Судьба

— Скажи ему, пусть поищет дураков в другом месте, — проворчал Тихонов, вставая, чтобы уйти.

Конторщик не стал переводить слов хозяина. Он начал уговаривать Тихонова согласиться. Ничего не поделаешь, новые хозяева и новые порядки. Ссориться с «Товариществом» глупо и опасно — вообще не получишь никаких подрядов. Теперь Белозеров здесь самая высшая власть, и все будет так, как он скажет.

Пока Тихонов и конторщик разговаривали между собой, Белозеров со скучающим видом разглядывал наряд Тихонова — торбаса из черной лошадиной кожи, пальто со стоящими буфами.

— Чего он на меня глаза пялит? — спросил Тихонов.

— Не бойтесь, не сглазит, — ответил Иван Иосифович. — Ну что, согласимся?

— А что делать, если он такой негодяй! Приходится соглашаться. Договаривайся.

Условились, что «Товарищество» купит крепежный лес — восемьсот тысяч штук и десять тысяч саженей леса. Тихонов в уме прикинул, сколько он потеряет из-за новой цены. Сумма получилась внушительная — шестнадцать тысяч рублей. «Убытки переложим на лесорубов», — подумал он и успокоился.

Разбитные агенты «Товарищества» ходили по приискам и продавали желающим акции — синие бумажки в аршин длиной. Желающих купить акций было немного, хотя агенты изо всех сил старались убедить рабочих, что это очень выгодно. Вскоре акциями стали торговать сами владельцы, отдавая их за полцены — нужда заставляла. А у кого сохранились акции, те спустя год получили первые дивиденты — на две акции пять копеек. А еще через год правление акционерного общества объявило, что компания понесла большие убытки, потому дивиденты выплачиваться не будут.

По тайге пошли слухи, будто царь велел расстрелять в Петербурге рабочих, что на востоке началась война между Россией и Японией. Весной, как только открылась навигация, началась мобилизация. Мобилизованных посадили на пароход и повезли в Иркутск.

Федор по-прежнему возил на прииске лес, а на лето уезжал к Майе и Семенчику в Бодайбо.

Прошло два года. Однажды Федор, возвращаясь вечером с работы, зашел к знакомым и застал в бараке Трошку. В помещении стоял шум и крик. Говорили все, перебивая друг друга, возмущались. Федор спросил у Трошки, что произошло.

— Разве ты ничего не знаешь? — в свою очередь спросил Трошка. — Нас продали англичанам. Оказывается, прошлым-то летом к нам в Бодайбо приезжал английский инженер мистер Ролькер, обследовал все шахты, прииски и уехал в свою Англию, — Трошка развернул измятую газету «Русские ведомости». — Послушай, что написал он в своем докладе: «На Ленских приисках огромные запасы золота. Только запасы Аляски превосходят запасы золота Ленских приисков. От Ленских приисков ежегодно можно получать семнадцать миллионов фунтов стерлингов». Подсчитал, мерзавец. И вот те… пожалуйста, новая акционерная корпорация.

Федор с трудом улавливал смысл того, о чем говорил Трошка, но старался понять. Трошка достал из кармана какие-то бумаги, развернул их и положил на стол. Это были объявления, извещающие на двух языках — русском и английском — о том, что создана «Русская золотопромышленная корпорация». «Лена Голдфилдс лимитед» — так называлась она по-английски.

— Возьми себе парочку, — сказал Трошка Федору. — Покажи якутам и растолкуй им, что к чему. Скажи, что теперь приисками будут владеть англичане, все, почти все, что мы будем добывать, уйдет в английскую казну.

Лесорубы спокойно отнеслись к тому, о чем рассказал им Федор. Среди них ни одного не было грамотного, посмотрели на объявления, и только.

— Наше дело — рубить лес, — сказал пожилой якут в рваных торбасах, выслушав Федора. — Остальное нас не касается. Только бы за работу платили исправно. А кому бредут принадлежать прииска, русским или англичанам, нам равно.

Вскоре Федор опять встретился с Трошкой — он привез на Иннокентьевский прииск крепежный лес, сгрузил его и зашел в барак перекусить тем, что захватил с собой. Время было утреннее, рабочие как раз завтракали.

Трошка поднес было к губам кружку с чаем и повернулся к двери. Увидев Федора, приветливо кивнул, поставил на стол кружку и продолжал, как видно, начатый рассказ:

— Первым пронюхал о том, что в тайге есть золото, иркутский купец Катышевцев. С тех пор прошло лет сорок. Купец, говорят, ездил скупать у эвенков пушнину и купил у одного охотника самородок, который тот сам нашел в стремнине.

— Должно быть, разбогател охотник-то, который самородок нашел? — спросил кто-то у Трошки.

— Какой там разбогател! Говорят, от голода умер. А купец-то, видать, не дурак был, смекнул, что на берегу Витима золото сверху лежит. Приехал к себе в Иркутск и шепнул на ухо своему приятелю Баснину, первому иркутскому богачу. Тот, конечно, обрадовался, как водится, и говорит: «Молчи, чтобы ни одна душа не знала, кроме нас двоих». И верно, первое время Баснин и Катышевцев вдвоем тут золото добывали.

— Вот где погрели руки! — воскликнул молодой белокурый рабочий, совсем еще мальчишка.

— Надо думать, — согласился Трошка. — Потом сюда понаехало старателей видимо-невидимо. Стали жечь костры, ну и подожгли тайгу. И пошло полыхать!.. Деревья, звери, птицы и даже люди — здесь обитали эвенки — все гибло от огня. А которые успели спастись, переселились в другие места.

— А старатели?.. — не утерпел белокурый.

— Не перебивай! — прикрикнули на него. — Рассказывай, Трошка.

Трошка отхлебнул из жестяной кружки остывший чай и продолжил свой рассказ:

— Золото, которое лежало-то на поверхности, быстро подобрали, стали потоп рыть шахты, в глубине искать золотишко вот… нашими руками. Мало нам своих капиталистов, которые сосут из нас кровь, так теперь английских капиталистов будем обогащать. А уж английские буржуи умеют жилы тянуть из рабочих…

Пожилой рабочий, сидевший у порога, громко кашлянул, показав глазами на Федора. Трошка понял, что означает этот кашель, и успокоил старика:

— Это — свой человек, такой же рабочий, как и мы… Англичане, душа из них вон, мастера угнетать рабочего человека. Из кого только они не выжимали соки — из негров, индейцев, китайцев… Надо, братцы, бастовать, драться со «своими» и чужими капиталистами!..

Вдруг дверь барака с шумом распахнулась. И тут же послышался лающий голос Евстигнея:

— Время завтрака кончилось! На работу, живо!..

Все вскочили и стали торопливо одеваться. Один только Трошка продолжал спокойно сидеть за столом и пить чай.

Топот лошадиных копыт удалился — Евстигней уехал. Через минуту в бараке осталось двое: Трошка и Федор. Федор, улыбаясь, смотал на Трошку, Трошка, держа в руках кружку с недопитым чаем, подошел к Федору к сел рядом.

— Ты чего улыбаешься?