Сверхновая американская фантастика, 1995 № 3

— Мне жаль, что я не могу ничего больше сделать для тебя, — сказал татуированный.

Тетчи гневно смерила его взглядом, думая: «Разве ты еще не достаточно сделал?»

Татуированный смотрел на нее, успокаивающе наклонив голову, будто прислушиваясь к ее мыслям.

— По эту сторону Врат он называет себя Наллорн, — сказал он наконец, — но ты бы назвала его Кошмаром, если бы встретилась с ним в его родных местах, за Вратами Сновидений. Он живет на страданиях и муках. Мы с ним очень давние враги.

Тетчи моргнула в замешательстве:

— Но… ты…

Татуированный кивнул:

— Я знаю. Мы выглядим одинаково. Мы братья, дитя. Я — старший. Мое имя Сон; по эту сторону Врат я называюсь Гэдриан.

— Он… твой брат… он отнял у меня что-то.

— Он отнял то, чем обладают только смертные, — твою способность видеть сны, — сказал ей Гэдриан. — Он перехитрил тебя, чтобы ты сама отдала ее ему, так она сохранит свою силу.

Тетчи покачала головой:

— Я не понимаю. Почему ему была нужна именно я? Я никто. У меня нет ни силы, ни волшебства, которые могли бы кому-то понадобиться.

— По крайней мере тех, которые ты могла бы использовать сама, быть может, однако смесь крови троу и крови смертного — это очень сильный состав. Каждая капля такой крови — талисман в руках того, кто знает о его свойствах.

— Он сильнее, чем ты? — спросила Тетчи.

— Только не в землях за Вратами Сновидений. Там я — старший. Королевства Сна — мои, и все уснувшие оказываются под моим покровительством, проходя через Врата. — Он помедлил, его темные глаза стали задумчивы, затем добавил, — В этом мире мы почти равны.

— Это он насылает кошмары? — спросила Тетчи.

Гэдриан кивнул:

— Правитель не может одновременно следить за всеми частями своего царства. Наллорн — отец лжи. Он прокрадывается в спящие умы, когда мое внимание отвлекается на что-то другое, и превращает в кошмары целительные сны.

Сказав это, он поднялся, возвышаясь над ней, как башня.

— Теперь я должен идти, — сказал он. — Мне нужно остановить его, прежде чем он наберет необоримую силу.

Тетчи заметила тень сомнения в его глазах, но поняла, — сознавая, что его брат сильнее, Гэдриан никогда не признает этого, никогда не отступит от своего долга, в чем бы он его ни видел. Она попыталась встать, но силы все еще не вернулись к ней.

— Возьми меня с собой, — сказала она. — Позволь помочь тебе.

— Ты не знаешь, чего просишь.

— Но я хочу помочь.

Гэдриан улыбнулся:

— Смело сказано, но на войне не место для ребенка.

Тетчи постаралась найти довод поубедительней, но не смогла ничего придумать. Хотя он и не сказал этого, Тетчи хорошо знала, почему он не хочет брать ее с собой. Она просто будет для него обузой. Неповоротливая, без каких-либо особых способностей, разве что ночное зрение… Да и это вряд ли сможет им помочь.

В тишине, воцарившейся, пока Тетчи мучительно размышляла об этом, она снова услышала вой.

— Псы, — сказала она.

— Нет никаких диких псов, — ответил ей Гэдриан. — Это всего лишь ветер, пересекающий пустоты его души. — Он взъерошил волосы Тетчи. — Я сожалею о той боли, что принесла тебе эта ночь. Если судьба будет благосклонна ко мне, я попытаюсь как-нибудь загладить вину.

Прежде чем Тетчи успела ответить ему, Гэдриан зашагал прочь, на запад. Она попробовала было двинуться за ним, но плелась еле-еле. Добравшись до вершины холма, где громоздилась каменная глыба, она обнаружила, что длинные ноги несли Гэдриана уже по склону следующего холма. В отдалении, невысоко над землей, плясали голубые молнии.

«Наллорн», — подумала она.

Он там поджидал Гэдриана. Наллорн собирался убить Повелителя снов, и стать правителем королевства за Вратами Сновидений. Тогда не будет больше снов, только кошмары. Люди станут страшиться сна, не находя в нем прибежища. Наллорн превратит целительный покой в боль и отчаяние.

И все это произойдет из-за нее. Ведь она думала только о себе. Хотела увидеться со своим отцом, стать нормальной. Конечно, она еще не знала, кем был Наллорн, но незнание не может служить оправданием.

«Важно не то, что другие думают о тебе, — однажды сказала ей мать, — лишь то, что ты сама о себе думаешь. Будь хорошей, и неважно, как о тебе будут говорить другие люди. Что бы они ни сказали — все это ложь.»

Они звали ее монстром, и страшились ее. Теперь же она сама убедилась, что это не ложь.

Она повернулась к камню, который был ее отцом, прежде чем солнце подловило его и обратило в камень. Отчего до сих пор такого не случилось и с ней? Отчего бы и ей не стать камнем в тот миг, когда ее в первый раз коснулось солнце? Тогда бы Наллорн никогда не смог сыграть на ее тщеславии и ее горе, никогда бы не перехитрил ее. Если бы только она была камнем…

Прищурившись, Тетчи провела рукой по грубой поверхности стоящего рядом камня, и голос Наллорна всплыл в ее памяти.

«Я говорю о крови.

Всего лишь булавочный укол — одна капля, быть может три, и не для меня. Для камня. Призвать его обратно.»

Призвать его обратно.

Наллорн подтвердил, что в ее крови есть магия. Если он не лгал, если… Могла ли она сама попытаться вернуть своего отца? И если он действительно вернется, послушается ли ее? Сейчас была ночь, когда троу сильнее всего. Но ведь если она все расскажет, объяснит, ее отец не сможет не воспользоваться своей силой, чтобы помочь Гэдриану?

Гомон голосов горожан пронесся через ее воспоминания.

Когда троу увидит тебя, он просто не сможет не выпить твою кровь.

Видал одного, чистая правда, сидел на кладбище и, будь я не я, если он не грыз бедренную кость, которую только что выкопал!

У этих тварей нету сердца:

Нет души.

Они станут жрать друг друга, если под рукой не окажется другого мяса.

Нет, сказала себе Тетчи. Все это ложь, против которой остерегала мать. Если ее мать смогла полюбить троу, тогда он не мог оказаться злым.

Палец все еще болел в том месте, где Наллорн уколол его своей длинной серебряной булавкой, однако ранка уже затянулась. Тетчи прикусила его снова, и почувствовала на языке солоноватый вкус крови. Затем она выдавила несколько капель на шероховатую поверхность камня.

Она ничего не ждала, просто надеялась. И тут же почувствовала слабость, как и тогда, когда Наллорн отобрал у нее три маленькие капли. Мир закружился у нее перед глазами во второй раз за эту ночь, и она опять начала проваливаться, только на этот раз — в камень. Твердая поверхность, казалось, стала мягче глины, и целиком поглотила ее.