Сверхдержава

– Не показал, – сказал, растерянно озираясь, Краев.

– Он всегда относился к тебе неравнодушно.

– Мы были друзьями в юности. Когда-то он был хорошим парнем.

– Он и сейчас хороший. Просто он вынужден действовать так, а не иначе. У него нет выбора. Россия, несмотря на свое благополучие, балансирует на тонкой грани между процветанием и гибелью. Такой вот странный контраст. И причина этого состояния – вирус якутской лихорадки. Он изменил людей.

– Кто ты? – возопил Краев. – Кто ты и где ты находишься?

– Я – Агрегат. Тебе уже сказали, как меня зовут.

– Ты машина?

– Я человек.

– Может быть, ты выйдешь сюда, покажешься? Не очень вежливо разговаривать с гостями через микрофон и наблюдать за ними посредством видеокамеры. Ты боишься нас, да, Агрегат?

– Я не боюсь никого. Мне некого бояться, потому что нечего терять. Просто я плохо выгляжу. Людям почему-то не нравится, как я выгляжу, да и мне тоже. Но мне легче – я уже привык к своему внешнему виду.

– Ничего, – сказал Краев, – я не привередливый. Давай, показывайся, Агрегат.

– Хорошо, уговорил.

Матовое стекло стены медленно осветилось. Трудно сказать, было ли это экраном, или просто исчезла непрозрачность и стало видно то, что находилось по ту сторону. Краев встал с места и подошел к стене. То, что предстало его глазам, не могло не шокировать.

Краев постучал пальцем по стеклу и существо повернуло к нему свою безобразную голову.

– Привет, Агрегат, – сказал Краев. – Ты меня знаешь, да?

– Знаю. Помню твое лицо, Николай. Хотя с тобой что-то случилось. Ты помолодел, вот оно что. А я… Как видишь, не могу похвалиться хорошим здоровьем. Я, можно сказать, почти умер.

То, что называлось Агрегатом, когда-то, безусловно, имело нормальное человеческое тело. Но сейчас от того тела осталась едва ли пятая часть. Если бы попытались оживить старый, местами разрушенный мраморный бюст какого-нибудь героя войны, это выглядело бы почти так же. Бюст, как и положено, стоял на постаменте, только он не был мраморным. Бюст был обтянут кожей – бледно-пятнистой, зеленоватой, влажной, как кусок заплесневелого сыра. Ниже грудной клетки находилось основание из никелированного металла, из которого выходило огромное количество трубок – толстых и тонких, гладких и гофрированных, прозрачных и разноцветных. Трубки жили собственной жизнью – пульсировали, вздувались и опадали, подводя к обрубку человека питательные жидкости и выводя из него мутные продукты распада. Рук у человека также не было, их заменяли два уродливых манипулятора – правый слишком короткий, левый слишком длинный для человеческих конечностей. Тот, кто изготавливал искусственные руки, не слишком позаботился о красоте – основу их составляли металлические многогранные стержни, соединенные шарообразными суставами и оплетенные трубками и проводами. Механические тяги из проволоки блестели во всей своей неприкрытой функциональности, двигаясь со щелчками и заставляя двигаться многосуставчатые пальцы из серой эластичной пластмассы. Правая конечность лежала на клавиатуре и время от времени нажимала на какие-то кнопки, вероятно, управляя жизнью и функциями автоматизированного подземелья.

– Да… – тягуче произнес Краев. – Выглядишь ты своеобразно. Выходит, мы были знакомы когда-то?

– Да. Я узнал тебя, как только ты вошел в эту гостиную.

– Извини… А я вот тебя что-то не узнаю.

Неудивительно. Трудно было представить как выглядел этот человек до того, как стал Агрегатом. Он не дышал – да и как он мог дышать, если у него не было легких? Ушных раковин тоже не наблюдалось – вместо них были прикреплены черные прямоугольные коробки с микроантеннами, ощетинившимися как иглы ежа. Безволосый череп покрывали овальные серебристые пластинки-электроды, провода от них собирались в многожильный пучок, подвешенный на кронштейнах и идущий к аппаратуре, мигающей огоньками и осциллографами. Глаза закрывали окуляры с толстой ребристой оправой и тусклыми фиолетовыми линзами. Единственное, что еще двигалось на мертвом лице – губы. Они слабо шевелились. Микрофон, прикрепленный к подбородку, улавливал неясный шепот Агрегата и превращал его в то самое синтезированное сиплое карканье, которое имел счастье слышать Краев.

– Я был приближен к Жукову, – проскрипел голос из динамика. – Но я не входил в избирательный штаб и нечасто появлялся в вашем обществе. У меня было собственное направление. Я занимался биотехнологией.

– Как тебя зовут?

– Звали. Меня звали Виктор Александрович Фонарев. Помнишь такого?

Краев вдруг вспомнил. Доктор наук Фонарев. Толстый человек с профессорской бородкой. Он приходил пару раз к Давиле, они обсуждали что-то в углу – тихо, по-конспираторски, размахивая руками и подозрительно оглядываясь на остальных, непосвященных. А однажды Давила шепнул Краеву, показав на удаляющуюся фигуру в бесформенном пиджаке: "Вот, Коля, смотри! Фонарев собственной персоной! Большой ученый, скажу я тебе. Будущее нашей науки. Гений, не побоюсь такого слова!"

Любил Давила гениев. Любил, лелеял и доил их как породистых молочных коров. Что же стало с этим конкретным гением – с Фонаревым? Почему он догнивал свой век в угрюмом подземелье, подключенный к механизмам, не позволяющим ему отправиться на тот свет? Он заслуживал лучшей доли.

– Ты работал с Эдиком? – спросил Николай. – С Эдуардом Ступиным, да?

– Нет. Я знал Ступина, но у него было другое направление. Он изучал микроорганизмы: бактерии, вирусы. Делал вакцины против них. А я занимался человеком – точнее, тем, что можно сделать из человека, если усовершенствовать его. Улучшить его тело при помощи всяких полезных приспособлений.

Агрегат поднял руку и пошевелил механическими пальцами.

– Курить хочется, – сообщил он. – Я курил "Яву". Всегда только "Яву". Был, как видишь, патриотом во всем – даже в выборе сигарет. Курить до сих пор хочется. А курить уже нечем.

– Это ты придумал все это – полумехов, киборгов? Всю эту дрянь из четвертого Врекара?

– Там использовались мои технологии. Я был одним из тех, кто создавал Инкубатор, но знаю о нем относительно немного. Я слишком рано погиб.

– Погиб?

– Автокатастрофа. Это случилось шесть лет назад. Обычно я обитал в четвертой зоне, но сын мой жил здесь. Он – врач, хороший хирург. Иногда я ездил к нему в гости. В тот злосчастный день машина, в которой я ехал еще с двумя специалистами, столкнулась с грузовиком. Это было неподалеку отсюда. Нас спешно доставили в сюда, в госпиталь. Но было поздно. Никто не выжил – наши тела получили обширные повреждения. Нас троих похоронили. Но на самом деле меня похоронили не полностью – никто не проконтролировал то, что мой сын сохранил кое-что себе на память. Вот это. – Агрегат ткнул себе в лоб пластмассовым пальцем. – Сын реанимировал мой мозг. Вначале меня было совсем немного – один только этот обрубок. Но через пару месяцев я оправился уже достаточно и сам начал давать указания. По моим чертежам достроили все остальное. Пришлось поэкспериментировать – не все сразу получалось. Зато теперь, как видишь, я устроился с комфортом. Любой может мне позавидовать…

Уголки бескровных губ приподнялись в едва заметной улыбке.

– Вот оно как… – Краев нервно ходил по комнате, хмурился, задумчиво тер побородок. – Значит, ты – чумник, Виктор Александрыч?

– Естественно.

– Ты жил в Инкубаторе и работал на «правильных» – так же, как и многие другие чумники. Да?

– Да. Ты удивительно догадлив, Николай.

– Но тогда почему ты здесь? – Краев повернул голову, уставился прямо в искусственные глаза Агрегата. – Почему прячешься от "правильных"? Если твоя голова так ценна, если ты можешь выдвигать продуктивные идеи и создавать новые технологии, почему бы тебе не выйти из подполья? "Правильные", со всей их оснащенностью, обеспечили бы тебе более приличное существование.

– Я не хочу к "правильным". Не хочу снова в Инкубатор. Мне никогда не нравилось это место.

– "Правильные" ненавидят чумников?

– Нет. Ты забыл, что бараны неспособны ненавидеть? Зато они способны бояться. И они боятся нас. Нынешняя Россия – это две страны. Большая страна "правильных" и маленькая закрытая страна чумников. Есть равновесие – зыбкое, неустойчивое, но пока оно еще существует. К сожалению, равновесие начинает расшатываться. Не исключено, что оно может рухнуть. И тогда страна погибнет.