Судьба королевского наследника

Если бы он нашел свою пару или, по крайней мере, надежную игрушку, он мог бы тратить свое время, зацикливаясь на ней, а не на том, что черт возьми, происходит в моей голове.

Его глаза только сильнее сужаются, поэтому я даю ему отмашку, но затем мое внимание переключается направо, когда входит Джастис, блядь, хрустальный мальчик.

Он бросает один взгляд в нашу сторону и пытается направиться в противоположном направлении, но я вскакиваю со стула быстрее, чем он успевает это сделать, и хватаю его за воротник как раз в тот момент, когда он выскальзывает через двойную дверь.

Я дергаю его назад, и тут появляется Син, закидывая руку на плечо Джастиса. Он притягивает его ближе, его рука крепче обхватывает его шею, чем что-либо еще, и плечи Джастиса расправляются, когда он борется в попытке не дать своему лицу нахмуриться.

— Как дела, приятель? — Син ухмыляется, но это та ухмылка, которая обещает нечестную игру. — В твоем маленьком магазинчике подарков с тобой хорошо обращаются?

Джастис хмурится, но не борется с Сином.

— Это не магазин подарков. Множество Одаренных верят в силу кристаллов, и он не мой. Я просто работаю там, чтобы помочь своим родителям.

— Если это не магазин подарков, то почему там работает девушка?

Его глаза устремляются в мою сторону, сузившись.

— Это были вы, ребята, сегодня в закусочной? — его глаза осматривают помещение, пытаясь понять, что все делают, когда находятся рядом с нами, и терпит неудачу.

— Я почувствовал запах применения силы. Там воняло свинцом, — обвиняет он.

Син хихикает, похлопывая себя по груди, когда отходит, мы оба стоим перед ним.

— Кто эта девушка, и почему она работает в твоем магазине?

Мне нужно, черт возьми, остыть. Не с этим конкретным куском дерьма, скорее с моими братьями. Они чувствуют что я хочу сказать еще до того, как это дерьмо слетает с моего рта.

Ему становится не по себе, его пристальный взгляд обегает все вокруг, прежде чем остановиться на мне. Он пожимает плечами.

— Она никто. Какая-то цыпочка, которая учится в Дарагане. Она подала заявление, и мои мамы наняли ее.

— Ты говоришь каждой девушке, которая приходит в магазин твоих мам, что трахнешь ее? — эти слова оставляют кислоту у меня на языке. Ненавижу этот вкус. Как гребаная кровь бездарных. Горький, отчаянный и чертовски ванильный.

— Я был… — он замолкает, сглатывая.

Да, почувствуй, что будет, прежде чем, блядь, соврешь.

Прежде чем я успеваю дважды подумать, слова вылетают у меня изо рта так же быстро, как приходят в голову.

— Уволь ее.

Его голова откидывается назад.

— Я не могу.

Я вхожу в его пространство, приподнимая бровь.

— Что, прости?

Беспокойство растет в нем, его сердцебиение учащается. Все, что оно делает, подпитывает мое. Как будто тебя оставили со зверем, жаждущем крови. Жаждущим убийства. Хаоса. Мой дар гремит внутри меня, выплясывая под кожей покалывающей волной.

— Она… — он делает паузу, чтобы подумать. Наконец, его покидает вздох поражения. — Ей будет все равно, если я скажу ей, что она уволена. Она просто будет возвращаться, пока мы не наймем ее снова, — он слегка хихикает, и мне не особенно нравится, как это, блядь, звучит.

Моя рука ложится на его горло, и я наблюдаю за контрастом моей кожи с его. Джастин — обычный. В нем, блядь, нет ничего особенного. Его способности начинаются с исцеления и в значительной степени заканчиваются защитной магией. Я имею в виду, они не совсем бесполезны, если у вас есть маг способный пробудить их. И я… маг. В нем около пяти футов шести дюймов, и руки которые я видел прижатыми к ее плечам.

Ярость вскипает на верхушке моего позвоночника, превращая его в сталь на пути вниз. Он знает ее. Не только ее имя, а ее. Черт. Я мог бы просто убить его. К черту закон. Ни мои братья, ни я блядь, вообще не хотели здесь находиться.

Это университет был для магов. Те кто не предал силу, которая есть у нас, или родословную. Университет предназначенный для того, чтобы все попадали в соответствующие факультеты силы и развивали свои дары в надежде стать хоть на четверть такими же могущественными, как мы.

Нахуй это. Я мог бы убить его, и люди бы и глазом не моргнули, потому что я Найт гребаный Деверо, и все точно знают, кто я, блядь, такой, а если нет? Они вот-вот это узнают.

Но я, блядь, не могу.

Потому что я Найт Деверо, и есть кое-кто похуже меня. Мы зовем его папой. И мамой. На самом деле, они оба чертовски устрашающие.

Но я уже знал это, знал что он, по крайней мере, ее «друг».

Какого хрена еще я бы стоял здесь, в нескольких секундах от того, чтобы потерять контроль и поджарить его мозг, пропитанный пыльцой фейри?

Моему разуму, кажется все равно. Очевидно, знать и слышать — две совершенно разные вещи, потому что я чувствую себя чертовски возбужденным.

Я собираюсь въебать ему. Жестко. Я унижу его, заставлю его ненавидеть меня так, как я ненавижу ее. Я буду наслаждаться каждой секундой этого. Это будет полностью ее вина.

Она ничто. Никто.

Не что иное, как игрушка, с которой можно поиграть, и мы будем играть. Чем скорее это произойдет, тем скорее это дерьмо закончится, и у меня будет на один повод меньше для беспокойства, и я смогу вернуться к тому капризному ублюдку, которым был с начала семестра, вместо капризного ублюдка с твердым членом. Прошедшая неделя была чертовски тяжелой.

Я вырываюсь из своих мыслей, понимая, что все еще стою здесь, уставившись на этого Бездарного ебаря, когда его покидает еще один низкий смешок. Как будто он думает о том, что сказал, представляя ее и то, что она сделала бы.

Я шагаю вперед, моя грудь врезается в его и отбрасывает на два шага назад.

Джастис напрягается, его руки поднимаются.

— Она придет на мою вечеринку в эти выходные, — говорит он в спешке, проклиная себя секундой позже.

Мои мышцы напрягаются, и я хочу, чтобы он продолжал. Я хочу, чтобы он продолжал, потому что я хочу снова ее увидеть.

Иисус, блядь, Христос. Что, блядь, происходит?

— Если ты… — ему приходится заставлять себя продолжать говорить. — Если ты захочешь увидеть ее снова, Лондон будет на моей вечеринке.

Лондон.

Лондон.

Электричество пробегает искрами по моим бокам, вверх и по груди, прежде чем проникнуть внутрь. Оно пульсирует там, прямо под кожей, как будто ждет резкого толчка, чтобы высвободиться.

Ее зовут гребанная Лондон.

Девушка с волосами цвета инея и глазами цвета вергласа. Они причудливого морозного синего оттенка внутри, с толстым обрамлением иссиня-черного цвета снаружи. Ее голова хорошо бы помещалась под моим подбородком, и если бы я прижался чуть ближе, все ее тело было бы погребено под моим. Ни дюйма не осталось от нее в поле зрения.