Один из котлов особенно поражал своими размерами: высокому мужчине пришлось бы встать на цыпочки, чтобы заглянуть через край этой глупой посудины.

– Не в развалинах ли Алигха-я-уна [153] выкопал наш князь этот котел? – спросил кто-то из мужчин.

– Не-ет, – протянул худенький старичок в ветхой одежонке. – У Алиговых был котел, вмещавший одновременно сорок быков. А в этом только два поместятся.

– Ну нам и этого на все коаже хватило бы, – сказал здоровенный парень с бычьей шеей.

– Хватило бы, – согласился старичок, – если бы ты, Шот, работал за столом вполсилы.

Все засмеялись, а громче всех – Шот.

153

развалины древнего строения, где жили, по преданию, Алиговы — потомки греческой (эллинской) знати

– Да, уж сегодня, я думаю, можно будет поработать во всю силу. Не часто выпадает мне такой случай.

– Едут, смотрите! – раздался чей-то крик. – Это они!

– Нет, – возразил всезнающий старичок, – младший Хатажуков должен появиться с захода, а эти с восхода едут… – чуть помедлив, он добавил:

– Ахловы это. Братья Ахловы. Самый старший – в знаменитой своей шапке. Хотя он и не самый высокий пши в Кабарде, зато шапка у него самая высокая!

– А вон, смотрите, еще какие-то важные птицы приближаются!

– Вижу, вижу… Ну правильно! Князь Касаев с сыновьями и со своей многочисленной и всегда голодной свитой. Уж эти повеселятся!

– Кайтукин Аслан-бек, говорят, уже здесь.

– И Атажукин Мухамед приехал.

– И Атажука Мисостов…

– И Казиев Атажука…

– Ислам-бек Мисостов…

– Какие у них одежды богатые!

– И оружие, и конская сбруя…

– Да что там говорить! У них девять шуб на одного, а у нас, бедняков, на девятерых – одна!

– Истинно так! Нам есть чем кроить, да не из чего шить…