Свет мой, зеркало, скажи

Вот ведь, до сих пор от зубов отскакивает. Все чихнуть, помню, боялась, дым от печи нос щекотал. Тапани-пастух у дверей ждет, едва не плачет. Так я белую коровенку в бурых пятнах как наяву разглядела – та у болота в тине увязла, морда едва торчит. Вовремя успели, вытащили.

Понравилось мне. Радостно, когда получается, мураши до макушки бегут да обратно гурьбой валятся. Говорю Локки:

– До сильных дел пора, баба, видишь – справилась.

Поинтересней пошло, училась уже на просителях: «грыжу кусать» – разными способами; останавливать и пускать «черную кровь»; сводить семьи; искать людей и скот попавших на «худой след»; лечить от призора да «полуночницы» и другое, разное. Завертелась, закружилась веретеном жизнь; года смутные настали – в Олонце егерский полк формировался, ополчение по деревням собирали, француз на Москву ступил. Годы праведные, времена военные да голодные, разно было, всего не перевспомнишь. И звали меня по-разному, каждый период времени свой слог имел: «книжница», «знающая», «провидица». Кто и колдуньей кликал, а кто и ведьмой. Со многими шаги мои пересекались: со знатью, в чьих домах судьба пристанище уготовила, с крестьянами без роду и племени, с убийцами, ростовщиками, со святыми да некрещеными. Все судьбы просматривала, как открытую книгу, но это уж потом, когда в силу вошла.

Меликки улыбнулась:

– Это ты у меня «небесами рожденная», дар твой в нашем роду – первый подобной силы, в народе человек, кому без обучения все дается – талантом называется. Поправь, коли неправа.

– Не знаю, бабуль, – разволновалась Катерина, краснея и пряча руки в карманы джинсов. – Не мне судить о способностях.

Но от рассказа бабули мураши и у Катерины по спине побежали, отбросила она последние сомнения. Раз суждено невероятному в судьбе сотвориться – так и быть тому.

– Ну хорошо, бабуль, выкладывай свои подробности, готова я к посвящению.

Глава 3. Свадьбы не будет

Меликки уехала спустя трое суток, и все это время Катерина отменяла клиентов, не обращала внимания на бесконечный поток СМС и негодующих вопросов в WhatsApp, и полностью выпала из соцсетей. День отъезда выдался солнечный, безветренный, после ночного ливня в лужах отражались деревья. Бабуля встала рано, быстро собрала рюкзачок, натянула отглаженную панаму и категорически отказалась от провожаний.

– Нечего время терять, котенок, сама доберусь, не впервой. Будем на связи, как ты говоришь.

Катерина накануне купила телефон, зарегистрировала сим-карту, и невдомек было, что Меликки он без надобности.

– Зеркало, котенок, лучше новомодных штучек, поверь мне. Ты думаешь, как я с твоей матерью всю жизнь общаюсь?

Катерина только сейчас про мать вспомнила, надо было на чай пригласить, как-то сразу не догадалась. Показалось, что Меликки мысль ее услышала, засмеялась, скрипуче, будто сахар в ступке перетирала.

– Мамка твоя в Москве, выставка у нее, недосуг. Так вот, когда твоя мать собралась в город по молодости, в деревне не было телефона, до райцентра сорок километров почти. Так-то.

Про Москву Катерина не удивилась, интересно стало другое:

– Так ты говорила, мать отказалась от дара?

– Отмахнулась от посвящения. А зеркальце, я для общения подарила, научила пользоваться. Дочь, как-никак, да и удобно.

Катерина припоминала ручное овальной формы зеркало в ажурной медной оправе, мать не оставляла его в комнате, запирала на ключ в ящичке стола в спальне. Надо же, мать и молчала.

Про такси Меликки и слышать не захотела. Чмокнула в щеку внучку оставив после себя запах клевера и ромашки и вышла к лифту. Двери с лязгом захлопнулись, тросы заскрипели металлом. Катерина долго смотрела из окна кухни на влажную крышу подъезда, но Меликки так и не появилась. Черная ворона выпорхнула из-под металлического козырька и тут же потерялась в кроне деревьев. Часы на стене отбили семь, зевая, полусонная Катерина решила, что работа подождет и сегодня.

Встала поздно, за окном накрапывал дождь, В теле разлилась бодрость, перемешенная с азартом, словно гончую вывели на тропу, руки так и чесались попробовать в деле дар, проверить еще раз работу зеркала, потренироваться. Вопрос, на ком? Просителей нет, помощь никому не нужна, она еще ученик, без опыта. Меликки за эти дни наговорила «нужного» на три зеленых тетради неровным почерком, что лежали теперь в ящике кухонного стола.

Не тетрадки, а целые манускрипты, в которых предстояло еще разобраться: заговоры от болезней, на исцеление и удачу, описания обрядов, составы мазей, назначения и свойства трав. Все необходимое под рукой, как сказала Меликки, и просила Катерину назубок выучить содержимое толстых тетрадей. Сколько же всего навалилось за эти три дня…

Катерина и вправду почувствовала сопричастность к мистическому, а бабуля говорила, к «чудесному». А как иначе о назвать ощущение свободы, избавление от любви к такому важному еше вчера человеку, жениху, предложившему руку и ….

Она наморщила лоб: «Что именно предлагал Кирилл помимо руки с безукоризненным маникюром? Точно не сердце, и не долю в своем автосервисе».

Теперь, заглянув в «зеркало судьбы» – так Катерина окрестила мистический прибор в коридоре – она знала, что помимо руки предлагались: боль, слезы, семейное ложе в крови, сломанное ребро и перебитый нос. Она предполагала, что далее могли последовать унижения в сексуальном плане, и эмоциональное опустошение, как без этого. В итоге поломанная судьба в круговерти судебных и больничных коридоров. А может, и самоубийство. Катерина задохнулась от внезапной догадки. Или смерть от истощения на больничной койке. Никто не знает. И спасло ее все-таки чудо.

Кирилл пришел утром следующего дня. Долго звонил, покачиваясь с носка на пятку в остроносых модных ботинках. Посматривал по сторонам блуждающим взглядом.

«Красив», – подумала Катерина, наблюдая за ним в экран монитора.

Хвост небрежно стянут резинкой, щеки небриты, у бородки размылся контур. Катерина не почувствовала ни злости, ни радости. Навалилась тоска. Запершило в горло, и она хлюпнула носом – вот тряпка, не раскисать, ты же лично видела, что будет дальше.

«Держаться, – скомандовала себе, – все будет хорошо, жизненный план „номер один“ накрылся медным тазом, или железным. Пофиг»

Она распахнула дверь и вынесла на порог чемодан и два раздутых от его тряпок пакета. Выставила, словно защитный барьер, через который невозможно пройти. Пограничная полоса. Проход воспрещен.

Отдельно подала костюм в целлофане. И встала, прижавшись к косяку двери, колени вдруг ослабли и норовили согнуться. От Кирилла исходил кислый запашок перегара и одуряющий аромат «Эгоиста». Сунув руки в карманы бежевого плаща, он непонимающе смотрел на распухший чемодан. В него Катерина уложила, запихнула, утрамбовала: джинсы, майки, рубашки, носки, трусы, галстуки. Его куртки, кроссовки, ботинки, шлепанцы, и прочие мелочи сложила в пакеты. Выдохнула. И он выдохнул непонимающе перегаром:

– Солнышко, а я не понял, че за хрень?

В голове ее будто воробей чирикнул – наглый, взъерошенный, с этим вот развязным «че»:

– Прости Кирилл, только вчера поняла окончательно, не люблю тебя. И замуж не хочу. Прости еще раз, нам надо расстаться.

Она говорила и не верила, что это ее собственные мысли и голос. Бог ты мой, на туалетном столике еще лежал исчерканный список гостей. Только вчера его длинные пальцы ласкали ее тело, а пронизывающий насквозь баритон шептал что-то нежное в ухо, И теперь она его не увидит. Никогда.