Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг.

Не успел Брэдстрит добраться до Олбани, как стал добиваться от Аберкромби разрешения вернуться к озеру Онтарио с новыми, более крупными силами, с которыми он мог бы взять форт Ниагара и, возможно, захватить и другие западные посты. Состояние форта Фронтенак позволяло предположить, что гарнизоны на озерах были оголены и легко падут перед энергичными атаками. С уничтоженным озерным флотом даже малейшее давление на западе вынудило бы французов «оставить свои поселения, форты и владения на озере Эри, берегах озера Гурон и озера Верхнего; их торговля и интерес к индейцам, населяющим эти страны, должны прийти в упадок, и если правильно использовать эти преимущества, они могут быть полностью лишены них». Он представлял себе не что иное, как завоевание империи, простирающейся на восемьсот миль вглубь Северной Америки, от Тысячи островов до Громового залива: план, который Аберкромби считал грандиозным. Озадаченный успехом Брэдстрита, он снова отправил полковника на озеро Джордж, где тот мог проследить за выполнением условий обмена пленными, которые он выработал с сеньором де Нойаном^[360].

Брэдстрит, недоверчивый, что Аберкромби мог упустить такую прекрасную возможность, подчинился приказу, но при этом яростно писал своим английским покровителям, призывая отозвать главнокомандующего, и написал анонимный памфлет, чтобы прославить свою собственную роль во взятии форта Фронтенак. Беспристрастный отчет об экспедиции подполковника Брэдстрита к форту Фронтенак, к которому добавлено несколько размышлений о поведении этого предприятия…, написанный волонтером экспедиции, был, однако, не только упражнением в самовосхвалении, поскольку главным аргументом, который он приводил своей целевой (британской) аудитории, было то, что настало время отвоевать у французов «владения на озерах». «Если бы хоть одна мера была принята [Аберкромби], - писал Брэдстрит, — наши преимущества могли бы быть умножены почти до невообразимых пределов»; смена командования явно была необходима. Брэдстрит не был единственным офицером, который жаловался на робость Аберкромби в продолжении рейда на Катараки. Капитан Чарльз Ли восстанавливался после ранения, полученного во время атаки на форт Карильон, но все еще был способен прийти в ярость от «промахов этого проклятого звероподобного полтрупа (который, к несчастью и позору нации, стоит во главе нашей армии, как орудие божественной мести, чтобы принести национальные потери и национальное бесчестие)». Позаботившись о том, чтобы поручить своей сестре передать письмо и приложения к нему парламентскому агенту 44-го полка, Ли описал победу Брэдстрита и ее возможные последствия. «Если бы наш главный олух действовал с духом и благоразумием старой женщины, — писал он, — вся их страна неизбежно должна была бы в этом году сократиться»^[361].

Письма, подобные письму Ли, надежно передававшиеся по линиям родства, клиентуры и влияния, которые связывали писателей на колониальной периферии с адресатами, имевшими доступ к министрам, стоявшим у истоков британской политики, уничтожали шансы незадачливого генерала сохранить командование. И все же, каким бы вялым он ни был, судить о нем только по осуждениям его критиков означало бы упустить его реальное значение в формировании кампаний 1758 года. Ведь 13 июля Аберкромби все же принял решение разрешить Брэдстриту отправиться с миссией в Катараки, несмотря на то, что ничто в инструкциях Питта не позволяло ему сделать это. А через десять дней после этого он принял второе несанкционированное решение, которое окажется не менее значимым для разрушения позиций Франции в долине Огайо.

ГЛАВА 28

Индейская дипломатия и падение форта Дюкейн

осень 1758 г.

ТО, ЧТО СДЕЛАЛ Джеймс Аберкромби 23 июля, потребовало от него мужества, которое было не менее реальным, поскольку выражалось в форме административного мандата. В этот день он разрешил бригадному генералу Форбсу вести прямые переговоры с индейцами Огайо, даже если такие переговоры нарушали протоколы индейской дипломатии. Форбс и губернатор Пенсильвании Уильям Денни с весны делали предложения западным индейцам через Тидиускунг, и эти усилия привели их в противоречие с индейским суперинтендантом короны, сэром Уильямом Джонсоном; связи Джонсона с ирокезами делали его крайне нежелательным для прямого обращения к индейцам Огайо. Дав Форбсу разрешение действовать независимо от Джонсона, Аберкромби открыл дипломатический канал, который в противном случае остался бы заблокированным. Однако для этого ему пришлось подставить под удар человека, имевшего внушительный доступ к центрам власти в Британии. Таким образом, решение Аберкромби дало Форбсу возможность нейтрализовать индейцев Огайо, но только ценой добавления имени сэра Уильяма Джонсона в удлиняющийся список его врагов.

Возможно, ни один британский командующий в Северной Америке не нуждался в индейских союзниках так сильно, как Джон Форбс; возможно, ни один офицер не пытался получить их так сильно; и уж точно никому не удавалось получить и удержать их. Форбс, которому было поручено добиться успеха там, где потерпел неудачу Брэддок, прекрасно понимал, что отсутствие индейских союзников обрекает экспедицию 1755 года на провал. Сэр Уильям Джонсон, похоже, не хотел или не мог предоставить своей армии ирокезских воинов, поэтому Форбс повернул на юг в надежде набрать вспомогательные войска чероки. Но чероки прибыли так рано и в таком большом количестве — к середине мая их было уже семьсот человек, — что Форбсу было трудно вооружить, снарядить, накормить и найти для них работу. Более того, у него не было собственного опыта в управлении индейскими делами, и ни Джонсон, ни Эдмунд Эткин, суперинтендант Юга, не прислали ему никого в помощь. Уже через месяц Форбс жаловался, что «чероки, несомненно, очень большая чума» и что, хотя он сделал все, что мог, «чтобы угодить им… ничто их не удержит». Индейцы понимали его не лучше, чем он их. Нетерпеливый от медленного продвижения Форбса и оскорбленный тем, что, по его мнению, Форбс пытался превратить его воинов из союзников в подчиненных, вождь чероки Аттакуллакулла, или Маленький Плотник, попытался выйти из состава экспедиции, но оказался под арестом как дезертир. Форбс в конце концов понял свою ошибку и отпустил вождя, но чероки окончательно обиделись. До конца лета практически все они вернулись домой, прихватив с собой дорогое оружие и подарки, которыми Форбс пытался уговорить их остаться^[362].

Если Форбс был не более чувствителен к культуре, чем другие британские командиры, он был практически уникален среди них тем, что понимал стратегическую важность индейцев и — несмотря на свои промахи и разочарования — никогда не прекращал искать с ними общий язык. Так, даже когда у него возникли проблемы в отношениях с чероки, он также убеждал губернатора Денни выполнить обещания, данные Пенсильванией Тидиускунгу по Истонскому договору 1757 года. Дома для делаваров должны быть построены в долине Вайоминга, писал Форбс, отчасти потому, что «он [Тидиускунг] имеет общественную веру в создание такого поселения», а отчасти потому, что Форбс хотел использовать восточных делаваров Тидиускунга для охраны «задних поселений этим летом». Но больше всего Форбсу нужно было поддерживать связь с Тидиускунгом, потому что вождь восточных делаваров контролировал единственный канал, по которому он мог отправлять сообщения западным делаварам и, следовательно, другим индейцам Огайо. Уже в начале мая он пытался заключить «договор… между шаванами, делаварами и жителями этой провинции [Пенсильвания]», чтобы лишить французов союзников до прибытия его армии в форт Дюкейн. Заключение этого договора стало задачей, к которой Форбс приложил не меньше усилий, чем к строительству самой дороги. В итоге это оказалось почти столь же непосильной задачей^[363].

В июне, пока полевой командир Форбса, полковник Генри Буке, вел экспедиционные силы на запад от Карлайла, чтобы начать строительство дороги и фортов, Форбс сам стремился всеми возможными способами использовать Тидиускунга в качестве посредника в общении с индейцами Огайо. Для налаживания этих контактов он опирался на союзников самого нетрадиционного толка, ведь он установил тесные рабочие отношения с другом и покровителем Тидиускунга, торговцем-пацифистом Израэлем Пембертоном, основателем и лидером Дружественной ассоциации по восстановлению и сохранению мира с индейцами тихоокеанскими мерами. Именно Пембертон сообщил ему, что после Истонской конференции 1700 1757 года Тедюскунг отправил западным индейцам пояса с вампумом и гонцов, но ирокезы сделали все, чтобы помешать этим контактам и предотвратить прямые переговоры, которые могли бы привести к миру. Пембертон также объяснил, что племенам Огайо срочно необходимо получить информацию непосредственно от властей Пенсильвании, прежде чем они согласятся на какие-либо изменения в своем подданстве. Однако, как и всегда в Пенсильвании, сама необходимость правительственных действий создавала серьезные препятствия для их получения^[364].

Пембертон и его коллеги по Дружественной ассоциации, выступавшие за мирные инициативы, основанные на уступках индейским интересам, никогда не пользовались особой благосклонностью владельца Пенсильвании и его ставленников. Собственники (включая, разумеется, губернатора) обычно выступали против любых мер, способных уменьшить доходы от продажи земель, или, что хуже всего, против всего, что могло бы поставить под сомнение законность предыдущих покупок у ирокезов — особенно самого вопиющего мошенничества, «Ходячей покупки», которую хотели признать недействительной и квакеры, и делавары. Заключенный в прошлом году в Истоне договор, установивший мир между провинцией и восточными делаварами, стал возможен только потому, что губернатор Денни самым бесцеремонным образом согласился отбросить интересы семьи Пенн и удовлетворить требования Тедюскунга о помощи, торговле, земле и расследовании дела о «Ходячей покупке». Но Денни мог зайти так далеко, не подвергая опасности свою работу, и все — квакеры из Дружественной ассоциации, антипроприетарные лидеры в Пенсильванской ассамблее, Форбс и особенно Денни — знали это. Они также понимали, что взаимосвязанные интересы собственника, ирокезов и сэра Уильяма Джонсона, ни один из которых не желал укреплять независимое положение делаваров или любой другой клиентской группы ирокезов, неизбежно затянут и сорвут попытки договориться с индейцами Огайо.

Учитывая все это, а также беспокойство по поводу дезертирства чероки, Форбс попросил у Аберкромби полномочий для ведения индейской дипломатии, не дожидаясь, пока сэр Уильям предпримет какие-либо действия. К тому времени, когда пришел ответ Аберкромби от 23 июля, переговоры уже шли полным ходом, поскольку Форбс уже последовал совету Пембертона и попросил Денни наладить через Тидиускунга контакты с народами Огайо. Эти усилия принесли свои плоды в начале июля, когда Тидюскунг привел двух вождей западных делаваров в Филадельфию, где Денни заверил их, что Пенсильвания действительно стремится прекратить военные действия. Оба эмиссара из Страны Огайо были сакхемами огромного роста; один из них, Пискетомен, был старшим братом Шингаса и Тамакуа, первый — выдающийся военный лидер делаваров, а второй — гражданский вождь, склонный к уступкам англичанам. Поскольку не оставалось сомнений, что появление таких представителей давало реальную надежду на мир, Денни назначил личного посланника, чтобы тот вернулся с ними в страну Огайо с приглашением принять участие в договорной конференции осенью^[365].

Человеком, которого губернатор попросил отправиться в опасное путешествие на запад, был смелый и проницательный моравский прозелит, Кристиан Фридрих Пост. Этот краснодеревщик прусского происхождения приехал в Пенсильванию в 1742 году в качестве ученика религиозного провидца графа Николауса Людвига фон Цинцендорфа; вскоре после этого он начал выступать в качестве светского миссионера, для чего его гений к изучению индейских языков и способность понимать индейскую культуру делали его уникальным. К 1748 году он поселился среди восточных делаваров в долине Вайоминга, выучил их язык и вступил в брак с ними. Все это делало его идеальным послом для отправки к западным делаварам, но даже в этом случае его жизнь была бы бесполезной в стране Огайо без гарантии безопасности со стороны Писквотена. Как бы то ни было, французы узнали о его присутствии и его миссии, как только он появился в регионе, но не смогли ничего сделать, чтобы остановить его^[366].

К середине августа Пост и Пискетомен достигли города Тамакуа Кускуски в верховьях Бивер-Крик, притока Огайо, который впадает в реку примерно в двадцати пяти милях ниже Форкса. Там 18 и 19 августа Пост обратился к собравшимся вождям и воинам делаваров, заверив их, что англичане хотят заключить мир. После этого в городах вниз по Бивер-Крик и по Огайо практически до стен форта Дюкейн Пост повторял свое послание вождям шауни, делаваров и минго, а индейцы защищали его от попыток французов захватить или убить его. Куда бы он ни приходил, его хозяева выражали реальную заинтересованность в прекращении военных действий, но, похоже, были убеждены, что если они откажутся от французов, то англичане отплатят им, войдя в страну Огайо и захватив их земли. Пост попытался успокоить их, указав на то, что англичане начали военные действия на западе только после того, как французы основали там крепости, и зачитав им положения Истонского соглашения 1757 года, в котором людям Тидюскунга в долине Вайоминга предлагалась помощь и, предположительно, гарантировались земли. Эти факты, по его мнению, можно рассматривать как доказательство того, что англичане не собирались колонизировать территорию за Аллегенами, а лишь изгнать французов и затем возродить торговлю, в которой отчаянно нуждались племена Огайо^[367].