Свирепая справедливость

На ней было мягкое блестящее платье, золотистое, как спелая пшеница, высоко собранное у горла тонкой золотой цепочкой, но оставлявшее обнаженными плечи и спину почти до самых ягодиц. От этого зрелища захватывало дух, потому что тело у нее было как розовый лепесток и загорело до цвета свежего меда. Темные волосы собраны в косу толщиной с запястье и уложены короной, а легкие тени на веках делали ее глаза еще более раскосыми, зелеными и загадочными.

– Питер, – повторила она и легко поцеловала его в губы. Прикосновение было легким, как касание крылышка мотылька. Питер ощутил аромат ее духов и волшебное тепло ее тела.

И пришел в смятение. Что бы он ни узнал о ней, он никак не мог спокойно реагировать на ее физическое присутствие.

Баронесса была холодна, красива и спокойна как никогда; ни следа смущения или страшного одиночества, которые он слышал через полмира в ее сдавленных рыданиях. Она отступила на шаг, склонила голову и быстро, с легкой улыбкой, осмотрела его.

– О, cheri, ты выглядишь гораздо лучше. Я так о тебе беспокоилась после нашей последней встречи!

Ему показалось, что он заметил тень в глубине ее глаз, легкую напряженность в рисунке рта.

– А ты еще прекраснее, чем я помню.

Это правда, он может сказать это вполне искренне. Баронесса рассмеялась от удовольствия.

– Ты никогда не говорил мне этого, – ответила она, но ее сдержанность не исчезла. Выражение привязанности и дружелюбия могло бы обмануть его в другое время, но не сейчас. – Спасибо.

Она взяла его под руку, сжала пальцами локоть и подвела к группе ожидающих гостей, как будто не могла больше оставаться с ним наедине, опасаясь что-то выдать.

Там были трое мужчин с женами.

Американский сенатор-демократ, обладающий солидным политическим весом, человек с величественной седой гривой, глазами как мертвые устрицы, в сопровождении красавицы жены по меньшей мере на тридцать лет моложе его, которая посмотрела на Питера, как лев на газель, и задержала его руку на секунду дольше, чем нужно.

Пузатый австралиец с могучими плечами, дочерна загорелый. Вокруг глаз – паутина морщин. Его глаза словно постоянно смотрели сквозь пыль и солнечный блеск на далекий горизонт. Он владел четвертью известных мировых запасов урана, а также скотоводческой фермой площадью вдвое больше Британских островов. Жена у него была такая же загорелая, с таким же крепким рукопожатием, как у мужа.

Третий – испанец, фамилия которого стала синонимом хереса, вежливый и воспитанный дон, но с явно мавританскими чертами тонкого лица. Питер где-то читал, что хересы и коньяки, которые выдерживаются в погребах этого человека, стоят свыше пятисот миллионов долларов и это лишь часть унаследованного им огромного состояния. Жена – смуглая испанская красавица с удивительной белой прядью в черных как ночь волосах.

Когда знакомство состоялось, разговор вернулся к дневным занятиям. Австралиец утром поймал большого марлиня, рыбу свыше тысячи фунтов весом и длиной от клюва до кончика хвоста пятнадцать футов, и все общество бурно переживало это.

Питер почти не принимал участия в разговоре, но украдкой следил за Магдой Альтман. Что не ускользнуло от ее внимания – он понял это по тому, как она держала голову, по тому, как напряглось ее длинное стройное тело... но она смеялась вместе с остальными и на Питера взглянула только раз или два, с улыбкой, однако в глубине ее зеленых глаз оставалась тень.

Наконец она хлопнула в ладоши.

– Начнем пир.

Она взяла за руки сенатора и австралийца и повела на берег. Питеру пришлось вести жену сенатора. Она прижалась к его руке пышным бюстом и провела кончиком языка по губам.

Двое слуг-полинезийцев ждали у длинной груды белого песка. По сигналу Магды они набросились на нее с лопатами и быстро обнажили толстый слой водорослей и банановых листьев, из-под которых вырвался густой ароматный пар. Под этим слоем обнаружилась стойка из стеблей банана, к которой, над вторым слоем листьев, были подвешены яства. Послышались радостные восклицания: аромат рыбы, цыплят и свинины смешался с запахом свежевыпеченного фруктового хлеба и древесного угля.

– Получилось! – радостно объявила Магда. – Если внутрь проходит воздух, все пропадает. Остаются только угольки.

За едой и выпивкой смех и разговоры стали громче и свободнее, но Питер единственную порцию спиртного растянул на весь вечер и спокойно ждал – не участвовал в разговоре и избегал льстивых речей жены сенатора.

Он ждал какого-нибудь указания на то, когда и где это произойдет. Не здесь, он знал, не в этом обществе. А когда придет время, все будет проделано быстро и эффективно, в обычной манере Калифа. Питер вдруг удивился, почему явился на арену, избранную и подготовленную врагом, безоружный и без поддержки. Он знал, что лучшая оборона – нападение, следовало был первым нанести удар, пожалуй, этой же ночью, если представится возможность. Чем быстрее, тем безопаснее. Магда улыбнулась ему через стол, стоявший под пальмами и ломившийся от еды, которой хватило бы на пятьдесят человек. Питер улыбнулся в ответ. Она поманила его легким кивком и, пока мужчины спорили и громко хвастались, извинилась перед женщинами и незаметно скользнула в тень.

Питер посчитал до пятидесяти и последовал за ней. Она ждала на берегу. Он увидел при лунном свете ее белую обнаженную спину и пошел туда, где, глядя на волнуемые ветром воды лагуны, стояла Магда.

Он подошел к ней сзади. Она, не поворачивая головы, прошептала:

– Я рада, что ты прилетел, Питер.

– Я рад, что ты позвала.

Он коснулся ее шеи за самым ухом, которое было заостреннвм, почти как у эльфов, – он не замечал этого раньше. Волосы на шее – шелковистые на ощупь. Он легко нашел ось, тонкую кость в основании черепа, которую палач ломает, когда казнит на виселице. Он может сделать это пальцами, так же быстро, как веревкой.

– Извини меня за остальных, – сказала она. – Но я избавлюсь от них – боюсь, с неприличной поспешностью. – Магда протянула руку за спину и сняла его руку со своей шеи. Питер не сопротивлялся. Она расправила его пальцы и прижала открытую ладонь к своей щеке. – Они уедут завтра рано утром. Пьер летит с ними назад в Папеэте, и тогда Les Neuf Poissons будут наши, твои и мои... – С хрипловатым смешком баронесса добавила: – И еще тридцати одного слуги.

Он прекрасно понимал, как все будет. Единственные свидетели – верные подданные знатной дамы на островах.

– Теперь нам нужно вернуться. К несчастью, гости у меня очень важные, я не могу надолго бросать их, но наступит завтра. Слишком медленно для меня, Питер, но оно придет. – Она повернулась в его руках и поцеловала, неожиданно крепко, так что его губы прижало к зубам, потом оторвалась от него и прошептала на ухо: – Что бы ни случилось, Питер, у нас, у тебя и у меня, есть нечто ценное. Может быть, самое ценное, что было у меня в жизни. И этого у меня не отнимут.

И, с необыкновенной быстротой и проворством выскользнув из его объятий, она скользнула по тропе обратно к свету. Он медленно пошел за ней, смущенный, не зная, как понять ее последние слова, заключил, что именно такова была их цель – смутить его и вывести из равновесия, – и в этот миг скорее почувствовал, чем услышал за собой движение, мгновенно развернулся и пригнулся.