Свадебный круг: Роман. Книга вторая.

Все равно надо бы съездить в березняк и узнать, как горожане заготовляют ветки, — не запарился ли «авзэмщик» на агрегате витаминной муки. Того гляди, от перегрева АВМ загорится. После такого ЧП не оправдаешься. А вообще-то не в свое дело ввязывался Митрий Леонтьевич. Клал бы печи да любовался зубами. И он хорош, катает старика, а бригада для заготовки южной соломы так и не подобрана. Вот-вот позвонят из управления сельского хозяйства, узнают, что ничего не сделано, и нажалуются Шитову.

— Гли-ко, — водя рукой по лобовому стеклу, показывал дядя Митя на стога сена, заготовленные колхозниками. — Вон у Зонова два кабана, у Петьки Грузина один, где берут-то, не с неба, поди?

Да, за домами, на осырках, стояли заботливо сметанные стожки сена. Люди успели сгоношить корм.

— Давай до Егоринского логу доедем, — радуясь тому, что Серебров послушался его и везет, куда велит он, уже командовал дядя Митя. Серебров свернул по проселку к лесу.

— Гли-ко лес-от — синь-порох, — вздыхал Помазкин, тряся бородой. — Давай дале, до той вон гривки.

Серебров, играя желваками, послушно доехал до перелеска, свернул по ложбине в тенистый отладок. Вышли. Здесь было прохладно, пахло грибами. Дядя Митя распоясался вовсе.

— Гляди, Станиславин, травишши-то! Разе это не кормина? — и начал рвать руками пижму, иван-чай. Трава действительно тут оказалась высокая и сочная. В лесной прохладе даже цвели золотистые купавницы. Чудо!

— Ну, а как эту кормину возьмешь? — придя в себя после удивления, спросил Серебров. — Машину не пустишь. Даже косилка «КИР-полтора» не пройдет. Пустой номер, дядя Митя, — направляясь к «газику», проговорил он огорченно.

— Дак неужли трава загинет? Раныпе-то всю ее брали, по болоту лазили, да брали, — взмолился дядя Митя. — Стариков, школьников поднять. На лошадках. Да неужли пропадет, да… — и чуть не всхлипнул, в отчаянии всплескивая руками.

Серебров слушал дядю Митю и не верил ему. Не верил, что удастся заставить людей косить вручную, что представляет ценность эта дурная трава. Если бы это была хорошая трава, разве бы Шитов заставлял заниматься вениками, ехать за дорогой чужой соломой?

— Едкое, скусное это сено, — доказывал Помазкин и еще трижды просил завернуть в ложбины и так же расстроенно всплескивая руками, показывал травы. — Ежли это не кормина, дак чего надо-то! — возмущенно заключил он, с упреком глядя на Сереброва.

Серебров считал наивным то время, когда ему казалось, что легко и просто накормить людей, что все известно тут из веку: паши, сей, убирай, теперь он понимал, что этот кругооборот: пашни, сей, убирай — только канва, лишь кажущаяся легкость, обманчивая определенность, потому что каждый год не похож на предыдущий, и надо быть провидцем или гениальным стратегом, чтобы получить корм для скота и хлеб. Умение это надо копить всю жизнь. И вряд ли ему, городскому человеку, стоило так легкомысленно браться за дело, которое требует потомственного опыта. И вот теперь он не знает, удастся ли что сделать, годна ли эта дикая трава, которой заросли ложбины, отладки и опушки.

Надо было спросить Федора Прокловича. Его он нашел в поле. Водил рукой Крахмалев по щетке квелого, низкого, до щиколотки высотой овса, который местами начал желтеть, и качал головой.

— Через три недели, считай, страдовать придется, — проговорил он, почесывая седой бобрик. — А как, ума не приложу.

Серебров посадил Федора Прокловича в машину и свозил в Егоринский лог, на Коковихинское болото. Ходили молча, оттягивая разговор, потом Крахмалев попросил свернуть к старой брошенной деревне Лум, и здесь, в низинах, тенистых местах росли дикой силы травы.

— Стоит ли огород городить? — в упор спросил Серебров, пытаясь поймать взгляд Крахмалева. Тот супил белые нависшие брови.

— Если бы народу, как прежде, я бы сказал: стоит, — ответил, наконец, примеряя к себе былину лисохвоста. Лисохвост был Федору Прокловичу по грудь.

— Ну, а если оплату удвоить? Ведь привозная солома дороже сена обходится, пенсионеров, школьников поднять?

— Не знаю, — уклончиво ответил Крахмалев. — Если вывезешь, Гарольд Станиславович, твое счастье. Раньше мужик говорил: счастье, когда поедешь с возом сена, и веревка не порвется. Выдержит гуж-то у тебя?

Не верил в него, Сереброва, а не в затею осторожный Крахмалев.

— Но вы-то поможете? Вы же секретарь парторганизации и агроном.

— У меня что, слова, — прибеднялся Крахмалев, хмурясь.

— Если поддержите, я возьмусь! — клятвенно стукнул себя по груди Серебров, понимая, что ему нечего терять: провалится на заместительстве, туда и дорога.

— Ну-ну, давай соберем народ да обтолкуем, — пошел на попятную Федор Проклович.

Вернувшись в контору, Серебров позвал Минея Козырева, распорядился найти и закупить полсотни кос, дядю Митю послал за стариками: надо делать косовища, налаживать точила, грабли. Заехав к механику, приказал, чтоб тот собрал все конные косилки, заброшенные на пустырях, и сколько можно, поставил на ход. После этого Серебров тем же холодным и приказным тоном сказал Марусе, чтоб известила специалистов, начальников участков, председателя сельсовета, директора школы Викентия Павловича о том, что на четыре часа дня он назначает экстренное и неотложное совещание.

— Война или чо? — взглянув недовольно на заместителя председателя, удивилась Маруся.

— Вроде войны, — сказал Серебров. — Всеобщая мобилизация.

Поднаторевшая в остроумии на маркеловских шутках Маруся гмыкнула, выходя из кабинета, и подняла трезвон. Серебров двинулся к Аверьяну Силычу ломать голову над расценками для сенокоса.

Он видел через окно бухгалтерии, где Дверьян Силыч, морщась, крутил арифмометр, как к высокому крыльцу конторы начали съезжаться люди. На запыленном мотоцикле подкатил начальник светозеренского производственного участка Захар Федин. Невысокий, плотный, он сбросил в коляску запылившийся шлем, снял пиджак и, пуская целое облако пыли, встряднул его, чихнул.

— Будь здоров, Захар Петрович, — поприветствовал сам себя и пошел к водопроводной колонке сполоснуть руки.

Коробейниковский начальник участка Степан Коробейников, оставив мотоцикл, ударил кепкой о колено и, пыльный, двинулся на конторское крыльцо. Понимал: через час таким же будет его пиджак, тряси не тряси.

Люди похохатывади на крыльце, курили. Серебров не выходил из бухгалтерии в шумную толчею, он боялся растерять свою решимость. Наконец Маруся-сказала, что приехали все, кроме Сани Тимкина, и Серебров велел звать людей, сам первым поднялся в кабинет Маркелова. Маруся, не выходя, «шумнула» через окно, и, грузно простучав по лестнице, ввалились в председательский кабинет специалисты, начальники участков, директор школы, все, кого звал Серебров. Начальники участков начали сдирать с голов кепки, клеенчатые картузы, разгдаживать ладонями слежавшиеся потные волосы, лица приобрели напряженное выражение. Почему средь бела дня эдакое срочное собрание? Уж не с Григорием ли Федоровичем что стряслось? Или начальство какое обещается нагрянуть?

Степа Коробейников недоуменно шушукнулся со светозеренским Захаром Фединым, директор школы Викентий Павлович, квадратный хмурый мужик, аккуратно зачесал наметившуюся проталину на темени и сурово насупился: то ли от привычной ответственности, то ли недовольный тем, что его вытащили с реки, где он сидел С двухколенным удилишком у омутка, и так хорошо начал дергать окуньков.

Прежде чем начать совещание, вызвал Серебров к столу и посадил рядом Федора Прокловича, взглянул в окно. Ну, вывози, удача, не лопни гуж!