Судьба калмыка

– Когда теперь свидимся?

– Свидимся, даст Бог, живы будем.

– А ты, вижу, совсем научилась по-нашему говорить. Помучишься – всему научишься, среди разных людей работаю. Все Сенечку жду, надеюсь.

– А я жду Николая и Гришу, не верится мне, что больше не увижу. Ох, горе ты горькое! Может, придут еще? А?

Не пришли мужики. Легли навечно. И 9-го мая – Победа! Сколько народу вывалило на улицы, обнимались, плакали. Пели. Плясали. Центральная площадь у парка в райцентре бурлила. Играл духовой оркестр, невообразимая давка у буфетов, где вопреки продуктовой карточной системе за деньги можно было купить что-то съестное. Больше. Конечно, водку. Звеня орденами и медалями вне очереди шли инвалиды, кто без рук, кто без ног. А кто с руками и ногами, да еле держался на костылях, с развороченной грудью и животом. А те, кто завершили эту кровавую, победоносную войну еще были там, на последних рубежах, и домой еще придут не скоро. А здесь уцелевшие фронтовики подпив на радостях за Победу, пьяно осознав свое горькое положение, сначала тихо поскрипев зубами, потом все громче и громче выясняли отношения с сытой тыловой крысой или с блудливой женой, не сдержавшей верность. Пластались в клочья рубахи, горохом сыпались с гимнастерок пуговицы, хрястко влипали мосластые кулаки в свороченные носы. Выплевывались зубы. Победа! Она всегда доставалась через боль и кровь. Через искалеченные судьбы. Через смерть. И не приведи Господь в те дни празднования Дня Победы, даже и через несколько лет после войны, встретиться искалеченному, подвыпившему фронтовику, с так называемыми спецпереселенцами, многие из которых носили этот ярлык неизвестно за что. А некоторые из них заслуживали большего наказания, да отсиделись за спинами невинных страдальцев. А побывавший в пекле войны калека без разбору крыл матом, определяя всех в предатели. Маришка с ребятишками также была на площади. После громких речей руководства района, под духовой оркестр и многочисленные гармошки на площади и в парке началась повальная гулянка. К буфетам было не добраться, да и лишних денег не было. Ребятишки ныли: – мам. Купи чего-нибудь. Володька с Колькой шныряли в толпе, подбегая через некоторое время то с конфеткой, то с пирожками. – Вон там дядька с медалями задаром нас угостил. –Не воруете вы детки? – тревожилась мать. – Мам, ты что?

Наконец повезло и Тольке. Солдат с костылями без одной ноги держал в руке бумажный кулек, и время от времени доставал оттуда конфеты – подушечки и кидал в рот. Мать разговаривала с какой-то теткой. Толька заворожено смотрел на солдата и удивлялся как точно солдат швырял в рот конфеты.

– Пожует-пожует, проглотит и снова кинет. Встретившись взглядом с Толькой, солдат подмигнул ему и поманил пальцем к себе. Толька отрицательно мотнул головой. Солдат удивленно усмехнулся и поковылял к нему.

– Поможешь?

Пацан заговорщически зашептал: – Мамка заругает.

– А мы отвернемся в сторону. Отойдем. Давай, смелей. А то мне одному уж надоело.

– Как это может надоесть, они ж вкусные! – еле ворочал языком пацан, засунув в рот сразу несколько конфет. –Ну, действуй! – и он отдал весь кулек Тольке, который обомлел от радости. Маришка всполошилась, не увидев сына около себя и растерянно оглядывалась по сторонам. Толька перестал жевать и вылупив глазенки уставился на мать. Наконец она увидела его и замахала рукой: – Толичек, хади сюды!

– Ух ты! – выдохнул солдат – это кто?

– Мамка моя!

– Красивая, брат, у тебя мать.

– Лучше всех! – подтвердил пацан.

– А где ж ты взял конфеты? – затревожилась Маришка.

– Здравствуйте, с праздничком! – подошел на выручку солдат и протянул ей руку. – Иван, чуть-чуть не царевич, засмеялся он.

– Здравствуйте. С праздником! – смутилась Маришка, но руку подала.

– Вот с другом фронтовой паек уничтожаем. Ничего?

– Можно, – засмеялась Маришка. Тут подбежали Вовка с Колькой и увидев у брата такое богатство в руках напустились на него.

– Толька, нечестно, делиться надо.

– Мои сыночки, отец-то не дождался Дня Победы, еще в 42м похоронка пришла. Люди-то дожили, а ен нет. А может, где в госпитале лечится, а? – глаза Маришки наполнились слезами.

– Все случается, все случается – торопливо ответил солдат. – Ты не из Орешного случайно? – Оттуль. А таперь здесь живу, работаю.

– Вон оно что. Семена жена?

– Да. Семена Артемовича, а это его детки.

– Вон оно что, – протянул Иван потирая лоб и отдуваясь.

– Слухай, не видел ты его?

– А! Нет! – как-то странно протянул он бледнея лицом, зашатался на своих костылях.

– Табе плохо? – забеспокоилась Маришка.

– Жизнь мне спас твой Семен под Ржевом. Вместе воевали.

– Слухай. Милый солдатик, расскажи, как же ен?

– Прости. Мать, ничего не знаю. Помнил я пока в сознании был, когда тащил он меня из-под обстрела. Ногу вот оторвало, крови много потерял, очнулся уже в госпитале. А про него больше ничего не знаю. Потом госпиталь эвакуировали на Урал в Челябинск, где только не лежал. Контузия корежит, к ноге-то уж привык.

– Ну как же ты ничего не знаешь про него, а? – корила она солдата. –Может не хочешь чего сказать?

– Прости, мать, ничего не знаю. Хотел его семью разыскать и вот тебе на – встретились.

– Что ж ты такой, ничего не расскажешь? – рыдала Маришка дергая его за костыли.

– Дядя, а папка наш смелый был? – пытливо глядел на него Вовка.

– Смелый, дружок, смелый. Из пулемета до последнего патрона строчил. А потом и меня еще сумел вытащить, хотя раненый сам был. – Говорил я тебе, что папка наш смертью храбрых погиб, даже в похоронке так написано, а ты не веришь, – доказывал Вовка какому-то пацану, готовый сразиться с ним, толкая его плечом. – Сгиб, значит, мой Сенечка, а ты не хочешь сказать. Ты-то вот живой. – рыдала она, прижимая к себе младших сыновей.

– прости, мать, ей-богу ничего не знаю. – и заскрипев зубами, замотав головой, он медленно ушел в толпу.

– Ты че, мамка, зачем кричала на дяденьку, он мне конфет дал, и видишь. У него даже одной ноги нет!

– Ох горе мое горе! – рыдала Маришка- Глупенькие вы еще, ничего не понимаете.

– Ну ладно, успокойся, хватит.– подошла к ней соседка по работе. – У меня тоже двое сиротинок осталось, почти вместе похоронки получили. Жить надо, детей растить! Пошли концерт смотреть. А чего рты разинули, доблестные армейцы? Вон очередь стоит, булочки детям бесплатно дают. Там и мои девчонки, разыщите их и к ним в очередь.

– Мамка. Кончай плакать, праздник же! – и мальчишки умчались к очереди. Матери смотрели им вслед, вытирая слезы.

– Мараишка, Мараишка, празника! – послышалось рядом. Поискав глазами, маришка увидела знакомых старух-калмычек, окруженных подростками-калмычатами, возраста как ее дети. Тут же стояли и две молодые женщины, держа за руки детей двух-трех лет.

– Твои друзья? – как-то странно посмотрела на нее соседка.

– Да, Валя, это про них я рассказывала.

Женщины подошли ближе к кучке калмыков.

– С праздником вас! – Празника, празника! – закланялись старухи. Калмыцкие дети шептались, и внимательно смотрели в одну сторону, часто показывая туда вытянутыми руками. Валентина сообразила первой и весело-властно приказала ребятишкам: А ну быстро в очередь! Старухи враз закачали головами: Болшго! (нельзя!) и затараторили: – Нету, нету! Валентина переглянулась с Маришкой. – Вы что? Можно! Давайте быстрее в очередь! – и стали подталкивать ребятишек. Те несмело упирались, оглядываясь на своих, потом старухи разрешительно махнули руками и калмыцкая детвора, путаясь в своих немыслимых рваных одеждах, пустилась бежать в очередь. Следом пошли и Валентина с Маришкой. Выгонят их, вот посмотришь, вон литовцы, греки, хохлы стоят хоть бы что, а этих прогонят. И точно. Не успели калмычата добежать до хвоста очереди, как несколько крайних пацанов обернулись к ним с возгласами: – Куда? Калмычата остановились как вкопанные. Рослый литовский пацан из их компании растопырил длинные руки и по-клоунски согнувшись нагло заулыбался: – Лабас денас! (Добрый день!) Булочка кушать без вас! И победоносно оглядывался ища поддержки в очереди. Кучка литовских пацанов

радостно гоготала. – Вон, зырь! Калмычат в очередь литовцы не пускают! В очереди произошло движение. Из середины очереди вышли несколько местных пацанов, среди них был и Вовка, и пошли в хвост очереди, враз засунув руки в карманы штанов. Белобрысый пацан чуть выше ростом Вовки, в надвинутой кепке на самые глаза боком подошел к литовскому пацану, цвыкнул сквозь зубы на землю и небрежно спросил: -В рыло хошь, морда? Ты уже третий раз со своей оравой становишься в очередь. – Не-е, я пожалуйста, залепетал литовец. – Мы просто стоим.