Судьба королевского наследника

— Ты снова что-то видела?

Она делает паузу.

— Да. Я видела.

Черт.

Когда мы с братьями были намного моложе, несколько сотен лет назад, наша мать однажды сказала нам, что никогда не будет использовать свой дар для манипулирования нами. Мы поверили ей.

Пока мы не стали достаточно взрослыми, чтобы понять, что мать всегда будет ставить отца на первое место.

— Мне нужно идти.

Я заканчиваю разговор и засовываю телефон обратно в карман.

— Что она сказала? — спрашивает Ледженд, внимательно наблюдая за мной, в то же время возвращаясь к подкидыванию мяча.

— Она хочет, чтобы мы сейчас же вернулись домой.

— Сезон, блядь, в самом разгаре. — Крид хмурится. — Мы не можем уйти, тренер сойдет с ума, если упустит хоть одного Лорда, не говоря уже обо всех четырех. Почему она бесится?

— Как всегда, она отдала приказ и ничего больше. Она что-то скрывает. Я это чувствую.

— С каких это пор ты можешь чувствовать что-либо через телефон? — Син сплевывает, все еще сердитый на меня. — Ты внезапно стал эмпатом?

Я пропускаю мимо ушей слова Сина. О чем, черт возьми, он говорит?

— Мы могли бы трахнуть пикси? Взять то, что мы хотим, и позволить ей утопить нас в пыльце фейри?

Ледженд кивает в знак согласия, глядя на меня.

— Да. — Мой голос звучит хрипло, и я сглатываю. — Давайте сделаем это.

Я чувствую, как Крид тычет в блок в моем сознании, но это легче, чем обычно, почти как ветер, обдувающий ваши щеки в городе Мороза, легком, как перышко, и кажущемся безобидным, хотя вы знаете, что в воздухе витает сила. Мне удавалось держать Крида подальше, сколько я себя помню. Я уверен, что он сильнее, и мог бы с легкостью проникнуть в мой разум, когда я был маленьким, но не сейчас. Магия не увядает с возрастом, она растет подобно неумолимой виноградной лозе, пока, в конце концов, не задушит вас до смерти. Я бросаю взгляд в его сторону и вижу, что он хмурится, а затем наши глаза встречаются.

Так что мой старший брат тоже понимает это, насколько усерднее ему приходится работать, чтобы хотя бы попытаться выкарабкаться. Я не могу впустить его туда сейчас, не тогда, когда я начал процесс спаривания, ни хрена не осознавая этого.

Когда мы подходим ко входу в катакомбы, кровососы уже в режиме вечеринки, Целители наготове, пока они готовят себе еду с помощью эликсиров убеждения и магического воздействия.

Затем появляется Пикси, не теряя времени, прибежавшая на зов королевской особы.

Она стоит примерно в пятнадцати футах впереди, на границе «голубого пламени», баррикадирующегося на вечеринке кормления, и даже не пошевелив пальцем, завязки ее халата начинают распускаться, темно-зеленый шелк падает к ее ногам в тот момент, когда мои ноги оказываются перед ней.

Она полностью обнажена, Син кружит у нее за спиной. Он что-то шепчет ей на ухо, и ее голова склоняется набок.

Мой взгляд скользит по сливочно-карамельному изгибу ее шеи, мой язык скользит по нижней губе, пока я отслеживаю ее пульс, стук, стук, стук, становящийся резче, чем дольше она ждет, когда я сделаю движение. Или, может быть, это из-за того, как руки Ледженда пробрались между ее бедер.

Я чертовски голоден, жажду чертовой еды, которая насытит, зная в глубине души, что ничто меня не насытит.

Никогда больше я не буду удовлетворен вкусом другого, теперь, когда попробовал то, что должно быть моим.

Низкое рычание зарождается в моей груди.

Нет.

Я сопротивляюсь. Она не может быть моей.

У нее нет Дара.

Она состарится.

Она умрет.

Пикси подпрыгивает, и я смотрю вниз и обнаруживаю, что длинные, острые когти разорвали кожу на кончиках пальцев. Кровь капает, по мере того как кожа вокруг них медленно заживает, превращая их в идеально острые когти.

Я чувствую на себе взгляды моих братьев, потому что да, это чертовски ново.

— Деверо, — выдыхает она.

Деверо. Не Найт и не Син, потому что она понятия не имеет, чьей груди касается ее обнаженное тело, понятия не имеет, кому она предлагает себя. Она не знает, и ей, блядь, все равно.

Затем Крид подходит, наматывает кулак на короткие волосы Пикси и слегка дергает их.

Она стонет, и от этого звука мои губы кривятся.

Глаза Крида находят мои, когда он опускает рот к левой стороне ее шеи, молча говоря мне сделать то же самое. Потеряться в свободном проходе передо мной и выкинуть из моей гребаной головы Лондон.

Я придвигаюсь ближе, пока обнаженное тело девушки не оказывается вплотную к моему, опускаюсь губами к ее шее. У меня болят зубы, поэтому я прижимаю их к ее артерии, и горячая жидкость извергается на мой язык.

В моей груди дико урчит, и я борюсь с гребаным криком, когда острое жало вонзается в мой гребаный разум, словно когти грифона впиваются в череп, пытаясь вырвать его из моего тела. Я со вздохом отрываюсь, отшатываясь от моих братьев и Пикси, у которой вкус гнилой плоти. Я спотыкаюсь о собственные гребаные ноги, падаю на колени и сердито рычу, когда желчь поднимается к моему горлу.

Я вздыхаю, плююсь и вскакиваю на ноги.

Я слышу приближение моих братьев, но быстро щелкаю пальцами и прыгаю сквозь мраморную дымку, закрывая портал прежде, чем мои братья смогут прыгнуть внутрь.

Это все ее гребаная вина.

Я ненавижу ее.

Я ненавижу то, как чертовски сильно мне нужно ее увидеть.

Прикоснуться к ней.

Попробывать ее, блядь, на вкус.

Я не уверен, что боги поступили правильно, что они подарили мне, гребаному королевскому Деверо слабую маленькую женщину, которая умрет какой-нибудь обычной смертью, как это делают люди, но сейчас я именно такой.

Во власти частичной связи, а все знают, что частичные связи сводят тебя с ума от желания. Всякого рода, но хуже всего эта невыразимая решимость защищать и чертовски неестественное желание любить и заслужить ответную любовь.

Я не хочу защищать никого, кроме своей кровной семьи.

Мне не нужно никого заслуживать, и я не хочу любить.

Я даже не знаю, как любить.

Я люблю своих братьев, да, но это не одно и то же.

Ничто уже никогда не будет прежним, кричит мой разум, и я говорю этой суке заткнуться нахуй.

Я докопаюсь до сути этого.

Выясню, где боги и судьба пошли не так.

Но сначала мне нужно взглянуть на нее.

Нет, я должен взглянуть на нее, как на слабую сучку, которой стала глубинная часть меня, та часть, которая почти пробилась когтями на поверхность.

Предполагается, что эта часть меня демоническая и беспощадная, болезненная, непростительная, чертовски безжалостная, и все же она хочет ползти за ничтожеством и падать перед ней на колени, как будто она высшее существо. Это не так.