Студент

Дня за три до собрания комитетские вывесили броское объявление на ватманском листе, которое гласило, что 25 мая (в субботу) в 15-00 часов в актовом зале института состоится расширенное комсомольское собрание. Повестка дня: "Персональное дело студента второго курса ф-та иностранных языков комсомольца Богданова Ю.П.". Вторым пунктом стояло "разное". Внизу приписка: "Явка всем обязательна".

Судя по объявлению, собранию придавали большое значение, так что дело принимало серьезный оборот.

Уже за полчаса до трех в актовом зале яблоку было негде упасть. Шум и галдеж стоял невыносимый и немного стал стихать, когда за стол для президиума, покрытый красной кумачовой тканью, полезло комсомольское начальство: секретарь комитета комсомола института Сергей Волков, секретарь нашего факультета Сорокин и декан факультета Николай Сергеевич Зимин. С краю стола скромно пристроился Секретарь обкома комсомола Игорь Осадчий, и это давало повод думать о том, что судить будут показательно и строго.

Когда зал успокоился, Волков с трибуны зачитал письмо, которое с подачи Лики написала бедная Маха.

– Товарищи, - почти трагическим голосом начал Сергей.
– В комитет комсомола поступило письмо студентки Токаревой и заявление студентки Мироновой, которые я сейчас зачитаю. "Уважаемый товарищ Волков! Я долго думала, прежде чем решиться сообщить о безнравственном поступке комсомольца Юрия Богданова, но как комсомолка, не могу молчать. Я хочу сообщить в наш комитет комсомола о том, что Юрий Богданов обольстил и обманом соблазнил мою подругу Марию Миронову, а когда она забеременела, бросил её. Так не должны поступать советские комсомольцы. Прошу осудить поступок Юрия Богданова. Член ВЛКСМ с 1953 года Лика Токарева".

По залу прошел ропот. Кто-то коротко свистнул, чей-то женский голос отчетливо произнес: "Позор", но потонул в негодующих голосах. Сергей поднял руку, утихомиривая зал и продолжал:

– Поступило также заявление от комсомолки Марии Мироновой. Зачитываю: "Секретарю комитета ВЛКСМ товарищу Волкову Сергею Викторовичу от члена ВЛКСМ

Мироновой Марии Михайловны. Прошу повлиять на комсомольца Юрия Петровича Богданова, так как он отказался на мне жениться, и я вынуждена была сделать аборт. Подпись"

Волков еще не дочитал заявление, а зал взорвался от топота, свиста, гула голосов и отдельных выкриков. И непонятно было, то ли народ поддерживает несчастную Марию, то ли осуждает. Но постепенно картина стала проясняться. Большинство девушек категорически встали на защиту чести и достоинства Марии Мироновой, мужское присутствие также безоговорочно поддержало Юрку.

Маша сидела с Милой Корнеевой ниже за два ряда от нас, опустив голову. И, мне казалось, она начала понимать всю абсурдность ситуации, в которую ее втянула подруга. Сама Лика на собрание не пришла. Ее положение давало ей на это право.

Я на мгновение представил себя на месте Машки, и мне стало плохо. Испарина выступила на лбу, и я почувствовал, как пот струйками стал стекать у меня подмышками. В глазах на какое-то мгновение потемнело. Я закрыл глаза пальцами рук и некоторым усилием воли сбросил это наваждение. От подобного я уже отвык, но я, как когда-то, сейчас ощутил чувства и эмоции девушки, которая сидела в двух рядах от меня и испытывала стыд и вместе с тем ужас от происходящего. Собрание только началось, а она уже поняла необратимость того, к чему ее склонила Лика, в самый критический момент умывшая руки, оставив ее один на один с позором.

– Юр, - тихо сказал я.
– Не суди ее. Она уже наказана.

Юрка понял меня, но усмехнулся зло и процедил сквозь зубы: "Дура". Сам он тоже переживал и нервничал. Лицо его покрылось бледностью и иногда желваки ходили по скулам.

– Тихо, товарищи!
– пытался успокоить зал Сергей. Это ему с трудом удалось.

– Кто хочет выступить?
– Сергей обвел взглядом зал, который гудел растревоженным ульем.

Секретарь обкома комсомола Игорь Осадчий что-то тихо сказал Сергею Волкову и тот поправился:

– Поступило предложение сначала заслушать Богданова. Богданов, - Сергей поискал глазами Юрку - Выйди и расскажи собранию, как ты сам расцениваешь свой поступок.

Юрка встал, но на сцену не пошел.

– А я никак не расцениваю свой поступок. Я считаю, что мои отношения с Мироновой - это наше личное дело, которое никого не касается. Во-вторых, я ничего не знал о положении, в котором находилась Миронова. Мы поссорились, и я не знаю, что там случилось дальше.

В зале стоял несмолкаемый гул. О том, кто виноват, кто не виноват, активно и горячо спорили на местах.

– Вы видите, товарищи!
– Волков вынужден был повысить голос, чтобы перекричать зал.
– Богданов считает свой поступок, позорящий не только честь комсомольца, но и советского гражданина, личным делом... У комсомольца не может быть секретов от комсомола. Меня поражает, что у Богданова нет даже тени раскаяния в своем проступке, и ведет он себя так, как будто не его здесь разбирают, и что ничего особенного не случилось. Это, извините, но кроме как циничным его поведение не назовешь. Я думаю, мы дадим правильную оценку поступку Богданова. Кто хочет выступить?

– Разрешите мне.

С места поднялась Светка Новикова, комсорг нашей группы. Светка всегда отличалась сверхинициативностью. Это проявилось еще в колхозе. Поэтому ее и выбрали комсоргом. Новикова вышла к трибуне и срывающимся от возмущения голосом заклеймила Юрку позором, сказав, что поведение Богданова несовместимо с высоким званием комсомольца, является аморальным и подрывает основы социалистической морали.

– Молодец Новикова!
– похвалил Светку Волков и одобрительно захлопал в зал, призывая последовать его примеру. Раздались жидкие хлопки.

– А почему это судят Богомолова? А что, Миронова вообще не причем?
– произнес с места кто-то из Юркиной группы.

– "Правильно", "береги честь смолоду", "Мироновой позор", - понеслось из зала.

Волков постучал пробкой по графину, призывая к тишине.

– Мы здесь никого не судим, - судят в другом месте. Мы разбираем дело комсомольца Богданова, так что ведите себя прилично. Миронова - жертва. Она сама написала заявление с просьбой наказать подлеца.

– Я не подлец!
– Юрка вскочил с места.
– Вы не имеете права меня оскорблять.