Судьба генерала

— Шайтан их всех забери, — проворчал Сеид, вставая с кошмы, — попались мы между двух огней.

— О чём это он? — спросил Николай своего переводчика, маленького круглого армянина Петровича.

— Плохо дело, ваше высокоблагородие, — закачал он головой и выпучил большие чёрные глаза. — Тачмурад — это один из самых известных разбойников во всех Каракумах от берегов Каспия до Хивы и Бухары. Он, правда, не такой зверь, как этот Сулейман-хан Меченый, который засел у нас на пути, и поговаривают, что Тачмурад не чужд благородства и даже помогает бедным, но разве можно верить этим слухам! Бандит и есть бандит! Ой, плохо, ой, плохо, — запричитал Петрович и стал посыпать свою большую круглую голову в зелёной тюбетейке песком, качаясь из стороны в сторону.

— А ну прекрати, — одёрнул его Николай, — бери вот ружьё и будь мужчиной.

— Да разве ружьё поможет, если на нас эти головорезы нападут?! И зачем я в эти Каракумы согласился идти, ведь здесь народ же совсем дикий, чуть что — каждый за свой пчак [27] хватается. Ох, люди! Ох, люди! — качал головой Петрович, вешая на плечо ружьё, на которое посматривал с опаской: а вдруг выстрелит?

А тем временем Гулляр уже уселась на переднего верблюда, и караван свернул с протоптанного столетиями караванного пути в девственные пески на северо-восток, как по компасу определил въедливый во всём, что касается службы, капитан гвардейского генерального штаба. Он тем временем проверил уже кавалерийский штуцер, засунул пистолеты за кушак и попробовал, хорошо ли вынимается шашка из ножен.

27

Пчак — туркменский нож.

3

Тем временем как караван Муравьёва всё глубже забирался в самые дикие и непроходимые места Заунгузских Каракумов, Сулейман-хан Меченый, беспощадно вырезав всё стойбище туркмен-текинцев у колодца Ортакуи, славящегося чистой, сладкой водой, нетерпеливо ждал теперь, когда же ему в лапы сам придёт со своим караваном этот проклятый русский, который изуродовал ему лицо в Тифлисе, а затем сорвал все его честолюбивые планы в коротком бою в Персии. Кровожадный бандит, давно уже превратившийся в изверга-отщепенца, не связанного ни с одной семьёй или родом, что было просто патологической редкостью для Востока тех лет, в своих садистских мечтах представлял во всех подробностях то, как будет сдирать с живого кожу с этого русского. В разгар его сладостных мечтаний главарю разбойников доложили, что к колодцам приближается караван, но только не со стороны моря, а с полуденных стран, юга.

— Это ещё что за сюрпризы? — прорычал Сулейман, приподнимаясь с кошмы. Он отдыхал после сытной трапезы в одной из юрт уничтоженного им рода. — И большой караван?

— Сорок верблюдов, хан, — почтительно ответил рослый курд в драном халате и грязно-коричневой чалме.

— А сколько человек с ними?

— Двадцать четыре вместе с погонщиками.

— Убейте их всех, — махнул рукой Сулейман-хан, — а верблюдов развьючить аккуратно и хорошо напоить, они нам ещё понадобятся.

Курд убежал, а главарь повернулся на другой бок. Он так уже пресытился кровью, что ему было просто скучно смотреть на новые убийства, а тем более резать людей самому. Вот если бы там был его русский, то это уж совсем другое дело! Сулейман вновь задремал.

Проснулся от едкого и резкого запаха дымящихся чуть ли не у него под носом стеблей травы гармалы, или травы дервишей, как её прозвали в народе.

«Что за чёрт?» — подумал Сулейман-хан и, еле продрав глаза спросонья, уставился на странную, длинную и худую фигуру, вихляющуюся у него перед глазами у входа в юрту.

Это был оборванный дервиш, размахивающий половинкой кокосовой скорлупы, подвешенной на медной цепочке, откуда выползала голубая ленточка дыма.

— Во имя Аллаха, милостивого, милосердного, — кричал он и кривлялся как бешеный, — подайте на пропитание верному последователю суфийского ордена накшбандийцев! Совершите же богоугодное дело, и это зачтётся вам на небесах.

— Откуда свалился на мою голову этот припадочный? — спросил главарь одного из своих подручных.

— Этот святой человек шёл вместе с караваном.

— Так почему же он ещё жив? — прорычал Сулейман-хан, поднимаясь.

— Как можно? — с ужасом уставились на главаря соратники, забрызганные ещё не запёкшейся кровью своих жертв, убитых всего несколько минут назад. — Разве уже родился на свете такой святотатец, который бы смог поднять руку на дервиша? Среди нас такого нет.

— Идиоты, стоит только какому-нибудь проходимцу нарядиться в лохмотья, подымить у вас под носом этой травкой и проорать несколько слов из Корана — и вы уже уверены, что это святой человек! — Сулейман-хан выхватил кинжал и замахнулся им на дервиша.

Бандиты зажмурились от ужаса и окаменели. На их глазах должно было случиться жуткое святотатство. Но дервиш перестал кривляться и спокойно посмотрел в глаза Сулейман-хану.

— Тебе привет от Мирзы-Безюрга, — проговорил негромко по-персидски. — Вот это от него, — и дервиш что-то протянул главарю.

Тот, совершенно опешив, уставился на худую, грязную руку, в которой блеснула половинка золотой монеты.

— Проходи, святой человек, — проговорил Сулейман-хан, убирая кинжал в ножны, делая шаг в сторону и вежливо придерживая откинутым полог у входа. — Ну, что стоите? — закричал он вдруг своим подручным. — Несите воды для омовения и режьте барана. Гость будет отдыхать в моей юрте.

Бандиты заволновались. На их глазах свершилось чудо. Аллах мгновенно вразумил святотатца. Воистину всесилен божественный Вседержитель, милостивый, милосердный! Все кинулись в разные стороны. А Сулейман-хан, оставшись один на один в юрте с дервишем, достал из потайного кармана свою половинку монеты и приложил её к той, что получил минуту назад. Они совпали.

— Рад приветствовать посланца могущественного каймакама, — проговорил почтительно главарь бандитов. — Не знаю, как вас звать, уважаемый?

— Зовите меня Хидыр-ага, — спокойно, даже чуть надменно ответил пришелец и уселся на роскошный текинский ковёр рядом с хозяином. — Я представляю интересы как Мирзы-Безюрга и Аббаса-мирзы, так и Английского королевства. Ну как, вам ещё не удалось поймать этого русского тайного посла, Николая Муравьёва? — Майор Бартон тяжёлым взглядом посмотрел на туркмена, и отпетый убийца услужливо улыбнулся в ответ.

Сулейман-хан почувствовал, что приобрёл нового могущественного хозяина.

4

Пять долгих дней шёл, ведомый отважной девицей Гулляр, караван по горячим бугристым пескам, поросшим кое-где полынью, саксаулом и верблюжьей колючкой, по ровным, как стол, растрескавшимся глиняным, исполинским высохшим лужам — такырам, на которых можно было увидеть изредка только большие кучи земли — гнезда крупных рыжих муравьёв, по пухлым белым подушкам солончаков, осторожно обходя заманчиво обросшие по краям изумрудными и ярко-пунцовыми, как созревший помидор, растениями солёные жаркие грязевые топи, куда мог провалиться с головой не то что человек, а целый длинноногий верблюд. И наконец они решили остановиться у древнего, полуразрушенного мазара — мавзолея старинного подвижника истинной веры, учёного и святого человека шейха Джафар-бея. Сложен он был из местного серого пористого ракушечника. Прямоугольной формы, с довольно высоким полукруглым сводом, он был виден издалека. Приблизившись к нему, путники различили теснящиеся рядом скромные могилы с каменными надгробиями. На них затейливым арабским шрифтом выведены были различные надписи и рельефно изображено всяческое имущество покойников — от плёток и сапог до верблюдов, а на одной плите Николай даже нашёл изображение русского самовара. Вокруг могил росли чахлые кустики саксаула и песчаной серебристой акации, увешанные тряпочками — символическими приношениями проезжающих мимо путников.