Сверхновая американская фантастика, 1995 № 3

— Хейвенская станция достигла заданной численности населения два с половиной года назад, — мягко, терпеливо объясняет чиновница. — Несомненно, еще будут возможности для расширения семей, и вы с супругой можете рассчитывать на самое благоприятное отношение, как только будут получены соответствующие разрешения.

Интересно, сможет ли Сяо принять недоумение на ее лице, вызванное его упорством, за мягкую грусть.

— До тех пор, может быть, лучше будет почаще вспоминать, для чего вы приехали именно на Хейвен и почему все должно идти именно таким образом.

Из богато озелененных офисов Демографического бюро мы возвращаемся домой, держась за руки. Сяо слишком убит горем, чтобы обращать внимание на то, что его окружает, и я веду его длинной окольной дорогой, подальше от ярко освещенных проходов и людей, которые, заметив, могут начать нас жалеть. Звук наших шагов чуть тревожит открытое пространство, подчеркивая тишину вокруг. Как бы мне хотелось, чтобы и Сяо наслаждался этим гулким звуком звенящей кругом пустоты вместе со мной.

В коридоре, ведущем к нашему дому, мы встречаем соседку, Анну Каррас. Проход такой широкий, что нам даже не приходится посторониться, чтобы пропустить ее. Пергаментное лицо старой девы морщится в гримасе, она обвиняюще смотрит на Сяо.

— Ну что, не удалось?

Я качаю головой. Сяо, скорее всего, даже не слышит ее.

— Почему же тогда он плачет? — требовательно вопрошает она в то время, как мы обходим ее, и вонзает свое жало в наши спины. — Никогда не вспоминает, как жилось дома?

Я проглатываю готовую сорваться с языка колкость и отпираю входную дверь. Мы помним — никто на Хейвене никогда не забудет, почему он оставил Землю.

Нам просто трудно смириться с этим. Только и всего.

А помню постоянно.

Лежа в постели без сна, я вглядываюсь в тьму, которая никогда не бывает такой глубокой на Земле, и вспоминаю, как я была напугана, когда впервые спала в тихой темной ячейке, одна на целой кровати. Я плакала, так же, как сейчас в гостиной плачет Сяо, боясь, что сойду с ума и забуду, как жила в одной комнате с шестнадцатью другими детьми и взрослыми. Но я не забыла. И никогда не забуду.

До Хейвена я жила в Моргантауне, что в Западной Вирджинии. Когда мне было шесть лет, местная полиция погубила целую семью, вытащив их из жилой ячейки, потому что они не сообщили городским властям о смерти своих домочадцев. Тела, однако, так и не были найдены. Даже тогда я уже понимала, что их просто съели. Мне казалось неразумным наказывать людей за то, что они нашли мертвым телам такое хорошее применение, в то время как ни у кого не было еды.

До суда дело не дошло, но — всю ту семью убили в борьбе за жизненное пространство, хотя полиция и пыталась увезти их с собой. Не помню, как их звали, не помню, съел ли их кто-нибудь после того, как убедились, что все уже мертвы. Но я всегда буду помнить свою ярость из-за того, что нам запрещены даже малейшие усилия, чтобы улучшить свою безысходную долю.

Я выползаю из постели и иду искать Сяо. В каждой из четырех наших изолированных комнат. В холлах растет настоящая живая трава, и стены так далеко друг от друга, что невозможно дотронуться одновременно до двух. Иногда я чувствую себя затерянной в пустоте, и мне это так нравится.

Сяо забился в филодендроны, он больше не плачет. Вид у него опустошенный, как будто он выплакал все слезы, и, когда я сажусь рядом с ним, он кладет голову мне на грудь.

— Ох, Майя…

Я обнимаю его и целую в макушку.

— Всегда можно подождать.

— Я не верю в «потом». Я жду этого «потом» всю жизнь, и когда оно наконец наступает, они говорят мне «нет».

Его пальцы сплетаются с моими, трепеща, как лепестки цветов.

Из живых цветов до того, как переехать с Сяо на Хейвен, я видела только одуванчики.

— Мы можем попросить о переводе на другую станцию. Наши специальности всегда требуются, и где-нибудь найдется для нас место.

Но я втайне надеюсь, что этого никогда не случится, надеюсь так сильно, что едва не валюсь замертво.

— И как далеко нам придется убежать? — вскидывается в моих объятиях Сяо. — Ведь можно просто забыть про Бюро и родить ребенка.

Я так резко отталкиваю его, что он сшибает филодендрон с подставки, и грязь расплескивается по всему полу. Так же быстро я вскидываю руки ко рту, и мы в ужасе смотрим друг на друга. Никогда прежде я не была такой резкой.

— Только один ребенок, — шепчет Сяо, глаза его кажутся огромными. — Он может жить с нами. Никто об этом не узнает.

— Нет, — говорю я, все еще не отнимая рук от губ. — Никогда не говори так, Сяо. Ты сам рассказывал мне, что в Пекине было хуже, чем в Моргантауне, что ты жил в шкафу до двенадцати лет! Вначале тоже был «только один ребенок».

Глаза его затуманиваются новыми слезами, и он опять падает мне в объятья.

— Все начинается с детей, — шепчет он. — Почему мы живем вместе, почему мы любим, если не для того, чтобы дать жизнь ребенку, который разделит с нами все то, что мы получили, приехав на Хейвен?

От этой мысли все у меня внутри сжимается. Я отгоняю ее от себя. Я не знаю, как ему ответить. Не знаю, как ответить себе.

На следующий день я прерываю работу задолго до обеденного перерыва и все же отправляюсь в отдел кадров просить о переводе. Сяо ушел по каким-то делам. Я слишком напугана тем, что делаю, чтобы искать поддержки у Сяо. Поэтому я поспешно покидаю наш район, чтобы он не смог наткнуться на меня, возвращаясь домой.

В отделе кадров просторно, много зелени и хорошо пахнет, — впрочем, как и везде на Хейвене. Приглушенный гул человеческих голосов смешивается с журчанием воды и шелестом ветерка в ветвях. Я задерживаюсь дольше, чем должна бы, чтобы понаблюдать за пчелой, которая хлопотливо обследует цветы желтой хризантемы.

Не знаю, где они нашли всю эту зелень и остальную живность. Может быть, в ботанических и биологических лабораториях сохранили материал для воссоздания тех чудесных творений, которых человечество вытеснило с родной планеты. Интересно, другие станции так же красивы? Они стремительно полнятся людьми, убегающими с Земли, чтобы внести свой вклад в борьбу с перенаселением, вроде Сяо и меня. Пчела улетает, я слежу за ее полетом, пока она не исчезает в зарослях.

Эгоизм захлестывает меня, и с ним приходит резкий приступ сердечной боли. Я не в силах добровольно вернуть доставшийся мне подарок. Я знаю, это ужасно, но при одной мысли, что я должна покинуть эту красоту, все тело ноет. Не хочу жить на другой станции, которую я не смогу так же сильно полюбить. Хочу жить по-прежнему здесь и хочу, чтобы и Сяо этого желал вместе со мной.

Так и не поговорив ни с кем, я ухожу из отдела кадров и возвращаюсь домой. Надеюсь, Сяо поймет меня. Все равно, он не может получить ребенка на Хейвене без меня, так что в конце концов ничего ужасного не случится, пока я буду убеждать его принять мой выбор.

Перед домом меня ждет полиция. Сразу вспоминается та семья в Моргантауне, я стискиваю зубы, чтобы не показать, насколько я испугалась. Полицейские, однако, вежливо здороваются со мной и спрашивают, хорошо ли я знала мою соседку Анну Каррас.