Свет проклятых звёзд

В тоску и холод,

Я ищу среди снов безликих тебя,

Но в двери нового дня,

Я вновь иду без тебя.

Позови меня с собой,

Я приду сквозь злые ночи,

Я отправлюсь за тобой,

Что бы путь мне ни пророчил,

Я приду туда, где ты

Нарисуешь в небе солнце,

Где разбитые мечты

Обретают снова силу высоты».

Теперь нравится?

Айканаро побагровел.

— Ладно, ладно, — почти не смеясь, отложил листок Финдарато и снова залюбовался саженцем. — Думаю, проблема в тебе, Нарьо. Пока ты не женат, смертные как-то неправильно тебя воспринимают.

— Я устал слышать, что дело во мне, — процедил сквозь стиснутые зубы лорд. — Мы с верными по-разному пытались найти подход к Фирьяр, но это какой-то мрак! Они ничего не помнят, им приходится повторять одно и то же по сотне раз, прежде, чем в их головах появится смутное понимание ситуации! Слушай, Фелагунд, если это Дети Эру, я отказываюсь верить в Великий Замысел.

Покачав головой, Финдарато стал серьёзным:

— Опасные речи ты произносишь, кузен. Не могу сказать, что не согласен с тобой, однако, как я уже говорил, Младшие созданы не для того, чтобы быть умными. Они живут мало, и из этого короткого срока здоровье позволяет им полноценно существовать всего две-три дюжины лет. Зато агрессии в них сколько! Эру создал Младших в помощь нам. Это наше войско, которое не жалко отправить на передовую, только его надо обучить. Смертные должны знать, кто враг, а кто нет, и не забыть об этом даже в момент отчаяния и страха. Скажи мне, Нарьо, какая тебе разница, что пишет какой-то сумасшедший, если всего через пару дюжин лет его не станет? Веди себя достойно, и новые поколения не посмеют смотреть на тебя косо.

Айканаро вздохнул, смял листок и выбросил в камин.

 — Я не просто так привёз Беора, — сказал Финдарато, залюбовавшись саженцами, — этот муж именно тот, кто на понятном смертным языке способен объяснить, как правильно любить эльфов и ненавидеть Моргота. Увы, Нарьо, таких, как Беор либо очень мало, либо нет вовсе.

Со вздохом кивнув, дортонионский лорд пододвинул к краю стола стопку бумаг, давая понять, что королю необходимо с ними ознакомиться. Обречённо кивнув, владыка оторвался от созерцания сосенок и взялся за записи.

Очень хотелось сказать, что сам давно жалеет о знакомстве с Младшими, однако Финдарато понимал: это именно то, что никто и никогда не должен от него услышать.

***

— Я расскажу вам про Храбреца Однорукого и про прекрасную Чаровницу — любовь его пылкую! — развлекал запавшей в душу историей толпу собратьев Беор. — И про то, как светлое чувство сильнее оружия, и как оковы любые разбить способно!

Соплеменника узнавали немногие. Да, то и дело звучали слова: «О, так это тот самый Жуух!», однако большинство не помнили юношу дикарём или не хотели помнить.

Жизнь Фирьяр круто изменилась, и никто не хотел бы вернуться в лес к кострам и холодному жилью даже мысленно.

Кто-то стал подыгрывать Беору на гуслях, кто-то хлопать в ладоши, а сам верный слуга эльфийского короля любовался только одной юной девой, румяной и пышногрудой, с длинными тёмными косами. Молодому мужчине хотелось представлять её и себя частью дивной эльфийской легенды, и мечта казалась вполне осуществимой, если, конечно, эта красавица умеет читать.

Примечание к части Песня Татьяны Снежиной "Позови меня с собой"

"Бауглир" означает "тиран"

Путь в горы внезапно преградила способная нести смерть живая стена, и Линдиэль опешила.

— По приказу принца Финдекано Нолофинвиона… — заговорил страж в фиолетовом плаще, и дочь лорда Новэ Корабела почувствовала падение в бездну.

Конечно! Что ещё мог сделать обидевшийся на правду гордец, которому не удалось — на этот раз — безнаказанно унизить влюблённую женщину? Разумеется, начать ей угрожать тюрьмой, изгнанием, казнью!

— Гер-р-рой, — неслышно прорычала рассерженной рысью Линдиэль. — Слабак!

Одновременно захотелось и умереть самой, и убить обидчика, и выжить, добиваясь большего, чем смог Астальдо, прославившийся одним-единственным подвигом.

Дочь Новэ Корабела обернулась. Дороги вперёд не оказалось, но и отступать уже было нельзя — позади остался слишком долгий и тяжёлый путь, постоянно прерывавшийся то на роды жены, дочери или сестры вождя Мараха или какой-то иной женщины, то нужно было сколотить новые телеги, то сугробы оказывались непроходимыми, или грязь слишком топкой. Малах, самый сильный сын Мараха, уже начинал спорить с отцом за лидерство, и это противостояние тоже тормозило продвижение на запад. А теперь, когда обещанная цель, та самая крепость, которая стараниями Линдиэль стала для Солнечных синонимом светлого героического будущего, оказалась недосягаемой, эльфийка всерьёз испугалась за свою жизнь. Кто знает, как поступят дикари, если им сообщить, что всё было зря?

«Я должна что-то придумать! — заставляла себя представить нечто, кроме штурма заслона, оссириандская королева. — Нельзя сдаваться!»

Сквозь наворачивавшиеся на глаза слёзы эльфийка посмотрела на своих воинов и слуг, потом — на племя. В ожидании возможности продолжить путь бойцы снова начали соревноваться в силе, а некоторые развлекались, перекрикиваясь с горным эхом. Хорошо, что здесь не бывает лавин и камнепадов.

— Мы не присоединимся к армии принца, — через силу усмехнулась Линдиэль, — мы станем войском короля.

Посмотрев на верных и выбрав из них гонца, дочь лорда Новэ хмыкнула увереннее:

— Лети стрелой к верховному нолдорану Финголфину, и передай такие слова: «Принц Финдекано оскорбил владычицу Края Семи Рек, угрожал ей лично и войску, которое она привела для помощи в войне против общего врага. Если верховный нолдоран поступит столь же непочтительно, как и его сын, владычица Семи Рек будет вынуждена увести воинов в…

Линдиэль сделала глубокий вдох и рассмеялась.

— В Химринг. В путь, гонец!

Снова обернувшись на племя Мараха, леди решила, что громкие слова о внезапном повышении статуса с «армии принца» до «войска короля» должно скрасить новые предстоящие трудности пути.

Воодушевлённая собственной находчивостью Линдиэль поймала себя на ощущении, что плакать уже почти не хочется.

***

Верховный нолдоран долго стоял у окна своего дворца, окружённый безмолвными портретами родных эльфов, однако выглядел напряжённо и потерянно, словно находился среди вооружённых до зубов врагов.

Аклариквет вошёл в зал по первому зову и сразу же сел на своё обычное место, принявшись играть на всегда ожидавшей своего хозяина арфе. Невольно вспоминались два других важных для музыканта инструмента: серебряный лебедь из Альквалондэ, подаренный племянницам и сгинувший вместе с ними, и «Вредина-Загогулина» принца Финдекано, которая практически всегда молчала и оставалась неприкосновенной.

— О чём ты поёшь, Вильварин, когда никто тебя не слышит? — спросил вдруг Нолофинвэ, отвернувшись от окна.