Свет на теневую сторону

– Куда на ней ездить? С матерью решили продавать будем.

Вера познакомила его с приятельницей, Юра взял сумки, двинулись пешком. В городе всё цвело. Шелковистая трава покрывала газоны. Прошли через знакомый двор, где саженцы десятилетней давности стали зеленым массивом, и Вера оказалась в бывшей своей квартире.

У Юры появилось много старинной мебели: кресло, стулья, овальный столик с гнутыми ножками. Всё отреставрировал сам. Добыл красивую фарфоровую лампу, часы в резной оправе. Главным действующим лицом в квартире было знакомое овальное зеркало. Оно двоило всю изящно обставленную комнату. Но Юра жил у матери, пустая квартира кого-то ждала.

В кухне видны следы холостяцких кутежей. Вера принялась наводить порядок. Юра закурил, наблюдая за ней:

– В холодильнике десять лет проспала?

– В пруду за домом.

Доложил, что скоро женится. Когда говорил о сыне, глаза Юры взблескивали, как осколочные, отражая разбитую жизнь.

Миша слал длинные письма матери довольно часто: «Лучше быть рядовым солдатом, а не оформителем. Сплю пять часов, – заставляют рисовать с открыток пошлость».

В квартире висели Юрины работы десятилетней давности. Два новых пейзажа Вера отметила с радостью. Юра стал стучать себя в грудь и по голове – мол, всё от Бога. Пыталась поговорить об остальных работах, которые могли бы состояться тоньше по цвету, продуманней по смыслу. Это был главный нерв, на котором предполагалось когда-то звучание всей их дальнейшей жизни.

В другой комнате стояла готовая серия планшетов производственной работы. Юра и здесь ждал похвалы. Вера тихонько похлопала себя по груди и по голове, – мол, функции этих органов и у неё работают неплохо.

– Прекрати! – Аня дёрнула Ветлову за юбку.

Бесшумно открылась дверь. Пожилая женщина прошла в комнату, щелкнув замком дамской сумки, спрятала входной ключ и села в кресло напротив. Её чопорный вид как бы говорил: «Благородная мать преуспевающего художника». Элегантный костюм с бархатным воротничком сидел на ней, как фрак на чучеле. Серафима Яковлевна что-то говорила сыну и улыбалась так, чтобы обратили внимание на её золотые зубы. Возможно, и это Вере показалось. Продержала всех в напряжении добрых полчаса. Уж не мириться ли сноха приехала? Не желая начать разговора первой, Серафима Яковлевна прошла в комнату сына и, задержавшись там надолго, забрала ворох каких-то писем.

После её ухода Вера обнаружила, что письма, которые привезла с собой, надеясь на досуге перечесть, показать Юре обоюдные послания их юности, все пропали! Пометавшись по комнате, она расстроилась:

– Юр, голубчик, попроси Серафиму Яковлевну, чтобы письма мои вернула!

3. Радушный хозяин и Фикус.

Юра был радушным хозяином. Втроём обошли весь город, о достопримечательностях которого Юра многое мог рассказать.

Из провинциального, когда-то купеческого городка на берегу обмелевшей Оки ещё не выветрился душок безразличия к своему внешнему виду. Но архитекторы поработали здесь с большей отдачей, чем художники. На любовно спланированных землях выросло много приветливых зданий. Открылись кооперативные магазинчики, оформленные с чистой совестью и культурой молодых дизайнеров.

– А помнишь Секретова – мастера по «общим решениям»? Умел заглатывать всё нежеваным. На банкете в честь Ермакова лангетом подавился. Посмертная выставка у Филиппа была отличная.

– Мне тоже нравилась его живопись.

– Главного городского архитектора Еремеева вспоминаешь?

– Миша говорил, что Вадим Тимофеевич умер.

– Не иначе как ты довела. …А вот сграффито Плюшевых.

– Бурлаковы работали интересней.

– Оракул.

Все трое присели на лавку перед городским театром.

– Вон жена Фикуса идет, – одна нога у неё была чуть короче. Мы ещё с ним на лыжах к Гуловым тогда прикатили. Фикус мужчина элегантный, в заднем кармане томик Бодлера. Женился. Жена не может рожать. Взяли из интерната девочку. Удочерил. Вот тебе и Фикус-интеллигент. Пойдемте, покажу, как Фикус библиотеку оформил! Жена у него там заведующая.

Искупались в Оке. Пошли в фонд. Первым, кого они встретили, был Фикус, иначе Роман Максимов, с круглой бородкой в виде перевернутого вниз кактуса, и в тройке. Роман снял пиджак и в жилете со смешным хлястиком за спиной продолжал рисовать буквы на кальке, натянутой на планшет. По мастерству он не уступал дипломированным дизайнерам, но специального образования не имел.

Предложил стулья дамам. С картинной небрежностью сел в кресло с тенью улыбки на лице, выдерживая паузу. Аня протянула ему закурить.

– Не курю. – Роман всё время был на подхвате легкой шутки, мог копировать кого угодно, но шута не строил. С плавной аккуратностью отложил кальку и, как бы в новой музыкальной фразе, стал раскладывать перед ними чистенькие блиц-эскизы.

Аня затянулась сигаретным дымом, подошла к листкам.

Роман выложил гостям на стол две толстых книги – итальянский дизайн и наш.

– Купил на выставке в Москве. – Он все время делал паузу, в движениях ритмичен, давая понять, что знает все московские выставки.

На Анну Борисовну он произвел впечатление неотразимое. Она поддалась легкой шутке и между затяжками сигареты, сглотнув горький дым, производила прелестный, легкомысленный смешок, который смешил её ещё больше …своей не солидностью. После чего Аня, глубоко вздохнув, …расплывалась в улыбке.

Погостив в мастерской у Фикуса, моложавые сударыни беспечного отпускного вида поднялись вместе с Романом в мастерскую к Юре. Раздув юбки, присели на стулья и стали оглядывать Юрину мастерскую – просторная, чисто прибрана. Вера знала от сына, что Гулов работает в мастерской у Юры. Заглушая тревогу, подошла к стене и заглянула в стопку холстов.

Юра, мельком глянув ей в спину, стал раскладывать на пол работу, которую принес сдавать на худсовет. Аня увидела те же самые листы ещё вчера и свела курьезно бровки:

– Лихо! – отыскала в сумке свежую сигаретку. Фикус подставил зажигалку.

– Ты же не куришь?

– Сушу на зажигалке колера.

– Эй ты, интеллигент, – Жилкин обратился к Роману, – что отмалчиваешься?

– Работа сделана профессионально, – Роман ответил холодно.

Пышечка Аня курила, с восхищением наблюдая за реакцией провинциала Фикуса. Москвичам тем более присущ критический взгляд на всё «не то», как детям родительского дома, даже если они созидательно мало работают.

– В Союз не собираешься? – с подвохом спросил Юра Фикуса.

Роман вежливо отмолчался, помог поставить Юрины планшеты к стене и сел в благостном ожидании. Женщины озадачились, – Роман ведь сообщил, что спешит сдавать заказ? Юра засуетился, начал беспокойно прохаживаться по мастерской, весело подбрасывать на плечах пиджак. Наконец, отозвал Аню в сторонку:

– На минут-точку! – и вывел её в коридор.

– Вдохновляющийся человек! – Фикус пригладил бородку кактусом.

Аня вернулась, присела в кресло, изящно сложив на бочок ножки в лодочках и, загадочно улыбаясь, щёлкнула замочком сумочки, проверив пустую коробку от сигарет. Фикус распечатал свою пачку.

– Ты же не куришь.

– У меня бывают гости.

Разгадав актёрство Фикуса, Аня глотала дым пополам со щекоткой смеха.

– Где Юра? – Ветлову кольнула за него стародавняя тревога.

– Бывают же у человека стрессовые ситуации, – хохотнула Аня мурлыкающим смешком, покосившись на Романа. – Пришлось одолжить до вечера.

– Роман, покажи работы Гулова, – попросила серьёзно Вера.

Максимов будто ждал этого, стал услужливо вытаскивать громадные холсты, глядя на которые пробивалось у него на лице печальное недоумение.