Сверхдержава

Последний козырь выпал из его рукава и исчез в унитазе со звуком сливаемой воды.

Всегда так.

– Значит, так, – Краев вышел из туалета, демонстративно застегивая ширинку. – Пока я не увижу Илюху Жукова, никуда не поеду. Хоть на куски меня режьте. Если вы меня выпихните из страны без его ведома, он вам потом головы поотрывает. Он это может. Я его знаю!

– Николай Николаевич… – Человек достал древнюю папиросу "Беломор", постучал ей об стол, вытряхивая табачные крошки из бумажного мундштука. – Вы что же меня – совсем не припоминаете? Никаких воспоминаний в вашем мозгу не колышется?

Он смял мундштук положенным образом, сунул папиросу в правый угол рта, достал зажигалку, сделанную из армейской гильзы, и прикурил. Смачно выпустил облако густого вонючего дыма.

– Колышется, – произнес Краев слабым голосом. – Вы – Домогайко?

– Так точно. Он самый и есть.

Краев вспомнил все сразу. И "Беломор", и манеру эту стучать папиросой по столу, и гильзу эту с матерной гравированной надписью. Подполковник Домогайко. Имя и отчество, конечно, забылись, но вот попробуй-ка забудь такую фамилию. Домогайко, значит? Правая рука Давилы во всем, что касалось связей со спецслужбами. Человек, от неизменной вежливости которого у Краева волосы дыбом вставали на голове. Да, Краев создал президента и посадил его на трон. Но президент не просидел бы на этом троне ни дня, если бы не Домогайко и подобные ему. Они вытащили страну из войны, которая последовала за выборами. Они навели в стране порядок. Они знали, как делать свое дело. И на пути их лучше было не вставать.

– Ну хорошо, – сказал Домогайко, кивнув собственным мыслям. – Я скажу вам кое-что, хотя вряд ли это улучшит вам настроение. Я видел Илью Георгиевича. Видел только сегодня. Да что там говорить – только час назад я его видел. Он сказал мне, что едет домой спать и просит его не беспокоить. И еще… Он был очень недоволен. Точнее, был очень сердит – я бы так сказал. Он сказал мне так: "Отправь Колю домой, в его чертов Франкфурт. Я сейчас не хочу видеть его. Мы свяжемся с Колей попозже, через несколько месяцев". Как видите, Илья Георгиевич очень добр – он не отрезает вам пути в Россию. Просто вы доставили ему немало неприятностей, и нужно время, чтобы все это улеглось.

– Соедините меня с ним! – Надежда вспыхнула последним призрачным огоньком. – Соедините! Пожалуйста! Я ему все объясню…

– Послушайте, Краев! – Домогайко встал, сделал шаг к Николаю и тот вдруг осознал, что Домогайко выше его, маленького, на полторы головы. – Вы хоть понимаете, что все это означает? Ладно, я объясню вам. Означает это одно: что ваш старый друг Жуков поступил благородно. Он снова прикрыл вас. Прикрыл собой, своей репутацией. Я могу оценить это. Вы, похоже, этого не цените, вы плохо понимаете добро, которое для вас делают. И поэтому вот что я вам скажу: бегите, Краев. Так, чтоб пятки сверкали. Считайте, что вам повезло. И не дай вам бог снова попасться на мои глаза…

Надежда умерла, не успев сделать последнего вздоха. Краев стоял и не мог разжать губы, сведенные спазмом. Никак не мог произнести того, что должен был.

– Ну? Что же вы молчите? Жду вашего положительного ответа.

– Ладно, – Краев сам едва слышал свой неживой голос. – Я уезжаю. Илье… Привет передайте…

– Вот это уже речь здравомыслящего человека. – Домогайко удовлетворенно затянулся папиросой. – Значит, так. Завтра за вами заедет ваша сопровождающая, Таня. Она отвезет вас в аэропорт, посадит на самолет. Мы хотим, чтобы все было гладенько, без этих чумных страстей. Вы для нее – все тот же профессор Шрайнер. О ваших приключениях она ничего не знает, и советуем вам ничего не рассказывать на эту тему. Она все равно не поверит – в крайнем случае решит, что вы сбрендили. Пойдет?

– Да. Конечно.

– И этот гребень ваш на голове… Что-то остромолодежное? Стариной решили тряхнуть?

– Это "стегозавр".

– "Стегозавр"… Любопытно. Паричок вам оставить? Чтобы прикрыть это безобразие.

– Оставьте.

– Ну вот и все, пожалуй…

– Подождите! – задыхаясь, просипел Краев. – Можно последнее мое желание? У осужденных на казнь ведь есть такое право…

– При чем тут казнь? – В голосе Домогайко появились первые предвестники раздражения. – Ну что у вас еще?

– У меня проблемы. Не могу я ездить на этих ваших эмобилях. Тошнит меня от них. У меня от них клаустрофобия. Мне надо слышать звук мотора, иначе мне все время кажется, что сейчас мы врежемся… Ну вы же знаете, что я не совсем нормальный…

– И что?

– У вас найдется обычная машина? С бензиновым двигателем? Немецкая? "БМВ" какой-нибудь?

– Ладно, найдем. – Домогайко смотрел на Краева, как на окончательного психа. – Будет вам "БМВ".

– А Таня умеет водить такую машину?

– Умеет. Она все умеет…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ТРУП РАВНОВЕСИЯ

ГЛАВА 1 УВЛЕКАТЕЛЬНОЕ ДОРОЖНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

– Здравствуйте, Танечка, – произнес Краев с легким немецким акцентом. – Очень рад вас видеть.

Машина, на которой Таня подрулила к гостинице, была не самой шикарной даже по немецким понятиям – "БМВ" пятилетней давности. Но Краев просиял, увидев бензиновую колымагу. Такая же модель была у него в Германии. И он знал, какие чудеса эта тачка может вытворять на дороге.

– Здравствуйте, Рихард.

Вот это да! Не забыла, что он любит, когда его зовут по имени! Что это? Баранья предупредительность или проявление личной симпатии?

– У вас замечательная машина, Танечка!

– Эта? – Таня бросила на "БМВ" презрительный взгляд. – Тележка на колесиках, к тому же страшно вонючая. Что у вас за причуды, Рихард? Чем вам не нравятся эмобили?

– Я просил прислать "Запорожец", милая Танечка. Меня мучит ностальгия по старой России. Но очевидно, нашлась только такая марка – "БМВ". Вы знаете, что такое "Запорожец"? Рыжий, ушастый?

– Нет. – Таня мотнула головой.

– О! Это была замечательная марка! Ваши эмобили ей в подметки не годятся!

– Может быть. – Таня обошла машину и подняла крышку багажника. – Где ваш груз, Рихард? Помочь вам?

– Не надо. – Краев лихо закинул свой полупустой чемодан в багажник. – Отлично! Поехали. Мой билет у вас?

– У меня. Самолет через полтора часа. А где ваша тросточка? – Таня оглядела резко помолодевшего Рихарда с некоторым подозрением.

– Обменял ее на две бутылки водки.

– А очки?

– Я прозрел. Вижу как снайпер.

– А ваше колено как?

– Прошло. – Краев молодецки шлепнул себя по ноге.

– Вы шутите, наверное? – Таня что-то просчитывала в уме. – Я поняла! Все эти дни вы были в клинике, и вас привели в порядок. Да? Вы все-таки решили исправить свои физические недостатки…

– Господи! – крикнул Краев, расставив руки и подняв лицо к небу. – Как я люблю этих баранов! Какие они сообразительные!

Прохожие удивленно оглянулись на Краева. Из-за резкого движения седой парик сорвался с его головы и шлепнулся на тротуар. Краев стоял и смотрел в московские небеса, по-летнему голубые, кое-где тронутые белесыми штрихами облачков. Ему хотелось взмахнуть руками и улететь. Промчаться над зелеными пашнями, над темными кудряшками лесов, спикировать над чистой речкой, распугав хлопотливых ласточек. Шлепнуться куда-нибудь в стог, пахнущий свежим теплым сеном. Сеном… В России, наверное, больше нет стогов. Кто здесь будет косить траву? В этой несчастной усовершенствованной стране ныне все механизировано…