Сумеречные люди
Шрифт:
— Торговать музейными экспонатами мы права не имеем. Видите ли, мы никогда ничего не продаем.
— В самом деле?
— Никогда, — сказал Этуотер и добавил: — И никому. На этот счет существует специальный закон, принятый Парламентом.
— Правда? — недоумевал доктор Кратч. — Специальный закон, говорите?
— Именно.
— У нас действует слишком много законов. Хорошо бы от некоторых избавиться.
— Полностью с вами согласен.
— Мне совершенно необходимы эти образцы. Они нужны мне для моей книги. Я мог бы дать за них хорошую цену.
— К сожалению, это невозможно.
— Может быть, как-то все-таки удастся выйти из положения?
— Боюсь, ничего не получится. Ваше предложение неприемлемо.
Настало время действовать.
— К сожалению, у меня сейчас встреча.
И он быстрым шагом вышел из приемной. Не исключено, что на этот раз он своего добился. Надо надеяться, что теперь доктор Кратч появится не раньше, чем через пять лет.
Этуотер вернулся к себе за стол. Носуорт ушел в свой кабинет. Впереди был еще целый рабочий день, и Этуотер прикинул, что ему предстоит сделать в первую очередь. Во-первых, надо было дописать протокол о тотемах. Это, впрочем, было не срочно, тотемы могли и подождать. Ему пришло в голову сочинить роман, однако соображал он сегодня плохо, и все равно ничего бы не получилось. Еще нужно было ответить на несколько писем. Стол был завален никому не нужными приглашениями, счетами, заявлениями о материальной помощи. Сегодня утром он чувствовал себя неважно, поэтому и письма тоже могут полежать день-другой. Можно, конечно, чтобы взбодриться, написать письмо в Нью-Йорк Андершафту. Такие письма ведь всегда прочищают мозги. Когда описываешь сплетни на бумаге, все становится на свои места. К тому же, ему хотелось подробнее узнать про китаянку. А можно написать письмо сестре, которая неудачно вышла замуж за офицера-кавалериста из индийского корпуса. Но и эти письма писать не хотелось. Вместо этого он откинулся на спинку стула и принялся размышлять о жизни.
Через некоторое время зазвонил телефон. Этуотер вздрогнул. Еще несколько минут — и смысл существования, его высшая ценность, открылись бы ему в полной мере. А теперь, из-за этого звонка, правда жизни была от него так же далека, как и раньше. Понадобятся годы мучительных раздумий, годы тяжкого труда, годы разгульной жизни, чтобы лишь приблизиться к тому открытию, к которому он подошел, можно сказать, вплотную… Он поднял трубку.
— … Алло… простите, не слышно… кто?… кто?… кто?…
Голос на противоположном конце провода был еле слышен. Этуотер потерял к звонившему всякий интерес. Опять зашумело в голове. Он прислушался к голосу в трубке. Чье это такое странное, непривычное женское (или мужское?) имя прозвучало в трубке? И тут он сообразил. Это же Лола.
— …да… конечно, с удовольствием… да… да… нет, конечно нет… значит, во вторник… — Этуотер положил трубку. Мир вновь заявил о себе. Материальный, вещественный мир. Он открыл блокнот и записал, что во вторник с ней встречается. Что мне с ней делать, подумал Этуотер и вспомнил унылый роман, который он завел с женой своего зубного врача сразу после приезда в Лондон.
Из более срочных дел предстояло еще отдать в перевод скучнейшую лекцию финского профессора, причем сделать это надо было срочно — лекцию назначили на следующую пятницу. Найти переводчика было не так-то просто. Имелось, впрочем, и еще одно, и тоже неотложное, дело: освежить в голове деловую переписку в связи с установлением в его квартире газовой колонки. Переписка эта состояла из его писем владельцу квартиры и владельца квартиры к нему, из его писем в газовое управление и ответов на них, а также из обмена с водопроводчиком. Ситуация осложнялась еще и тем, что водопроводчик, человек немолодой и нездоровый, недавно умер, и теперь вместо него действовала новая, перекупившая права фирма, с которой ему приходилось иметь дело. Кроме того, в газовом управлении произошли существенные административные изменения, отчего процесс установки газовой колонки затягивался, а переписка между тем росла. Этуотер решил, что если он разберет все эти письма, а заодно даст резкую отповедь владельцу квартиры, отошедшему от дел галантерейщику, живущему в Беркхэмстеде, то в голове у него прояснится. Однако не успел он взяться за это письмо, прикидывая в уме, каковы будут первые строки, как в комнату вновь вошел посыльный и вручил ему неказистую, мятую визитную карточку, на которой значилось: «Доктор Дж. Кратч».
Юный болван извлек ее из кармана с видом фокусника, деловито показывающего
давно и хорошо известный, при этом довольно скучный фокус, который он хочет поскорей закончить и перейти к чему-то более увлекательному.— Что, опять?
— Он хочет получить назад свою книгу.
— Свою книгу?!
— Книгу, которую он вам дал.
— А разве он давал мне книгу?
— В сложенном виде. Я вам ее приносил, — настаивал юнец, мучительно вдумываясь в смысл сказанного и переложив то, что он смачно жевал, за правую щеку, отчего щека раздулась, как будто у него был флюс.
— Буклет! — вскричал Этуотер. — Боже! Буклет!
Буклет исчез. На столе Этуотера громоздились отчеты общества «Стародавние обычаи» за 1906–1908 и за 1911–1913 годы. Здесь же лежали кое-какие письма, несколько подержанных книжных каталогов, какие-то графики, карта вин, вырезки из газет, фотографии одежды минойского периода, конверты в коробках, мелко нарезанная промокательная бумага и несколько музейных бирок. Мусорная корзина под столом тоже была полна. Этуотер принялся искать буклет. Он искал его на полу, в мусорной корзине и по карманам. Посыльный не сводил с него глаз, словно помогая ему взглядом. Буклета как не бывало. Этуотер отправился в кабинет Носуорта. Носуорт что-то писал.
— У вас буклет?
— Какой буклет?
— Об унификации краниометрических расчетов.
Носуорт продолжал писать. Он переводил за деньги датские стихи.
— Мой дорогой Этуотер, — сказал он, — о чем вы?!
— О буклете, который нам оставил этот безумец.
— Безумец?!
— Он приходил сегодня утром.
— Сэр Грегори Уильямс?
— Да нет же. Тот, про кого вы сказали, что он приходил пять лет назад.
— Я разве что-то вам про него рассказывал?
— Доктор Кратч.
— О да, — сообразил наконец Носуорт, не выказывая при этом ровным счетом никакого интереса.
— Вы представляете, что будет, если мы его не найдем?!
— Что?
— Он будет приходить сюда каждый божий день, пока его не упекут в психушку, что может произойти очень и очень нескоро.
— Ничего, вы с ним разберетесь.
Все это время Носуорт продолжал писать.
— Мне нужен эпитет к слову «море», ну, например, «чернильное», — сказал он. — Нет, не подходит. Не придумаете ли что-нибудь подходящее?
Этуотер отчаялся.
— Скоро у меня отпуск, — сказал он.
Носуорт оторвал перо от бумаги и поднял на него глаза.
— С чего вы взяли, что буклет у меня?
Они обыскали комнату. Посыльный, не отходивший от Этуотера ни на шаг, тоже внимательно смотрел по сторонам. Буклета не было.
— Посмотрите в карманах, — сказал Этуотер.
Носуорт вывернул карманы. В карманах было много всякой всячины, но буклета не было. Носуорт даже заглянул в бумажник. Буклет, сложенный вчетверо, лежал между двух десятишиллинговых купюр.
— Кто бы мог подумать… — сказал Носуорт и вновь взялся за перевод.
Этуотер передал буклет посыльному.
— Быстрей, а то джентльмен не дождется и уйдет, — распорядился он.
Этуотер медленным шагом вернулся к столу. Утро выдалось непростое. Тем не менее, он взял ручку и начал писать длинную жалобу владельцу квартиры относительно газовой колонки. Его не покидало какое-то тревожное чувство. Дописывая первый абзац, он почувствовал, что кто-то стоит рядом. Это был посыльный, он издал странный звук одновременно губами, языком и зубами, нечто вроде всхлипа, имевшего, вероятно, своей целью привлечь внимание Этуотера и в то же время указывавшего на то, что рот его в этот момент был, против обыкновения, почти пуст.
— Ну?
— Джентльмен оставил записку, что ждать больше не может. Он придет завтра или послезавтра.
— Черт бы его взял!
Посыльный вышел. В комнату вошел Носуорт.
— Какой сегодня день недели? — спросил он.
— Суббота.
— Точно?
— Кажется, да.
Утро подходило к концу. Этуотер порвал начатое письмо владельцу квартиры. Он подошел к окну, открыл его и, высунувшись, стал смотреть на проходивших внизу людей. По листьям деревьев пробежал легкий, точно слабый вздох, ветерок. Под окном, по газону прохаживались студенты-индусы в светло-серых фланелевых брюках. До него доносились их голоса: