Свет на теневую сторону

Аня заторможено тянула руку с сигаретой к пепельнице и, забыв свои улыбочки, долго прижимала её там, разглядывая холст.

…Уже много лет Вячеслав Иванович писал урывками центральную фигуру триптиха. Хирурги и врачи озадачились над снимком. В кабинете красный свет. Главный врач с небольшим в коленях иксом стоит на кафельном полу и протягивает к свету жгутик с просыхающим на нём снимком сердца. Своей мощью и сонливой предопределённостью будто руководит течением болезни не врач, а кто другой.

– Саваоф, – проронила Ветлова, огорчаясь на большой недоконченный холст.

– Полно тебе…, – уклончиво молвила Аня, не уловив у Веры оттенка иронии. – Плечевой пояс навран, – безошибочно определив небольшую погрешность в рисунке, и отложила в пепельницу потухшую сигарету.

– В классики спешит, – пояснил Роман и добавил, – …мало работает.

Посидели над холстами, как на тризне, и Роман понёс их ставить к стене. На обратной стороне большого холста Ветлова заметила насмешливую надпись: «Совещание эскулапов».

Женщины попрощались с Максимовым и стали спускаться вниз.

– Фикус – мой, Фикус – мой! – запела Аня, едва отошли от здания фонда.

– Дуреха, ведь он женат.

– Ну и что? Это уже моё дело, – с чувством голода закурив новую сигаретку. – Меня давно никто не любил. Не осуждай меня, ладно? – взяла Веру под руку. – Мне стыдно, так стыдно, я, старая баба, и всё время смеюсь, как школьница.

Анна Борисовна Брагина была тридцати с лишним лет. Очаровательная синеглазая пышечка с толстенькими, классической формы икрами ног, постукивая низенькими каблучками, выпорхнула, наконец, на волю. Она надеялась найти здесь свои дворянские корни – дом бабушки. Не взяла потому с собой даже этюдника.

Вечером пришел Юра. Его заботливо доставил трезвый Фикус, поставил на стол бутылку лимонада, торт.

– Не пью, – сказал Роман, продолжая подавать себя образцом рыцарского поведения. В каждом поступке Романа сквозил легкий подтекст: он тяготился провинцией и хотел эту карту непременно отбить хорошим стилем.

Юра приличных манер не терпел вовсе, считал их ложью. Свою провинцию любил всей распахнутой душой, с вызовом неосторожно рванул с иглы одну из тех драгоценных пластинок, которые Вера, уезжая от него, отставила здесь по его же просьбе. Вечер Юра закончил, упиваясь надрывом дисков с песнями Владимира Высоцкого и декламациями Андрея Вознесенского.

Роман, чуткий к стрессовой ситуации Жилкина, отвел его ночевать к родителям.

Аня и Вера приняли душ и блаженно растянулись на своих привезенных крахмальных простынях:

– Люблю чистое белье, – сказала Аня. – Не стала бы спать с мужиком, если бы увидела у него грязные уши или несвежие носки.

Ветлова отмолчалась.

– Ты еще не спишь? Вера, ведь то, что собрано в этой квартире, – мебель, часы, вазы, всё это чужое, хотя и красиво. Тот быт развалился. Пусть будет скромно, но своё. Юра так обставил всё, потому что ждал тебя. Он тебя любит.

4. Свеча заплывшая воском.

Утром Ветлова очнулась после тяжкого сна, удивившись, почему она до сих пор в этой квартире? Раздвинула шторы и спросила Аню:

– Давай попросим Юру, чтобы он повел нас к Гулову? Посмотришь его маленькие этюды, если Гулов их ещё не распродал.

– Вера, ты осуждаешь меня за кокетство с Фикусом, но твоя мораль более жестокая. Юра у тебя неплохой мужик, талант. Его засосала жизнь, Юра страдает, у него был микроинфаркт. Ещё и тем усугубляешь жизнь окружающим, что хочешь во всем быть чистой и правой.

Проглотив пилюлю, Ветлова не нашла ответа.

– Вот что, я пойду с Романом искать дом моей бабушки. А ты, если хочешь увидеть Гулова, делай так, чтобы Юра об этом не знал.

– Исподтишка?! – всё же позвонила Гулову на работу.

– Приходи! – бодро ответил Вячеслав, будто они недавно виделись.

Доехала до городка медиков, нашла корпус, подождала немного в коридоре.

– Вячеслав Иванович допоздна тут сидит, рисует в своем кабинете, – доложила молоденькая медсестра.

Гулов появился у дверей кабинета, прошёл первым. Что-то продолжал искать, перекладывал листки, опустив голову. Внезапно сел и замер перед ней.

– Я удивилась, что ты ещё здесь, – молвила Вера.

– А где ж ещё? – продолжая насыщаться зрением.

Она плотнее сжала рот. Припухлость под глазами тяжелела. Протянула шею, помогая родиться звуку:

– Ты знал, что я приехала? – заплывая внутри, как свеча, хрупким воском.

– Наверное, уже весь фонд знает. – вздохнул Вячеслав, пересадил её в кресло, придвинулся ближе, коснувшись её коленей. – В гостинице-то не хотела остановиться?

Конец ознакомительного фрагмента.