Судьба

— Ага, Семенчик. Проходи, чего стоишь? — Илья налил в закопченный чайник воды, поставил на огонь. — Сейчас тебя чайком напою.

— Как ваше здоровье, дедушка?

— Какое там теперь у меня здоровье? На ладан дышу. Помирать скоро.

Майя выложила на стол гостинцы: полбутылки водки, пирожки и калачи.

— Это вам, дедушка Илья, гостинец от меня и Федора. Он скоро придет сюда.

Увидев водку, старик оживился.

— Вот спасибо, что не забыли!.. А вы как там живете? Муж устроился на работу?

Майя рассказала, что Федор возит на прииск лес, а она нанялась в прислуги. Но хозяева переезжают в Бодайбо, и она опять остается без работы. Могла бы поехать с хозяевами в город, но не хочет разлучаться с мужем.

— С такой женой, как ты, жить не тужить, — сказал старик. — А у меня жена была пропащая. Спуталась с дьяконом, и все пошло вверх дном. Я застукал их в амбаре и сгоряча лишил его жизни. За это меня и посадили в острог…

Илья тяжело вздохнул и понурил голову, У Майи защемило сердце от жалости.

— Дедушка, в чане есть вода? — спросила она.

— Надо поглядеть. Может, и нет. Ночью люди мылись.

Майя вышла в предбанник и тут же вернулась:

— Есть вода. Где ваше белье? Я вам постираю.

Старику показалось, что он ослышался:

— Что ты сказала?

— Говорю, где ваше белье? Хочу постирать.

— Что ты, господь с тобой! — Илья замахал руками. — Да я его как надел, так и не снимал. На него глядеть страшно. А другого у меня нет.

— Снимайте, которое на вас, не стесняйтесь. Когда у нас негде было переночевать, вы не только пустили меня с мужем и ребенком к себе, но делились с нами последней крошкой.

Слова Майи растрогали доброго старика. Он залез на печь, снял с себя черное как земля белье и бросил на пол. Майя зашла в баню, выстирала белье и развесила у печки.

— Пока белье будет сохнуть, пойдите помойтесь, дедушка Илья.

Когда Федор вошел, Илья сидел на печке после бани, довольный, сияющий. Федора он встретил как родного, слез с печки, поставил на стол чайник.

— Давно у меня не было таких дорогих гостей, — радовался старик, ласково поглядывая на Майю и Федора.

Они сели за стол. Федор разлил водку.

— Спасибо, милые, что пришли навестить меня! — У старика глаза наполнились слезами, он повернул лицо к Майе, — Я грешным делом думал, что все женщины на свете доброго слова не стоят, обманщицы… А теперь вижу, послал бог Федору ангела, тоже ведь женщина!.. Береги, Федор, свою жену. Такой ни у кого нет!.. За ваше счастье, за ваше здоровье! — Илья выпил единым духом и, закусив пирожком, сказал: — Выливай, Федор, остатки, я выпью за моего ангела!

Майя так и не смогла найти работу и вынуждена была уехать с хозяевами в Бодайбо. Поселились хозяева в просторном деревянном доме по Граумановской улице. Майе и Семенчику отвели маленькую комнатку с одним окном, выходящим в большой двор.

За всю зиму Федор не смог вырваться к семье — Тихонов не отпускал. Сезон в разгаре, надо было без передышки возить лес с хребта Энегльдима на Федосиевский прииск. Только в апреле, когда сошел снег и санная дорога испортилась, Федор сдал оленей пастухам-эвенкам и по железной дороге на несколько дней поехал в Бодайбо.

В переполненном вагоне ехали преимущественно приисковые рабочие. Сидели на лавках, в проходах на узлах и, нещадно дымя самосадом громко переговаривались. Все чаще и чаще повторялись слова: «пай», «акция», «объединение». Федор постепенно усваивал смысл этих мудреных слов. Оказывается, все золотые прииска приобретает в собственность какая-то промышленная компания. Будто бы сам его императорское величество Николай Второй соблаговолил купить львиную долю акций компании, по пятьдесят рублей за штуку. И что каждый человек может приобрести акции, потом получать дивиденты из прибылей. В дележе прибылей будут участвовать даже рабочие, ставшие владельцами новоиспеченной компании.

Маленький, тщедушный пассажир с жиденькой рыжей бороденкой, видимо конторщик, похлопывая себя по острым худым коленкам, говорил:

— Раскошеливайтесь, сограждане хорошие, испытайте свою фортуну. Авось привалит счастье. Акций хватит на всех! — И он, уже в который раз, сообщил, что выпущено этих самых акций на одиннадцать миллионов «рублев».

Напротив конторщика сидел чернобородый крепыш. Он неопределенно хмыкал, слушая разговоры об акциях, потом, сощурив карие глаза, спросил у тщедушного:

— Вы-то сами намерены приобретать акции?

— Непременно!.. Без колебаний!

— Сколько — одну, две? Или побольше?

Рука конторщика нервно дернула рыжую бородку:

— Для начала рублев на двести.

— Четыре штуки, — подытожил чернобородый. — Зато будете состоять в одной компании с самим государем. По истечении года поделите барыши и, как водится в таких случаях, зададите пир на весь мир. Вашей доли на водку, пожалуй, хватит. Остальное пойдет в карманы ваших компаньонов, у которых акций побольше. Государь получит половину всех прибылей, бывшие хозяева приисков поменьше.

В вагоне загудели. Кто-то отпустил соленую шутку насчет дележа прибылей, и все засмеялись. Даже Федору было ясно, что богачи всегда и везде будут преследовать свою выгоду. Стало быть, и акции выпущены для их пользы. А рабочий человек как был бедняком, так и останется.

Поезд прибыл поздно вечером. Семенчик уже спал. Майя на радостях хотела разбудить сына, но Федор не разрешил. Так и сидели они друг против друга, глаза в глаза. Ей показалось, что Федор очень похудел — почернел от мороза и ветра, кожа на руках задубела. Майя гладила его шершавые руки, прижимала их к щекам. Как она истосковалась по нему — по этим рукам, глазам, по этой белозубой застенчивой улыбке.

После ужина, когда обо всем было переговорено, Майя достала из-под кровати сверток — как будто только теперь о нем вспомнила, — развернула и с сияющим видом протянула Федору новый костюм:

— Это тебе… обновка. Не знаю, понравится ли?

Костюм был добротный, из черного сукна. Такого у Федора отродясь не было.

— Завтра пойдем в церковь. Возьмем сына и пойдем. Я отпрошусь у хозяйки.

Утром Федор нарядился в новый костюм и семья чинно отправилась в церковь. Майя откровенно любовалась мужем и была очень довольна своей покупкой. По дороге в церковь Федор и Майя увидели, что горожане целыми толпами зачем-то бегут к реке Витиму. Внизу, в устье речки Мамы, показался густой, черный дым.

— Вот он, пароход… Идет! — послышались голоса.

Открылась навигация, и к бодайбинской пристани шел первый пароход в этом году. Он вез почту, с этим пароходом могли приехать знакомые и близкие тех, которые спешат на пристань.

Федор и Майя прошли мимо церкви и, не заходя в нее, пошли с людьми на пристань посмотреть на пароход. Вся набережная была запружена народом. Витим широко разлился после половодья. Белые пенистые волны несли вниз по течению щепки, валежники и целые лиственницы. На берегу старались распознать пароход: