Свирепая справедливость

– Я рада. – Магда испытывала явное облегчение. – Я очень беспокоилась. – Она положила серебряную ложку и подняла обе руки, встречая его объятие.

За едой она была весела и разговорчива, и, только когда Роберто увез тележку и они сели на низкий диван у камина, настроение ее вновь изменилось.

– Питер, сегодня я ни о чем не могла думать, кроме этого дела: ты, я и Калиф. Я боялась и сейчас тоже боюсь. Я думала об Аароне, о том, что с ним сделали... потом о тебе и о том, что чуть не случилось.

Они помолчали, глядя в огонь и прихлебывая кофе из маленьких чашечек, и баронесса вдруг снова сменила тему. Питер уже начинал привыкать к быстрым изменениям в ходе ее мыслей.

– У меня есть остров – даже не один, а девять маленьких островков, и среди них лагуна девять километров шириной. Вода такая чистая, что видно рыбу на глубине в пятьдесят футов. На главном атолле посадочная полоса. Всего два часа лету от Таити. Никто не будет знать, что мы там. Мы весь день станем плавать, бродить по песку, любить друг друга под звездами. Ты будешь королем островов, а я – твоей королевой. Больше никаких «Альтман Индастриз»... я найду человека, который меня заменит. Никакой опасности. Никакого страха. Больше не будет Калифа... не будет... – Она неожиданно замолчала, как будто не могла продолжать, но потом снова быстро заговорила: – Уедем туда, Питер. Забудем обо всем. Давай убежим и будем счастливы вместе, всегда.

– Мечтать приятно. – Он повернулся к ней, испытывая глубокое и искреннее сожаление.

– У нас получится. Получится.

Питер ничего не ответил, только смотрел ей в глаза, пока она не отвернулась и не вздохнула.

– Нет. – Сожаление ее было таким же искренним. – Ты прав. Никто из нас не сможет жить так. Нужно продолжать... Но, Питер, я ужасно боюсь. Боюсь того, что знаю о тебе и чего не знаю. Боюсь того, чего ты не знаешь обо мне, и того, что я тебе никогда не смогу сказать... Но останавливаться нельзя. Ты прав. Нужно найти Калифа и уничтожить. Но, Господи, я молюсь, чтобы при этом мы не уничтожили себя, не уничтожили то, что обрели... пусть это сохранится, останется нетронутым.

– Чтобы справиться с эмоциональной катастрофой, нужно поговорить о ней.

– Хорошо, поиграем в головоломки. Чур, я первая. Каково самое страшное испытание для женщины, по-твоему?

– Сдаюсь.

– Спать одной в зимнюю ночь.

– Спасение рядом, – пообещал он.

– Но как же твое плечо?

– Я уверен, соединив свою ловкость и разум, мы как-нибудь справимся.

– Пожалуй, ты прав, – мурлыкнула она и пристроилась рядом с ним, как шелковистая кошка. – Как всегда.

Покупка белья для красивой женщины всегда вызывает упоительное ощущение порочности. Питера забавлял понимающий вид продавщицы средних лет. Очевидно, у нее было свое представление об их отношениях. Она лукаво принесла поднос, полный кружев и невероятно дорогих кусочков шелка.

– Да, – восторженно одобрила Мелисса-Джейн. – То, что надо... – Она прижала к щеке одну из вещиц, и продавщица возгордилась своей догадливостью. Питеру не хотелось разубеждать ее. Он решил еще немного поиграть в богатого пожилого поклонника и посмотрел в зеркало за продавщицей.

Хвост по-прежнему был на месте – в глубине зала неприметная фигура в сером пальто с интересом знатока рылась в груде бюстгальтеров.

– Мне кажется, мама этого не одобрит, дорогая, – сказал он наконец, и продавщица удивленно посмотрела на него.

– Ну пожалуйста, папочка. Мне через месяц четырнадцать.

Хвост появился, когда он накануне днем прилетел в Хитроу, и Питер не мог понять, кто это. И уже пожалел, что не нашел замену утопленной в реке «кобре».

– Давай будем благоразумны, – сказал Питер дочери, и Мелисса-Джейн с продавщицей удрученно воззрились на него.

– А трусики? – заныла Мелисса-Джейн. – А эластичные чулки?

– Давай договоримся, – предложил Питер. – Чулки купим, но никаких кружев – исполнится шестнадцать, вот тогда... А пока достаточно накрашенных ногтей.

– Папа, это средневековье какое-то, честное слово!

Он снова посмотрел в зеркало: хвост сменился. Человек в потрепанном сером пальто и шерстяном шарфе отошел и исчез в одном из лифтов. «Потребуется некоторое время, чтобы обнаружить замену, – подумал Питер и тут же улыбнулся про себя. – Не потребуется. Вот он, в спортивном твидовом пиджаке, в брюках спортивного покроя и с улыбкой дружелюбно настроенной жабы».

– Сукин сын. Вот так сюрприз! – Он подошел к Питеру сзади и хлопнул по спине, да так, что тот вздрогнул. Теперь Питер по крайней мере узнал, откуда хвосты.

– Колин! – Он обернулся и пожал большую руку, поросшую черными волосками. – Да уж, сюрприз. Со вчерашнего дня чую твоих горилл.

– Ослы, – мирно согласился Колин Нобл. – Все ослы! – И подхватил Мелиссу-Джейн. – Красотка! – сказал он ей и поцеловал вовсе не как дядюшка.

– Дядя Колин, вас послало небо. – Мелисса-Джейн вырвалась из его объятий и продемонстрировала прозрачные штанишки. – Что вы о них думаете?

– Как раз то, что тебе нужно, милая. Бери.

– Скажите папе!

Колин осмотрел номер в «Дорчестере» и хмыкнул.

– Вот это настоящая жизнь. В армии такого никогда не получишь.

– Папочка стал настоящим разжиревшим плутократом, совсем как дядя Стивен, – согласилась Мелисса-Джейн.

– Я заметил, что и ты, и Ванесса, и все ваши подружки носите кружевные трусики, – парировал Питер.

– Это совсем другое дело, – быстро отступила Мелисса-Джейн, прижимая к себе зеленый пакет из «Хэрродс». [31] – Знаешь, можно быть сознательной гражданкой и не одеваться, как деревенщина.

31

«Хэрродс» – один из самых дорогих и модных универсальных магазинов Лондона. – Прим. перев.

– Ну ладно. – Питер бросил пальто на диван и подошел к бару. – Бурбон?

– Со льдом, – сказал Колин.

– А есть сладкий херес? – спросила Мелисса-Джейн.

– Есть кока-кола, – ответил Питер. – И извольте унести ее в свою комнату, барышня.

– Ну, па-апочка, я так давно не видела дядю Колина.

– Брысь! – сказал Питер, и, когда дочь ушла, добавил: – Сладкий херес, подумать только!

– Они те еще гаденыши, когда подрастут, – сказал Колин, – и выглядят соответственно. – Он взял у Питера стакан и поболтал кубики льда. – Не хочешь поздравить меня?

– С удовольствием. – Питер взял свой стакан и встал у окна, глядя на голые ветви и серый туман Гайд-парка. – А с чем?

– Послушай, Пит! «Тор»... мне отдали твое место... когда ты ушел.

– Когда меня ушли.

– Когда ты ушел, – твердо повторил Колин. Он отхлебнул виски и громко проглотил. – Мы многого не понимаем. «Не наше дело спрашивать почему, наше дело – действовать и умирать». Шекспир.

Он по-прежнему прикидывался шутом, но маленькие глазки были холодно-расчетливы и блестящи, как у нового игрушечного медведя в рождественское утро. Колин взмахнул стаканом, указывая на номер.