Свет на теневую сторону

Однако и в выходные дни больница частенько звала на работу.

В художественных мастерских Вячеслава недолюбливали. «Мало работает!» – говорили те, кто с проворством мышей умели отыскать выгоду в худфонде, перехватить заказ, угодить заказчику.

– Жизнь хреновая вокруг! – соглашался Жилкин. Помогал заработать ребятам семейным, …и несемейным тоже. Сделался популярным в фонде, не отдавая себе отчёта в том, что за торгашеский люд липнет к нему. В шутку Юру прозвали Рюриком – королём среди местных художников.

– Ну что, Рюрьчик, однодневку порешь? – вопрошал Вячеслав, когда заходил к Жилкину в мастерскую.

– Жизнь требует…

– Жизь-зь. Скажи проще… – и разворачивал перед ним свой картон. – Поправь-ка мне лучше плечевой пояс.

– Давай! – напускал солидности Юра.

– Нет. Постой, сам набросок сделаю, – Гулов вытаскивал карандаш-пушку. – Эх, жи-ззь, – с весёлой злостью вздыхал Гулов, начавший когда-то учиться на заочном в Суриковском. Заочно рисовать обнажённую модель? И бросил.

Заочное отделение потом закрыли.

О факте, что он учился когда-то в Суриковском, говорить не любил. На дневном отделении учиться было не по средствам.

Гулов, оставаясь работать врачом, нередко бывал участником художественных выставок, – областных, зональных. Получал премии.

Кто-то из московских корифеев заметил, что в Энске есть два интересных художника. Первой назвали фамилию Гулова, «художник думающий». Второй Бурлаков, – «махровый живописец», умевший ублажать искушённого зрителя изысканностью цвета и валёра.

…Однажды Юра Жилкин проводил гостившего у него сына на электричку в Москву, отроку шёл тогда тринадцатый год, – на вокзале встретит его Ветлова, – и отправился к себе в мастерскую.

Гулов стоял на проходе в актовый зал перед мольбертом и писал картину.

– Дымов?! – прозвище привилось – ты же в мастерской у Епихина работал.

– Он меня предал, за аренду требует. …От света сойди.

– Пардон, маэстро, уже отошёл! Ну-ну, кряхти, – потрогал холст Гулова.

– С ней-то видитесь? – Вячеслав не назвал имени.

– Иногда созваниваемся, – степенно ответил Юра.

– Передавай привет…

– Сколько ж твоих «с приветом» ей носить?

Некое незаметное свечение, посылаемое друг другу, проходило сквозь воспоминание о Вере. Гулов усмехнулся, вспоминая, как потешно Епихин рассказывал тогда о производственном собрании, где Ветлова, раскачав прогнившие порядки фонда, пожелала охватить своим «общим решением» всё живописное братство.

– Мы теперь как два дурака осиротевших, – заметил Жилкину Вчеслав.

Юра закашлялся, – стал мучить бронхит курильщика.

– Приходи, просвечивание сделаю, – напомнил Гулов.

– А чего меня светить? Весь как на ладони. – Вновь покосился на его громадный холст. – Для чего такой размер отгрохал?! Тебе его до пенсии не записать. Опять в Союз пилить будешь?

– …Триптих задумал.

– Этот что ли? – Юра вынул у стены ещё одну работу.

Рентгенолог в фартуке резиновом почти до пола, стоит упруго на полу. Его «скафандр» напоминает чем-то одежду космонавтов. Взгляд врача, разведавший тайну микромира, вопрошает исхода человеческой судьбы.

– Внушительно… – у Жилкина даже ворохнулось что-то вроде зависти.

– А это правая часть триптиха, – пояснил Вячеслав. На законченной картине хирург присел к столу заполнять историю болезни; рука его в перчатке едва приподнята, взгляд тревожит, как острый скальпель.

– Портрети-ист истый. …Триптих-то осилишь?

– Это – центральная часть, «Совещание эскулапов». – Внутри каждый день горел пожар идти спасать на большом холсте «общее решение» врачей.

– Дымов, так и будешь стоять здесь на проходе? – Юра задумчиво почесал висок. …У меня теперь апартамент шикарный. Давай перебирайся в мою мастерскую.

– А если лучше тебя раскочегарюсь работать?

– Ну, ты даёшь! Сперва Суриковский окончи!

– Завёл гармонь – Суриковский, Суриковский, – выдёргивая у Юры из-под ноги упавшую кисть. – Сойди отсюда, дай поработать!

– Ты своей могучей холстиной Загорюеву прямо в кабинет бы въехал. . …Держи! – и повесил ключ ему на мольберт. – Сделаешь дубль, завтра занесёшь.

С тех пор Гулов обосновался в мастерской у Жилкина и перевёз от Епихина свои холсты.

Два раза Гулов подавал заявление о вступлении в Союз художников. В анкете писал, что он врач. «Принимай, Москва – идёт Рас-сея!»

Но кто принимает в Союз художников талантливых врачей?

Павел Загорюев часто бывал по производственным делам в Москве в секретариате областного правления Союза художников и сыграл отрицательную роль в судьбе Вячеслава Гулова.

2. Главный нерв.

Ветлова попала в город Энск случайно. Здесь она прожила с Юрой Жилкиным, более двух лет. Затем прошло много времени. Они перезванивались. По просьбе Жилкиных Вера стала посылать на лето к ним сына. Иногда Юра приезжал сам, чтобы сходить с Ветловой в Москве на выставку.

Однажды ночью приехал из Энска на такси в «дремучем виде» и попросил её доплатить таксисту недостающих денег. После чего сдержанные дружеские контакты, – и не более того – стали редкими.

Приятельница по работе Анна Борисовна Брагина узнала, что Ветлова жила когда-то в Энске:

– Поедем, красивый городок, хотя бы недели на две. Остановимся в гостинице.

– У меня там бывшая квартира пустует, – ответила Вера и позвонила в Энск.

– Приезжай с товаркой! – обрадовался Юра.

Он встречал электричку, забравшись на железнодорожный мост, чтобы не уткнуться с «бывшей» нос к носу, – все же микроинфаркт перенес.

Вера подняла глаза и столкнулась с настороженным взглядом малознакомого мужчины. Это был Юра, сошёл вниз, подёргивая мочку уха и посмеивался. Лицо его заметно помялось.

– Колбасу-то привезла? – шуткой прикрывая встречу. – Рядом пацан на мосту стоял: «Пап-пап, во-он электричка идёт, вся колбасней пропахла».

– Что ж вы, Юра, на машине нас не встретили? – спросила Аня.