Страшен путь на Ошхамахо

– Я услышал об этом от тех крымцев, которые Алигота разыскивали. А Шогенуков не сказал мне ни слова. Сам сераскир тоже не обмолвился.

– У-о-о! Шогенуков, Шогенуков… И как же я отпустил его тогда, на берегу

Тэрча!

* * *

В ущелье Бедыка надолго задерживаться не пришлось. Куанч показал расщелину и скале, где прятал панцирь на ночь, показал и укромное место в сотне шагов, где он спал. И тогда начались поиски, в которых участвовали все. Осмотрели каждую пядь земли на довольно большом участке леса, а разгадку нашел Нартшу возле самой скалы.

– Смотри, Канболет, интересные дырочки в земле, правда? Как будто наконечником копья сделаны.

– Я вижу, ну и что же? – заинтересовался Тузаров.

– А то, что я знаю человека, чей посох оставляет в земле точно такие же дырочки.

ХАБАР ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ, убеждающий в многозначительности того изречения, которое гласит: «Для того, чтобы подняться ввысь, птице нужны крылья, а человеку – разум»

Старик Иуан сидел на куче старых овчин, заменявших ему постель, и медленно раскачивался из стороны в сторону. Его тоскливые глаза под белыми лохматыми бровями блуждали по стенам просторной и сухой пещеры. Довольно широкий ее вход был обращен к южной стороне, потому внутри было светло. По ночам этот вход старик занавешивал тяжелыми бычьими шкурами. В одну из наклонных стенок, в каменную трещину, был вбит массивный железный крюк. На нем сейчас висела часть кабаньей туши и коптилась над дымным костерком. Пахло (кроме дыма и мяса) ароматными засушенными травами.

Перед стариком лежала толстая растрепанная книга с побуревшими страницами, чуть поодаль воткнут в земляной пол длинный посох, в верхней части которого была крестообразующая перекладинка.

Долгие часы одиночества приучили Иуана к беседам с самим собой. Чаще всего он бормотал что-то невнятное, а иногда его взор загорался, и старик начинал вещать со страстью проповедника, вскрикивая и размахивая руками.

Сейчас он бережно перебирал ветхие страницы книги.

«Во всей Кабарде одна, наверное, осталась… Да и мне она стала совсем недоступна. И раньше я был не силен в русской грамоте, а теперь забыл и то, что знал в свое время. Когда же это было? Вот, помню, русские послы ходили к Курд-жий. Через балкарское племя Бахсанчилыла они шли. Провожал я их до перевала Донгуз-Орун-Баши… [147] – Старик задумался. – Молод я еще был тогда: еще и полувека не прожил. Вот Библию мне в то время и подарили эти русские…

147

Это русское посольство направлялось через Кабарду и Балкарию в Грузию в 1650 году

– дед перекрестился по старообрядчески – двумя перстами. – Ох-хо-хо… (Хоть молитвы еще некоторые помню).

Потом на старика, видно, накатило другое воспоминание, и он затянул тонким голосом нечто совсем не божественное:

Моя сабля, ой, дуне-е-ей,

Словно зуб собаки…

– Как там дальше?.. – старик покачал головой и тяжко вздохнул. Он долго думал, забрав в кулак свою клочкастую бороду, и наконец вспомнил еще один отрывок из песни:

Ой, дуней, да есть у нас

Сын Химиша Батараз,

Чьи усы как семь колбас,

А тело… а тело…

Старик снова осекся.

– Совсем голова дырявая стала. Что же там этот, Батараз?..

Потом он опять полистал немного Библию и спрятал ее под овчинами. «Сходить, что ли, к Дигулипх? Ходить-то теперь стало опасно. Татары попадаются на каждом шагу. Язычников пока терпят, а меня не помилуют».

– …Еще тыщу и еще полтыщи лет назад, – тоном ученого рассказчика заговорил старик, – султан [148] Диоклетиан преследовал, пытал и казнил христиан. И служил у него соглядатай по имени Спион Подлеций, от чьего зоркого ока мудрено было укрыться. Ныне означенный Спион

Подлеций служит султану Ахмеду и хану Каплану. И будет он так же служить и другим владыкам, выискивая инакомыслящих в течение еще одной восьмой тысячелетия. И можно бы избавиться от бессмертного соглядатая, да вот… нельзя. Всем людям и вождям их надо бы дружно ополчиться, но не могут они.

148

Конечно, не султан, а император

Старик подумал и выкрикнул со злостью, по-русски:

– Промеж их бысть пря! – и, укоризненно покачав головой, добавил:

– Яко бестие, но не яко человеци…

Кто-то вдруг появился в проеме пещеры.

– Мир этому дому!

Глубокие морщины на впалых щеках старика слегка разгладились:

– У-о-о! Кто ко мне пожаловал! Это ты, Нартшу, безбожник легкомысленный?

– Да, да, отец! – весело усмехнулся гость. – Это я, твой старый друг Нартшу. Первый безбожник пришел к последнему шогену.

– Не кощунствуй! Бог накажет.

– Страшнее, чем люди, никто не накажет.

– Да уйми ты язык свой! – рассердился шоген. – А то я тебя палкой!

– Шогеновским посохом?! – с притворным ужасом спросил Нартшу.

Старик хотел было дать волю своему гневу, но то ли вспомнил о приличествующих духовному пастырю терпении и кротости, то ли от внезапной перемены настроения, он устало махнул рукой.

– Спорить с тобой… – Иуан встал и пошел навстречу гостю. – Заходи, садись. Не побрезгуй моей нищенской шуг-пастой.

– Я тут не один, а с друзьями. – Нартшу вошел в пещеру, а старик увидел в нескольких шагах от входа двух молодых парней и одного мужчину лет тридцати.

– Только им не всякая шуг-паста по вкусу, хотя она и пахнет так соблазнительно,

– Нартшу кивнул головой на коптящуюся кабанятину.

– Ага, мусульмане, значит, – чуть слышно пробормотал шоген, а затем сказал уже погромче:

– Ничего, у меня еще коза есть, вон там, на лужайке пасется.

– Коза тебе, дорогой хозяин, еще пригодится – не оставаться же старому человеку без молока. А мы тут нескольких баранов пригнали. Оставим их здесь. Одного только зарежем.

– Балуешь ты старика Иуана…

Оживленный, но полный достоинства шоген вышел из пещеры и величавым жестом пригласил Канболета, Кубати и Куанча в свое жилище. Сделал он это так, словно обитал не в горной пещере, а в богатом княжеском доме.

Обоих молодых старик знал, но не выдал себя – может, эти люди желают остаться неизвестными?

И Кубати узнал старика: совсем немного времени прошло с тех пор, как видел его возле «сукообразного» камня. Еще мясо убитого кабана, как отметил про себя Кубати, не успело закоптиться. Он, конечно, не подозревал, что старик тоже его видел, но позже, на берегу Бедыка, с колодкой на ноге. Там же «последний шоген» с любопытством наблюдал из кустарниковой чащи за хитрыми проделками Куанча. И вот когда этот балкарский парнишка исчез куда-то, чтобы устроиться на ночлег, а Вшиголовый полез на обрыв, тогда старик решил забрать панцирь и унести к себе: крикливый татарин и злобный князь всколыхнули в его душе враждебные чувства, а пленник в колодке вызвал сострадание.