Святая Русь - Князь Василько

– Да быть того не может! Без Секлетеи и шагу не ступит.

– Тебе, конечно, видней, - крякнул купец, - но народ зря слушок не распустит. Чу, Олеся твоя с ямщиком Лазуткой спуталась, в возке его катается.

Василия Демьяныча как плетью стеганули, лицо его ожесточилось.

– Да быть того не может... Секлетея!

Секлетея отпираться не стала:

– Седмицу назад недуг меня свалил, а ты, государь мой, по торговым делам с холопями отлучился. Пришлось дочку за знахаркой послать. А тут ливень приключился. Дочка возок остановила, коим Лазутка правил. На возке и знахарку привезли. Помогли её отвары, а то колодой валялась. Ты уж не серчай, государь мой, но послать было некого.

– Ступай!
– ворчливо бросил Василий Демьяныч.

Но купец Якурин продолжал зудить:

– Извозчик где должон сидеть? На коне. А людишки с Покровской зрели, как Лазутка Скитник твою дочь в возке тискал. Не срам ли, Василь Демьяныч?

– Подлый навет! Дочь моя - великая скромница, честь свою блюдет. А тут такое!

– Людскую молву кляпом не заткнешь. Ты, Василь Демьяныч, дочке свой спрос учини. Да с пристрастием! Вышиби из неё всякую дурь... Наш же разговор остается в силе. Прощай покуда, Василь Демьяныч.

После ухода Якурина, купец Богданов долго не мог прийти в себя. Экая недобрая молва прокатилась по Ростову Великому. И о ком? О его ненаглядной доченьке, в коей души не чаял. Неуж и в самом деле она к ямщику ластилась? Надо потолковать с Олесей. Лгать она не умеет.

Когда Олеся появилась перед пристальными глазами отца, она всё поняла: ведает! Честно призналась:

– Люб мне Лазутка, тятенька.

У Василия Демьяныча глаза полезли на лоб. Уж чего, чего, но такого он не ожидал. Откровенные слова своей любимицы привели купца в замешательство. Обычно с холопами он был скор на расправу, становился грозным и крутым. Но тут родная дочь, на которую за всю ее жизнь он и голоса не повысил.

– Да как же так? Купеческой дочке ямщик поглянулся. Какой же срам на мою седую голову.

На глаза Олеси навернулись слезы. Она опустилась на колени и всхлипывающим голосом заговорила:

– Ты уж прости меня, тятенька. Мил мне Лазутка, из сердца не выкинешь.

Василий Демьяныч надолго замолчал, затем опустил свою крепкую сухую ладонь на голову Олеси и кротко молвил:

– А ты из головы выкинь, доченька. Такое случается по младости лет. Коль не хочешь позора отцу родному, то забудь ямщика. Забудь, доченька.

– Не знаю, не знаю, тятенька, но я попробую.

– Вот и добро, доченька. Успокоила ты меня.

С того дня стала Олеся затворницей, будто в монастырской келье поселилась. Секлетея, по строжайшему наказу супруга, со двора и шагу не ступала. Обе сидели за прялками, а вечерами подолгу молились у кивота. Правда, в погожие дни выходили в сад, наглухо обнесенным высоким тыном.

Так прошел месяц, другой... Дождливая осень подвалила. Как-то отец пришел в девичью горницу, подсел к Олесе и молвил:

– Ну что, доченька. Всему приходит своя пора. Как ни жаль, но настало время быть тебе за мужем. Завтра купец Глеб Митрофаныч Якурин с супругой своей и сыном Власом свататься придут.

Олеся так и обмерла, лицом побелела.

– Никак, перепугалась, доченька? Дело-то обычное. Семья добрая, богатая и Влас - жених не из последних. Правда, лицом рябоват, ну да с лица не воду пить. Стерпится, слюбится. Якурин - набольший купец в Ростове Великом. Так что через недельку и под венец.

– Тятенька, милый!
– взмолилась Олеся.
– Не хочу под венец. Христом Богом прошу!

Но Василий Демьяныч был непреклонен.

– Прости, доченька, но дело решенное. Не плачь, всё уладится.

Василий Демьяныч долго сидел подле дочери, пока у той слезы не высохли. Но как только отец вышел из горницы, Олеся встала на колени перед киотом и горячо взмолилась:

– Помилуй меня, пресвятая Богородица, отведи от беды! Прости и помоги мне, рабе грешной!..

Улучив момент, когда отец и Секлетея принялись разглядывать в сундуках приданое, Олеся вышла во двор, а затем, что есть духу, побежала к калитке, коя, на её счастье, оказалась незапертой.

Повезло Олесе и на Соборной площади, где Лазутка подзывал к возку очередного покупателя с поклажей. Увидев Олесю, Скитник бросился ей навстречу, а та, вся запыхавшаяся, тотчас вымолвила:

– Коль люба тебе, увези меня, Лазутка. Борзей увези!

Скитник взял ослабевшую девушку на руки и посадил в возок. Спросил:

– Что стряслось, лебедушка?

– Отец замуж меня выдает. Завтра - смотрины, а через неделю - под венец. Вези борзей! Вон и холоп Харитонка сюда бежит.

– Не догонит!

Лазутка впрыгнул на коня и помчал под угор. Крепость вскоре осталась позади, а впереди - дорога на Переяславль.

«Куда, куда дале?
– точила Скитника навязчивая мысль.
– Купец Богданов непременно пошлет погоню, для чего возьмет свежих коней с оружными холопами. Его Гнедок, хоть и не плохой скакун, но староват, далеко на нем не уедешь. Вон уже и сейчас натужно храпит, вот-вот загнанный грянется оземь».

Лазутка остановил Гнедка, спрыгнул с коня и подошел к возку.

– Вспять не надумаешь, Олеся?

– Нет, с тобой хоть на край света.

– Но путь будет тяжкий. Отныне мы - беглые люди... Нас повсюду будут искать. Придется нам укрываться в лесных дебрях, то и не каждому мужику под силу. Способна ты на такую жизнь, Олеся?

– Я всё преодолею, Лазутка. Люб ты мне.

Скитник благодарно поцеловал девушку и перекрестился:

– Да помоги нам Бог!

Лазутка взял Гнедка под уздцы и потянул его с дороги к лесу, но вскоре лес стал непроходимым. Скитник освободил от оглобель коня, утащил возок в чащобу, вернулся и молвил:

– Дале пешечком, Олеся.

– И куда ж мы пойдем?

– К избушке Петрухи Бортника.

* * *

Почитай, весь день Петруха пропадал в лесу, а когда вернулся на поляну, то немало подивился: из волоковых окон черной избы валил сизый, кудлатый дым, а к разлапистой сосне был привязан гнедой конь.

Петруха окстился. К добру или к худу? Еще никогда к нему на коне никто не приезжал. Да и немудрено: к его заимке прямой дороги нет, есть лишь едва приметные тропинки, по коим и коня-то трудно провести. Чудны дела твои, Господи! Неуж с княжьего двора за медом? Но мед еще две недели назад отнесен.