Сумерки жизни
Шрифт:
Значит, я такой же, как все?! Нет! Разве вы знаете Марию Сюзанну?! Нет! А мне известны ваши Анны, Берты, Греты, Фанни, Эммы и носительницы всех прочих имен.
Из-за кого теряешь радость жизни, из-за кого, — вот что единственно важно.
Не всякая может меня сделать бесчувственным и полным отчаянья. И заставить меня забыть тихое великолепие зимы.
Любовь — это болезнь, но такая, которая драгоценнее, нежели минувшее сытое, тусклое, спокойное здоровье.
Благо душевно заболевшим из-за той, которая достойна страданий!
БЛИЖНИЙ.
Никто не может понять своего ближнего, который в действительности, есть не ближний, а дальний. Именно потому все люди вне себя и разочарованы. Они думают,
Видите, вот это картина всей жизни. Тебя это приводит в блаженный экстаз, а другой бежит от этого. Везде «зеленая капуста с полосками» является для одних лакомым куском, а других от нее тошнит. Вы мне скажете: «Это старая мудрость, дорогой мой!» Да, она стара, и это мудрость, совершенно верно!
ИСТОРИЯ.
История — это одно из самых ужасных проклятий человечества, это то же, что саранча для обработанных полей. Она беспрестанно мешает и без того не слишком быстро идущему человечеству просто перепрыгнуть через ступени развития; ему все еще тупо внушают, что подлинное развитие требует долгих бесконечных тысячелетий. Вместо того, чтобы проповедовать могущество духа в одном единственном новом мгновении, эти тяжеловесные «надворные и тайные советники» человечества, страдающие склерозом артерий, сахарной болезнью и замедлением обмена веществ, сознательно провозглашают медленное, бесконечное, внешне сообразное с природой развитие во всех сферах человеческой деятельности; потому что сами они могут идти лишь черепашьим шагом. А дух настоящего, современного человека движется со скоростью автомобиля в 120 лошадиных сил, электрическая, жизненная сила гонит его с небывалой быстротой вперед, и это сдерживающее начало — «история» — не может помешать ему в его быстром, электрическом, жизненном беге. Вперед, ястребиным взором Отто фон Бисмарка, ловите грядущие нужды колеблющегося человечества и декретируйте их, освободившись от истории, ибо так угодно духу человеческому; пусть росчерком пера будут уничтожены в школах обременяющие, ненужные древние языки — греческий и латынь (Гете, Шиллер, Толстой, Достоевский, Рихард Вагнер, Чемберлэн, Маколей, Гергардт Гауптман, Кнут Гамсун, Август Стриндберг и Альтенберг важнее, чем эти воспитатели юношества!); одним духом перескакивать с устремленным вперед ястребиным взором духа через эти медленные и вымученные, хотя внешне органически естественные этапы развития — значит быть современно-философским умом!!!
Человеческий дух может «действовать», декретировать кратким росчерком пера. Долгие размышления о том, что было раньше, есть болезнь обмена веществ, паралич мозга, разновидность сахарной болезни, физиологическая неспособность заставить перегореть собранные вещества, превратить их в более важное, новое! Проворный человеческий дух предвосхищает медлительную историю и начинает свою работу там, где эта последняя, слава богу, прекращается, иначе говоря — сегодня!
ОСКОЛКИ.
Будь необыкновенно нежен и предусмотрителен лишь с такой девушкой, которая это вполне заслуживает. Иначе она тебе потому скажет: «Почему же вы тогда сблизились со мной?!»
Сегодня одна девятнадцатилетняя незнакомка написала мне: «Прочла в вагоне, во время долгого путешествия, ваше «Nachfechsung». Кто будет указывать нам путь, когда Петер умрет?!»
Почему это жених с невестой сидят всегда часами в комнате в углу в бесконечной беседе?! Так они не узнают друг друга, никогда, не поймут друг друга! Жених с невестой
должны отправиться на прогулку за город. Он тогда скажет: «До сих пор я не чувствовал, что ты со мною!» Она тогда скажет: «Сегодня впервые я узнала, что такое лес, поле и ручей!» Тогда, только тогда они узнают друг друга немного ближе!Есть молодые люди из так называемого «высшего» класса (можно и в этом классе провалиться), которые и день, и ночь настороже, как бы кто-нибудь из ближних не заподозрил в них более нежную, более благородную, более глубокую душевную организацию. Они все время следят за тем, как бы подавить свои более утонченные стремления. С другой стороны они встречают ту, которая им говорит: «Подождите, я еще сделаю из вас вполне приличного человека!!»
Никто не умирает непосредственно от «разбитого сердца», и все же это бывает всегда! Сердце, правду никогда не разбивается, но после беспрерывной грусти весь аппарат обмена веществ как бы «отказывается служить», и тогда, в конце концов, умирают косвенно от разбитого сердца!
ТАНЕЦ.
Я требую от современной танцовщицы, чтобы она своей имманентной прелестью, чем-то неуловимым, когда она сидит в полном покое, стоит, ходит, кланяется, слушает, подает стакан, наливает из графина, укутывается в манто, открывает или закрывает дверцу коляски, прощается, — вдохновляла меня, как исключительная женщина! И чтобы она с бессознательной страстностью удовлетворяла мои желания нежным, особенным бытием!
И чтобы все это растворилось, успокоилось, устранилось, чтобы все это зажило, когда я вижу ее пляшущей, чтобы это возвысилось, «стремление к женщине» превратилось бы в «поклонение благородно пляшущей!»
«Танец» сам по себе не может, не должен действовать никогда!
DE AMORE.
Для любимой женщины лучше всего, если его друг тоже ухаживает за нею. Если это не так, то он думает: «Почему Густав, собственно, не бегает за нею?! Она случайно не его „тип”, слава богу! Но почему это она не его тип? Чего в ней недостает, чтобы быть его типом?! Мне кажется, что она могла бы ему понравиться!? Но будем рады, что она не его „тип“!»
Чтобы избежать всех этих неприятных размышлений, любимая женщина предпочитает, чтобы его друг, Густав, тоже за нею «бегал»!
Друг возлюбленного является для любимой женщины тем же, что соль для пищи. Всякую, самую вкусную пищу, можно есть лишь после того, как в нее прибавят немного соли. Всякое, самое питательное блюдо нуждается в друге, pardon, в соли!
ОТКЛОНЕННАЯ ПРОСЬБА.
Вот как я себе это представляю:
— Дорогой Петер Альтенберг, очень рад познакомиться с вами лично. Как это называется ваша последняя книга, которая доставила мне такое огромное удовольствие?! «Semmering»?!?
— Нет, господин главный редактор, «Nachfechsung» 1916, — «Semmering» вышла еще в 1912 году»
— «Nachfechsung»?! Какое это замечательное слово! Ах, да, ваша последняя книга, воистину, прекрасна! Вы остаетесь все тем же смеющимся и одновременно плачущим философом повседневности!
— Улыбающимся и вместе с тем вздыхающим, господин главный редактор!
— Итак, в какой форме вы себе представляете возможное отношение к нашей газете?! Дантон, Марат, Робеспьер, попавший в смирительную рубашку?
— Я бы мог иметь маленький постоянный отдел!?
— В какой отдел можете вы себя втиснуть?! Нашу газету читают не одни лишь Петеры Альтенберги! Требовать от вас соблюдения определенных условий было бы прямо преступлением против искусства! Неужели вы считаете меня способным на такое преступление?!?
— Конечно, нет, господин главный редактор!
— Ну, так вот. Вы — Диоген с современными запросами. Бочка, которая должна быть одновременно chaise longue, по-нынешнему «качалка»! Этого не бывает. Поверьте мне, многие из нас, профессионалов, втайне завидуют вам из-за вашей бочки, хотя мы в ней не смогли бы жить!