Свет проклятых звёзд
Шрифт:
— Тебе надо отвлечься, командир, — покачал головой Азагхал. — Как бы банально и невозможно это ни звучало. У вас в Химринге давно не было больших праздников?
— Знаешь, друг-гном, — печально усмехнулся эльфийский лорд, — я всегда был страшным занудой, а теперь и подавно. Знаю, что не прав: сам себя приковываю к Трёхглавой Горе, хотя должен бороться за свою свободу, но из-за слабости духа остаюсь в рабстве…
— Э-нет, Кхулум, это не так, — погрозил пальцем Эзбад. — Это ведь как в легенде о короле-воине, который запечатал своим телом врата вражеской крепости, и пока легендарный герой держит двери запертыми, войны не будет. Это не рабство, мой друг. Это подвиг.
Маэдрос
— Спасибо, — выдавил из себя Феаноринг и снова посмотрел на север. — Нам нечего праздновать.
— Хорошо, — согласился гном, — тебе ничего не нужно, не хочется, ты занят войной. Но твоя женщина? Я сам не женат, однако помню отношение отца к матери и вижу, как брат заботится о супружнице. У вас полно поводов для тревог, особенно восточные дела, как я понимаю, но, в отличие от тебя, Туивьель никак не может повлиять на ситуацию, понимаешь? Она может страдать, не показывая этого, честно исполняя свой долг перед мужем и городом, а ты обязан её поддержать. Говоришь, вам нечего праздновать. Но как насчёт победы в Славной Битве? Да-да, я про ту самую Дагор Аглареб из летописей ваших соседей. Устрой пышное торжество, пусть радость заиграет на лицах. Сначала пусть всё будет как обычно — тихо и мрачно, а после — повеселитесь. Да, кто-то погиб, но ведь не напрасно и не глупо! Пусть те, кто выжили, радуются победе и надеются на светлое будущее без Моргота!
Химрингский лорд покачал головой и, побледнев ещё более пугающе, согласился.
***
Ворота, сдерживавшие искусственно усиленные вокруг крепостной стены ветра, наглухо закрыли, и на улицах Химринга снег падал неторопливо, осторожно, словно опасаясь смертоносных ловушек. Расставленные в окнах, бойницах и вдоль фасадов зданий свечи уже догорели, и большинство лампадок унесли в кладовки до следующего года. Город оживал, на площади вернулись торговцы-наугрим, и к ним быстро присоединились менестрели и все те, кто поддержали идею устроить весёлый праздник в память о победе в Дагор Аглареб.
Эльфы в основном оделись в цвета Первого Дома Нолдор или в зелёные оссириандские накидки с мехом, поэтому немногочисленные воины верховного нолдорана резко выделялись из толпы синими плащами. Именно для них во всеуслышание объявлялось, что памятный день должен быть свободным от политики и войны, поэтому петь нужно о любви, семье, мечтах или стремлениях, не упоминая ни Моргота, ни королей.
Варнондо посмотрел из окна библиотеки на собиравшуюся толпу. Решив для себя, что выходить на улицу смысла нет, поскольку верному подданному Нолофинвэ никто рад не будет, воин взглянул на окружённых охраной жену и сына, которые гуляли вдоль торговых рядов. Мистель не захотела остаться с мужем, заявив, что будет правильнее вести себя, как часть народа Химринга, тем более, что сама эльфийка из-за альквалондского происхождения — враг для всех Нолдор в равной степени, значит, вне их политической игры. Юный сын Варнондо, очень похожий на маму, весело выбирал глиняные дудочки причудливых форм, больше похожие на игрушки, нежели на музыкальные инструменты.
Отойдя от окна и сев за бумаги, воин верховного нолдорана подумал, что в последнее время стал подходить к своим обязанностям не столь усердно, как раньше, и это очень плохо. Недопустимо! Вот и сейчас нужно не сидеть здесь, для вида перекладывая документы, а пойти в соседнее крыло крепости и настоять на своём присутствии на совете. Это ведь описано в договоре обмена посланниками?
Варнондо хотел уверить себя, что с его стороны нежелание навязываться — не слабость, не нарушение приказа или что-то
ещё непозволительное, а тот самый шаг назад, означающий два шага вперёд.Кроме того, в голове крутились слова гордецов-наугрим, смотревших на «пособника королька» свысока, несмотря на разницу в росте, игравшую против гномов:
«Кхазад — гордый и мудрый народ! Мы не дружим с кем попало!»
Да, упрёк был в адрес верховного нолдорана, которому не простили отказ в сотрудничестве при строительстве Барад Эйтель.
«Сотрудничестве, которое было сплошь надувательством и желанием нажиться за чужой счёт! — вспоминал и злился Варнондо. — Владыка Нолофинвэ не позволил себя обмануть, и тут же стал «кем попало»! Прекрасный расклад!»
Решив, что всё же сделает то, что должен, воин верховного нолдорана нехотя встал от стола и медленнее обычного направился на совет.
А на площади Мистель уже вовсю подпевала какой-то черноволосой эльфийке, собравшей вокруг себя хоровод из двух народов:
— Мне говорят — он маленького роста,
Мне говорят — одет он слишком просто.
Мне говорят: «Поверь, что этот парень
Тебе не пара, совсем не пара!»
А он мне нравится, нравится, нравится,
И для меня на свете друга лучше нет.
А он мне нравится, нравится, нравится,
И это всё, что я могу сказать в ответ.
Он объясниться мне в любви не смеет
И только лишь, как девушка, краснеет.
Мне говорят: «Твой выбор не из лучших,
Ты нас послушай, ты нас послушай!»
Признаться вам, сама не понимаю,
Зачем о нём так часто я вздыхаю?
И почему мне только светит солнце
В его оконце, в его оконце?
А он мне нравится, нравится, нравится,
И для меня на свете друга лучше нет!
А он мне нравится, нравится, нравится,
И это всё, что я могу сказать в ответ.
***
— Ваша затея провалилась, — сделал вид, будто говорил несерьёзно, Макалаурэ. — Я всем сердцем верил, что, уехав от своей братской могилы, празднуя здесь окончание ославившей меня в веках битвы, почувствую если не веселье, то хотя бы облегчение. Но нет, мне ещё паршивее, чем раньше, когда я запирался в покоях или приходил на курган. Я чувствую, что предаю всех тех, кто скорбит, тех, кто пал. Я не могу веселиться, понимая, чего стоила наша победа.
Сидевшие в небольшом зале, который можно было быстро превратить в оборонительный пункт, гости Химринга молча согласились, и даже Азагхал, усиленно пытавшийся поддерживать радостный настрой, начал сникать.
— Это потому, — сверкнул глазами Алмарил, проследив взгляд Маэдроса, лишь на миг сменивший направление с севера на брата-менестреля, — что осада затянулась. Нужно что-то сделать, нечто такое, чего не делали раньше.
— Это хорошее предложение, — согласился Макалаурэ, отпивая вино и прислушиваясь к приближавшимся шагам за дверью, которые услышал раньше всех, — только вот беда: то, что мы ещё не делали, сделать невозможно даже в теории.
— Лорд Маэдрос, дядя, — сын нолдорана Морифинвэ подался вперёд, — я хочу поехать в Барад Эйтель. Я поговорю с командирами и сам организую разведку.
— Твой отец не простит мне гибель сына, — многозначительно взглянул на племянника старший Феаноринг, не сказав вслух «ещё одного».
Хеправион налил всем вина, пододвинул ближе кубки.
— Меня не интересует его мнение, — скривился Алмарил, — и тебя, дядя, не должно. Скажи, что мой отец сделал для войны? Лишил нас оссириандских ресурсов, поссорил гномьи города, предоставил убежище целому войску с Тол-Сириона, тем самым проредив нашу армию, а теперь мешает Нолофинвэ торговать, тем самым ослабляя ещё один рубеж?