Священная земля

Завывая, как кровожадный дикий зверь, ветер обрушился на Менедем. Он изо всех сил вцепился в рулевое весло, чтобы его не подняло и не сбросило в Эгейское море. Рулевые весла бились в его руках, свирепое море давало им собственную жизнь.

Опора разошлась со звоном, похожим на звук огромной струны лиры. Мачта провисла. Если бы оборвалась еще одна опора, мачта, скорее всего, оборвалась бы вместе с ней. При падении она могла опрокинуть торговую галеру. “Закрепите трос!” Менедем закричал. Он не думал, что матросы могут его услышать. Он едва слышал себя. Но они знали, что нужно делать, без того, чтобы им сказали. Они бросились схватить хлопающий упор, привязать его к другой веревке и закрепить на страховочном штыре. Еще больше людей стояло рядом с топорами, готовые попытаться срубить мачту и освободить рей, если они все-таки упадут.

И затем, так же внезапно, как линия шквала поглотила Афродиту , это было позади. Ветер ослаб. Дождь ослаб, затем прекратился. Море оставалось высоким, но волны стали менее яростными без того шторма, который гнал их, Несколько минут спустя, когда облака с ревом унеслись на юг, снова выглянуло солнце.

Вода капала с бороды Соклея. Она капала и с кончика носа Менедема, и с кончика его подбородка. Теперь он вытер лицо предплечьем; раньше он не видел смысла беспокоиться.

“Просто еще один день”, - заметил Соклей, как будто это было правдой.

Менедем попытался изобразить улыбку. Это было приятно. Быть живым было приятно. Знать, что он, вероятно, останется в живых еще какое-то время, было приятнее всего. Он опустил голову, восхищаясь хладнокровием своего кузена и делая все возможное, чтобы соответствовать ему. “Да”, - сказал он. “Просто еще один день”.

Матрос за веслом на корме тоже ухмыльнулся. Он убрал руку с весла, чтобы помахать Менедему. “Одна вещь о таком шторме, как этот”, - сказал он. “Если ты обмочишься, кто узнает?”

“Ни души”. Менедем громко рассмеялся. Измученные маленькие человечки, которые заполняли комедии Аристофана, могли бы сказать что-то подобное.

“Прошел довольно успешно”, - сказал Диокл.

“Все здоровы?” Спросил Соклей.

Один из мужчин на веслах стонал и хватался за левое плечо. “Ты сломал его, Наукрат?” Позвал Менедем.

“Я не знаю, шкипер”, - ответил мужчина сквозь стиснутые зубы. “Когда море там начало сходить с ума, это дало моему веслу такой рывок, которого я не ожидал, и меня довольно сильно дернуло”.

“Я взгляну на это, если хочешь”. В голосе Соклея звучало нетерпение. Он не был врачом, но что-то читал об искусстве врачевания. Иногда это делало его полезным. Иногда, что касалось Менедема, это делало его угрозой. Но с другой стороны, иногда врачи тоже были угрозой.

Наукрат опустил голову. “Конечно, давай. Если ты вообще можешь что-нибудь сделать, я не пожалею”.

Ты надеешься, что не пожалеешь, подумал Менедем, когда его двоюродный брат двинулся вперед. Соклей пощупал плечо гребца. “Она не сломана”, - сказал он. “Она вышла из гнезда. Думаю, я могу вставить ее обратно, но это будет больно”.

“Продолжай”, - сказал ему Наукрат. “Сейчас больно”.

Прежде чем начать, у Соклея хватило ума нанять еще пару человек, чтобы удержать Наукрата. Затем он схватил раненого за руку и вывернул ее под таким углом, что Менедему стало тошно при виде этого. Наукрат завыл по-волчьи. Менедем начал спрашивать своего двоюродного брата, уверен ли он, что знает, что делает; это больше походило на пытку, чем на терапию. Но затем соединение вернулось на место со щелчком, который Менедем слышал всю обратную дорогу на юте.

Наукрат испустил вздох облегчения. “Большое тебе спасибо, юный господин. Теперь легче”.

“Хорошо”. В голосе Соклея тоже звучало облегчение. Насколько сильно он был уверен в том, что делает плохо ? Менедем подозревал, что меньше, чем показывал. “Вот, оставь это так”, - сказал его двоюродный брат Наукратту, положив левую руку ему на правое плечо. “Я собираюсь положить его на некоторое время в перевязь, чтобы убедиться, что он остается там, где ему положено, и заживает”.

Он ножом оторвал кусок парусины и перевязал руку гребца. Как и все остальное на борту "Афродиты , ткань была насквозь мокрой. Наукрату, казалось, было все равно. “Так лучше”, - сказал он. “Все еще больно, но теперь я могу это вынести”.

“У меня есть немного сока египетского мака, смешанного с вином”, - сказал Соклей. “Я дам тебе глоток. Это принесет тебе немного пользы - я не знаю, насколько”.

“Я попробую”, - без колебаний сказал Наукрат. Теперь, когда Соклей однажды помог ему, он, казалось, думал, что двоюродный брат Менедема не мог поступить неправильно. У Менедема было другое мнение, но он держал его при себе. Когда Навкрат выпил маковый сок, он скорчил ужасную гримасу. “Клянусь богами, это гадость!” - воскликнул он. Однако вскоре на его лице появилась мечтательная улыбка. Он пробормотал: “Это действительно помогает”.

“Хорошо”. Соклей начал хлопать его по спине, затем явно передумал. Он вернулся на палубу юта.

“Отличная работа”, - сказал Менедем.

“Спасибо”. Соклей выглядел довольным собой. “Впервые в жизни я действительно попробовал это”.

“Хорошо, не говори Наукрату. Он думает, что это было умение, а не удача”.

“Знаешь, тут требовалось некоторое умение”.

“О, не будь чванливой со мной, моя дорогая”, - сказал Менедем. “Тут тоже была замешана удача, и ты это знаешь”. Он с вызовом посмотрел на своего кузена. “Или ты собираешься попытаться убедить меня в обратном?”

Он был готов назвать Соклея лжецом, если бы его кузен попытался сделать что-нибудь подобное. Но Соклея лишь одарил его застенчивой улыбкой. “Ни в коем случае, о наилучший. И я полагаю, ты прав - я не скажу Наукрату.”

“Не хочешь сказать мне что?” У Наукрата был острый слух.

Но его голос звучал так нечетко, как будто он выпил слишком много вина. “Неважно”, - хором сказали Менедем и Соклей. Обычно это вызвало бы у моряка желание копать дальше, как и у любого другого. Однако сейчас Наукрат просто опустил голову и улыбнулся своей одурманенной улыбкой. “Сколько макового сока ты дал ему?” - спросил Менедем.

“Надеюсь, этого достаточно, чтобы унять его боль”, - ответил Соклей. “Я не удивлюсь, если через некоторое время он уснет”.

“Я не удивлюсь, если он проспит следующие десять дней”. Менедем остановился, чтобы снять через голову промокший хитон и постоять обнаженным под вернувшимся солнцем. Через мгновение Соклей последовал его примеру. Большинство обычных моряков все время ходили в море голыми. Те немногие, кто обычно носил набедренные повязки, уже сбросили их.