Страсть Северной Мессалины

Мечты долго могли бы оставаться несбыточными, когда б неутомимая Прасковья не нашла для Екатерины Григория Орлова.

Надо сказать, что еще до появления этого h'eros-amant [7] при дворе Прасковья начала присматриваться к его брату Алексею. Порою утверждение, что могучие богатыри сильны также и духом, обманчиво, однако относительно Алексея Орлова это была истинная правда. Екатерина с симпатией поглядывала на этого Геркулеса, самого сильного человека в Преображенском полку, куда он поступил на службу четырнадцати лет от роду. Алексей мог одним ударом сабли снести голову быку (и человеку, конечно, но это само собой разумелось!), раздавить двумя пальцами яблоко, приподнять карету, полную пассажиров… Кроме того, он был умен и хитер, а сабельный шрам во всю щеку, оставшийся у него после предательского удара, отнюдь не портил его внешности. Кто знает, как дальше развивались бы события, когда бы в 1758 году не появился в Петербурге брат Алексея Орлова, Григорий.

7

Герой-любовник (фр.).

Григорий Орлов привез в столицу с театра боевых действий в Пруссии взятого в плен адъютанта Фридриха Второго, графа Шверина, ну и, натурально, был принят при малом дворе, точнее, на половине Петра Федоровича, который являлся страстным поклонником Фридриха. Будущий император очень Орлову благоволил, а оттого графиня Брюс, которая продолжала свои неутомимые любовные изыскания, поглядывала на красавца поначалу не без брезгливости. Впрочем, слух, поползший вскоре по Петербургу, заставил ее переменить мнение.

Слух касался отношений этого самого Орлова с признанной красавицей Еленой Куракиной, любовницей графа и генерал-фельцехмейстера Петра Ивановича Шувалова. Самое пикантное заключалось в том, что Шувалов, восхищенный воинскими подвигами Григория, тотчас по приезде в Петербург взял его себе в адъютанты. Восхищаться и впрямь было чем: в сражении под Цорнсдорфом Григорий был трижды ранен и обратил на себя общее внимание храбростью и хладнокровием. Однако, сочтя, что его подвиги требуют награды, а раны – ухода, Орлов выбрал себе в милосердные сестры именно любовницу своего патрона.

Разумеется, сплетни об этом вихрем пронеслись по светским гостиным столицы. Не миновали они и ушей Прасковьи Брюс, которые были вообще-то постоянно насторожены, а уж когда речь заходила о Елене Куракиной – и подавно. Графиня Брюс Елену терпеть не могла – прежде всего, за исключительную красоту, конечно. Ну, а кроме того, их пути слишком часто пересекались в одних и тех же постелях, и порою любовники – мужланы!!! – доходили до того, что осмеливались сравнивать стати и внутренние качества Прасковьи и Елены – увы, не всегда в пользу графини Брюс…

Прасковья положила себе во что бы то ни стало отбить у Елены Степановны этого черноглазого красавца, которым восхищался весь Петербург. Отбить не отбить, но для начала хотя бы затащить его в свою постель. Сделать это никакого труда не составило, и вот тут-то Прасковья совершила вдруг потрясающее открытие: да ведь этот Григорий – именно то, что она ищет для дорогой подруги Като!

И, едва разомкнув объятия, она ринулась к великой княгине, чтобы сообщить радостную весть: Господь явил свою милость и послал-таки ей желанного героя!

Екатерина вскинула брови и недоверчиво уставилась на подругу:

– Брат Алексея Орлова? Ну что ж, посмотрим… А где бы, кстати, на него посмотреть?

– Гришка запросто вхож в покои великого князя. Да и живет теперь рядом с Зимним дворцом, в доме банкира Кнутцена. Там поселили пленного Шверина, ну а поскольку Гришка по-немецки шпарит, как истинный шваб, его и определили на житье поближе к Шверину – якобы толмачить для высокопоставленного пленника. Говорят, впрочем, что сильно Петр Иванович Шувалов на Гришку жаловался и молил убрать его с глаз Еленки Куракиной, дабы слишком не соблазнялась, – торопливо рассказывала Прасковья.

Узнав, что Григорию Орлову симпатизирует Петр Федорович, Екатерина едва не отказалась от намерения с ним увидеться. Однако Прасковья, которая ни на миг не сомневалась, что Григорий Орлов – то, что нужно, принялась расписывать его стати и достоинства (особенно постельные) такими красками, что Екатерина почувствовала почти неодолимое желание не только увидеть Орлова, но и убедиться в истинности описаний дорогой подруги.

Бросив один лишь взгляд на Григория, она поняла, что Прасковья в очередной раз оказалась права. Вот так и начался невероятный роман двадцатипятилетнего Орлова и тридцатилетней Екатерины – с легкой руки графини Прасковьи Брюс. Что и говорить, называя себя на пороге смерти путеводной звездой молодой Екатерины, Прасковья Александровна не слишком-то заносилась. И если Григорий Орлов со товарищи привел Екатерину на престол, то разве не было в этом и немалой заслуги Прасковьи Брюс?

Однако по пути к престолу Екатерине предстояло преодолеть еще немало препятствий. Одно из них состояло в том, что она опять почувствовала себя беременной.

Когда у нее был еще роман с Понятовским, муж порою навещал ее ложе, поэтому рождение дочери Анны (вскоре умершей) было воспринято Екатериной более или менее спокойно: от отцовства он не отрекался. Но теперь… теперь Петр всецело увлекся Воронцовой и другими дамами и забыл дорогу в спальню жены. Однако Екатерина ни за что не хотела избавляться от ребенка и решила родить его во что бы то ни стало. С помощью корсета и различных портновских ухищрений она скрывала изменения фигуры, однако роды скрыть было затруднительно. И чем ближе подходил их срок, тем больше она волновалась.

Екатерина плакала в уверенности, что пропала. А ее камердинер Василий Шкурин непрестанно успокаивал – он-де все для нее сладит, как надо, пусть она не изволит беспокоиться, – однако намерения свои не открывал.

– Да что нам, Петра Федоровича в комнате запереть, чтоб носа в спальню Като не сунул? – раздраженно воскликнула наконец Прасковья Брюс.

– Никого нигде запирать не понадобится, – решительно отвечал Василий. – Я сделаю так, что во время родов твоих, государыня, его величества во дворце не будет. Оставлю при тебе сына своего Сергея. Лишь только почувствуешь, что время твое приходит, скажи ему: «Вы-де мне больше не надобны», – и вели ко мне ехать.

– А ты где будешь? – непонимающе спросила Екатерина.

– Я-то? А я домой поеду.

С этими словами Шкурин поклонился и вышел, оставив молодую императрицу по-прежнему ничего не понимающей. Однако у нее уже не был сил ни на что, даже на переживания. Оставалось только покорно ждать срока, определенного ей судьбой.

Тем временем Василий Шкурин поехал к себе, на окраину Петербурга, где жил в большой избе с женой и тремя детьми. Он отправил семью к родне, вывез на телеге весь домашний скарб, а сам, оставшись один в пустой избе, принялся «хозяйничать». Довольно нахозяйничавшись, он лег на пол и заснул, а проснулся от топота копыт: сын примчался из дворца верхом и прокричал:

– Государыня сказала: мы-де ей больше не надобны!

Шкурин отправил его к прочей семье, а сам еще немного помешкал в доме. А когда вышел и сел на загодя оседланного коня, над крышею показались первые струйки дыма.

Шкурин знал, что Петр Федорович никогда не пропускает ни одного пожара в городе. Обер-полицмейстер немедленно посылал к нему гонца, чуть приходила весть о том, что где-то видели дым. Не помогать государь-император, понятное дело, мчался – в нем была неистребимая детская страсть к созерцанию большого огня!