Судьбы в капкане

— Не просто спихнули, а в начале придушили.

— Кого? Деда? Не родился еще тот медведь…

— А может те, над кем в армии изгалялся, свели с ним счеты за прежние обиды, — предполагали горожане.

— Так сколько лет прошло? Нешто помнили?

— Только доброе быстро забывается. Зло до смерти помнится. Бот и оторвались на нем. Не все Деду над людьми измываться. Нашелся и на него капкан! — злорадствовали горожане.

— Матери Деда крутые дали денег, а похороны и поминки взяли на себя.

Старушка, спешно спрятав деньги, вскоре успокоилась. Позвала на чай закадычную подругу дворничиху, и старухи разговорились по душам:

— А че ревешь, Петровна? Нынче сама станешь жить. Нихто матом не облает, ить кем только тебя не лаял твой непутяга! Барбос, а не человек, прости меня, Господи, грешную! Неможно ругать покойного, но этому во след доброго слова не находится. Ему бы вкалывать, так чем он занимался? Бандитничал!

— Не брали его никуда, по нервам болел!

— А на водку нервов хватало?

— Все мужики едины! — выгораживала сына.

— Закинь, Петровна, защищать анчихриста! Помнишь, зимой тебя на улицу выкинул через окно. В едином халате, босиком. Хорошо, что первый этаж, так не убилась. Я ж тебя взяла. А за что? Ругала козла за дело. Так ему и надо! Нынче заживешь сама, барыней! Еще и старика тебе сыщем, чтоб веселей жилось, — смеялась дворничиха.

— Это с тех, что на улицах валяются, и ты их сметаешь в кучи? Не надобно таких… Сама жить стану. Уж сколько от сына натерпелась, никого больше не хочу. Единое жаль, жизни не видя ушел, — всхлипнула мать. А к вечеру, прибрав в доме, тихо порадовалась, что не вломится в двери пьяный сын, не потребует деньги, не станет швырять в нее тарелки и орать до утра, что сообразит из нее пугало для двора, а дом пропьет и уйдет к друзьям.

— Сынок! Мы токмо друг у дружки, боле никого с родни вкруг нас нету. За что забижаешь? Сколько мне осталось? Погоди малость, сама помру, еще наживешься один, — говорила сыну утром. Тот хмурился, уходил из дома, громко хлопнув дверью. Вечером все повторялось сначала.

Дед был рэкетиром не только в городе, а и у себя дома. Деньги никогда не задерживались в его руках. Их он пропивал вместе с кентами и проститутками. Он никогда не помнил, сколько их было и с кем их проквасил. Дед никого в своей жизни не жалел и не любил. К единственной Сюзанке питал слабость. Но она всегда высмеивала, называла мухомором, старой плесенью и паутиной с жопы пидера. Это бесило больше всего, и Дед ждал своего часа, когда сможет овладеть девкой, а потом измучить ее, истерзать до бессознания и воя. Но возле нее увивалось слишком много хахалей, средь них были и крутые. Они не дали бы девку в обиду, и Дед ждал свой час, сцепив зубы до боли. И он настал, когда Яша вместе с другими позвал Деда, сказав коротко и жестко:

— Отваливаем мочить Сюзанку! Достала профура! Нынче уроем…

Дед стонал от удовольствия, выкручивая и выламывая ноги, руки девки. Вот он поднял ее вверх ногами, крутнул в воздухе и ударил головой об асфальт. Сюзанка взвыла от боли.

— Ну, что «метелка», помнишь, как меня забрызгивала? — хватал грудь девки в жесткую пятерню и крутил, щипал, бил девку как дюжего мужика. Слюни наслаждения текли по подбородку. Он даже мертвую не оставил в покое и топтался по ней ногами, хохоча и радуясь.

…Мертвая… В том Дед убедился лично и был нимало огорчен тому, что все так быстро закончилось. У него лишь ненадолго поднялось настроение. А потом он снова впал в хандру.

В ту ночь, возвращаясь вместе с кентами из ресторана, Дед шел посередине тротуара. Навстречу ему, ну как назло, не попался ни один прохожий.

— Ну и судьбина-сука! Даже побазлать не с кем. Некому рыло на жопу свернуть. Иль все урылись? Иль я на погосте? Эй, вы! Нарисуйтесь, кто живой?

И вдруг от стены многоэтажки отделилась чья-то тень и пошла навстречу крутому, не робея, не сворачивая.

— Эй, Дед! Сучий выкидыш! Чего базаришь в спящем городе? Ты со мной побазлай, гнилая задница мартышки! Иль только с бабами выходишь на разборки! Ты теперь попробуй справиться со мной, припадочный козел! — вышла из тени, откинула с лица пряди волос, и Дед увидел Сюзану.

— Ты?! Откуда свалилась? — почувствовал, как стал трезветь.

— Теперь мое время настало! Иль забыл про свой должок? Иль размечтался, что все простится тебе на халяву? Чего мослы дрожат, иль страшно стало? Шурши за мной жертва дурной ночи, блевотина бухой бомжихи! Или слабо выдержать мою разборку, старый мудило? — подошла так близко, что крутой ощутил запах тлена, гнили и сырости.

— Вали прочь, потаскуха! — крикнул мужик и сунул руку в карман за ножом и, не нащупав его, почувствовал сильный удар в висок, он отлетел к стене дома. Едва встал, его ударили снова. Он летел мячом по тротуару, не имея возможности встать и защититься. Его пинали и катили как большой шар, не видел кто бил, не мог крикнуть и позвать на помощь. Он не сразу сообразил, что случилось, он упал куда-то вниз в вонючую липкую жижу, она мигом забила глаза, уши, нос и рот. Он поздно понял, что это конец и ему никогда самому отсюда не выбраться.

И только жильцы первого этажа видели, как двое людей подошли к Деду, сзади, и о чем-то коротко переговорив меж собой, сбили с ног крутого, понесли на сапогах по тротуару, сказав короткое:

— Это тебе, отморозок, за армейку!

Рэкетиры не знали подробностей случившегося. Жильцы дома промолчали об увиденном, чтоб самим в ночи не нарваться на кулаки. Деда отмыли уже в морге. Крутые, приехав за его матерью, застали ее вместе с дворничихой, на полу, пьяных до бессознания.

Петровну окатили холодной водой, велели привести себя в порядок и, затолкав в машину, напомнили о похоронах сына:

— Ведь ни в канализации он родился, ты его произвела на свет, вернись в матери хоть ненадолго…

А по городу опять слухи: крутого в канализации утопили. Кто-то достал…

— Ничего не утопили. Просто улица плохо освещена в том месте. Не увидел открытого люка человек, вот и упал в него случайно, — говорили другие, их поддержало большинство горожан. Зачем самих себя пугать, чтоб ночью бояться открыть форточку в своем доме.

Милиция тоже согласилась с тем, что в люк человек угодил случайно. Либо водки перебрал, или впотьмах не разглядел опасность.

Катя, услышав о случившемся, попросила Мишку с оглядкой ходить по городским улицам и возвращаться домой пораньше, до наступленья ночи.

— Мам! У каждого своя судьба. Разве мало тех, кто среди дня умирает? Не бойся, я не пью до глюков, никому не мешаю жить. А эти не случайно помирают. Кстати, наши сотрудники говорят, будто на кладбище обе могилы крутых изгажены. Это уже не случайность…

Мишку вовсе не интересовали рэкетиры. Он, как и все горожане, хотел жить спокойно и ходить по улицам без оглядки и страха. Ведь и он любил пройти с Лянкой в темноте, обняв девчонку за плечи. Они чувствовали себя счастливыми, когда им никто не мешал.