Свет проклятых звёзд

— Сила дарения, власти, прощения… — песня лилась, словно никому не нужная, но даже не сплетённая с чарами, она заставляла себя слушать. — Вот он какой — недоступный нам дар.

Вечность Творения, боли, забвения…

Хор инструментов порочных — Валар.

Песня кричит и звенит. Подчиняется!

Только оковы на Наших руках —

С каждым началом хоть что-то кончается,

Мы оставляем обиды в садах.

Верные, сильные, светлые, вышние —

Нам непривычен сомненья изъян.

Звёздами, снами и спелыми вишнями

Скроем, излечим всю Арду от ран.

Стоны моления, злобы, падения…

Брат иль любимый — наш суд справедлив!

Путы веления, горя, смирения…

Чувств всех лишённые — диво из див.

Кружимся-вертимся, хроа меняются,

Плоть иллюзорная сходит на нет.

Истина, суть для слепых открываются.

Мы — только ноты, покорность и свет.

Воля значения, жажды, решения.

Дети отца — в назидание нам —

Милые сердцу ключи от спасения,

Мы безгранично завидуем вам.

Маэдрос посмотрел на закончившего песню брата, перевёл взгляд на Хеправиона, потом — на Майдроса и Арагарона.

— Давно здесь не звучали песни о Валар и том, какие они плохие, — скривился химрингский лорд. — Но сейчас проблема не в них, Кано.

Оруженосец понимающе кивнул.

— Я рад, что есть ещё в Арде отважные сердца, — заговорил Маэдрос, обведя взглядом всех присутствующих, остановившимь на брате. Тот напрягся. — Рад, что не все дрогнули под натиском тьмы и неизвестности, что вы со мной, здесь, в этой твердыне. Это очень важно и для нашего общего дела и для меня.

Повисло молчание, старший Феаноринг повернулся к окну, взял кубок.

— Майдрос, — обратился к соратнику лорд, подумав о чём-то своём, — верни Алмарила в Химринг. Найди его и скажи, что несмотря на отсутствие результата поездки, он нужен мне здесь. Его метания по Белерианду никому не сделают лучше. Надо также узнать о Карнифинвэ. То, что он пишет отцу, ничего не говорит о положении дел. И ещё, мне необходимо доставить письмо лично Финдекано. Мне необходимо понять истинную причину его отъезда из Барад Эйтель, потому что если это очередная интрига его отца…

— И что ты сделаешь? — Макалаурэ развёл руками, отпустив арфу.

— Вызову на бой и сверну башку, — серьёзно сказал Маэдрос. — Одной левой. Разговаривать я с ним больше не стану.

Хеправион налил в бокалы вина.

— Кано, — старший Феаноринг вдруг заулыбался, — помнишь, как в Форменоссэ мы тренировались сражаться на палках, а ты нас сбивал магией? Думаю, нам всем не помешает такая практика. Пойдём во двор. А после все вместе составим письмо для Варнондо с уточнением по разведданным, которые он ждёт. Заодно напомним ему, что в Химринге давно никто не разбирал складские архивы.

Король-менестрель рассмеялся.

Взяв из тайника в стене оружие, Нолдор поспешили из башни на улицу.

Тема Стали сплелась с магией песни, увязла в ней, запуталась, словно в сетях. А колдовской мрак на севере будто захохотал над попытками эльфов научиться противостоять силе Айнур.

***

Спешный отъезд из столицы Хитлума в Крепость Стрелу напоминал паническое бегство. Принц Финдекано так спешил оставить в прошлом всё, что связывало его с войной, словно он был женат не на оставшейся за морем эльфийке, а на битве, на равнине Ард-Гален, на вечной неравной борьбе, и теперь затуманенный чарами разум отвергал именно эту сторону жизни.

Необходимость быть рядом с поработившей волю эльфийкой заставляла Нолдо постоянно обнимать, целовать и прижимать к себе Линдиэль, а любые попытки этому препятствовать вызывали у влюблённого принца панику.

Финдекано не видел ничего, кроме объекта обожания, и не давал любимой смотреть куда-либо, кроме него. Он не мог ни есть, ни спать, и был уверен, что это нормально. Не жил сам и не позволял жить невольной избраннице.

Не представляя, как быть дальше, и понимая — посоветоваться не с кем, Линдиэль, стиснутая в судорожных объятиях и осыпаемая поцелуями, старалась придумать, как помочь себе.

Если ехать в карете — Финдекано прижимается. Верхом — садится с ней на одну лошадь. Что же будет дальше?

С ужасом и отвращением представляя себе неминуемо приближающуюся ночь любви, дочь лорда Кирдана едва не плакала. Не так она представляла себе супружество. Совсем не так!

Крепость приближалась, лес расступался, Финдекано прижимался сильнее. Решив, что такое поведение, вероятно, связано со страхом потери объекта больного обожания, неверием в прощение и искренность желания быть вместе, Линдиэль пересилила себя и стала гладить принца по голове. Нежно, осторожно. Ласково. Собравшись с духом, она начала вспоминать самые светлые чувства, которые когда-либо испытывала к Астальдо.

Сине-серебристая стрела. Как красив и стремителен был принц, бросаясь защищать отца и гостей его праздника от безумного лорда! Брошенный под ноги толпе меч, оставшиеся в руках Линдиэль ножны… Взгляд на уходящего врага… или друга? Родича? Астальдо смотрел вслед армии Маэдроса с болью и надеждой, верой в лучшее, в справедливость. Что осталось от тех ожиданий? Во что они вылились?!

Держа себя в руках и продолжая гладить сияюще-чёрные волосы на доверчиво склонённой голове Нолдо, эльфийка посмотрела за окно кареты. Скоро конец пути. На глаза навернулись слёзы.

— В одной небесной книге, что пишет звёздами Варда, — тихо запела Линдиэль, снова уносясь в прошлое, где её светлые чувства ничто не очерняло, — в главе «Любовь», наверно, 

Строка про нашу тайну. 

Есть в той небесной книге, что пишет звёздами Варда, 

Цена разлук и боли — расплата за любовь.

Соединило небо 

В едино быль и небыль. 

Как сладок плод запретный

Дражайшего секрета!

В другой небесной книге, 

Где козни, ложь, интриги, 

В главе «Вражда», как странно, 

Гербы с двух наших флагов. 

Готова я молиться, 

С самой судьбой сразиться!

Чтоб нам соединиться 

В объятиях любви. 

Финдекано ослабил хватку, задышал ровнее, спокойнее, стал что-то шептать, но эльфийка не хотела слушать: он ведь опять извиняется за оскорбления и клянётся в любви. Да, именно этого Линдиэль и хотела, жаждала, мечтала… Страстно желала отыграться и заставить просить прощения. Если бы она только знала, как отвратительно это будет выглядеть!